Не отдавай меня ему (СИ). Страница 9

Каждое её слово — как пощёчина. Тепло, которое жило во мне после визита к врачу, мгновенно испаряется, сменяясь ледяным ожогом гнева. Я смотрю на отца, но он не спешит заступаться.

Я медленно высвобождаю своё запястье из её пальцев. В ушах звенит. Из приоткрытого окна слышен голос Джафара. Он приехал с работы. Мой спаситель...

Но до его появления я остаюсь здесь одна — перед судом своей семьи и с тайной под разбитым сердцем.

Глава 12

Слова мачехи повисли в воздухе — тяжёлые и ядовитые. Стыд, который она пыталась во мне разжечь, внезапно погас, сменившись холодной, острой яростью. Я медленно выдёргиваю запястье из её цепких пальцев и, выпрямившись, гляжу ей прямо в глаза.

— Я никого не опозорила, — голос, к собственному удивлению, звучит ровно и твёрдо. — Позор — это терпеть побои и унижения. Позор — это молчать, когда твою душу растоптали. Я ушла, чтобы сохранить себя. И мне нечего краснеть ни перед Зулейхой-ханум, ни перед всем районом.

Севда откидывается на спинку дивана, её глаза округляются от изумления. Даже отец поднимает на меня взгляд, в котором мелькает что-то похожее на испуг.

— Латифа! Как ты смеешь так разговаривать! — выдыхает она.

— Я говорю правду, которую вы не хотите слышать, — не отвожу взгляда. — Вы предпочитаете видеть меня несчастной, но удобной для вашей репутации.

В этот момент в прихожей раздаются уверенные, тяжёлые и знакомые шаги. Атмосфера в комнате мгновенно меняется — становится напряжённой.

В дверном проёме появляется Джафар. Он в деловом костюме, его лицо спокойно, но в осанке чувствуется непререкаемый авторитет. Его взгляд скользит по мне, задерживаясь на пару секунд дольше, чем нужно, будто проверяя, цела ли, а затем переходит на гостей.

— Ассаляму алейкум, Мустафа-ага, Севда-ханум. Добро пожаловать в мой дом.

Отец и мачеха тут же преображаются. Папа встаёт, чтобы поприветствовать его рукопожатием и лёгким объятием. Севда отвечает на приветствие, почтительно сложив руки и склонив голову. Они знают, с кем имеют дело — с человеком, чьё слово и положение в обществе имеют вес.

— Ваалейкум ассалям, — почтительно говорит отец. — Простите, что побеспокоили.

— Никаких беспокойств, — Джафар подходит к столу и занимает место в большом кресле, бессознательно утверждая своё главенство. — Вы — семья Латифы. Ваше место здесь, когда речь идёт о её судьбе.

Севда, ободрённая его вежливым тоном, но не замечающая стали в его глазах, тут же решает взять инициативу.

— Джафар-бей, мы очень благодарны вам за заботу о нашей Латифе, — начинает она слащавым тоном. — Но, конечно, вы понимаете, ей пора вернуться домой. В семью мужа. Все недоразумения можно уладить, проявив мудрость. Она должна помириться с Зауром.

— Да, — подхватывает отец. — Её долг — сохранить семью.

Я замираю, сжимая пальцы в кулаки. Старое, знакомое чувство безысходности подбирается к горлу. Но тут раздаётся голос Джафара — спокойный, но не допускающий возражений.

— Я уважаю ваше мнение как её родителей, — говорит он, и его слова обрушиваются, как камни со скалы. — Но я не могу согласиться. Сохранить семью — это достойно. Но сохранить себя — это необходимо. Пока Латифа находится под моей защитой, я не позволю, чтобы её вернули в место, где её безопасность под угрозой.

Севда открывает рот, чтобы возразить, но Джафар мягко, однако твёрдо продолжает, обращаясь уже к моему отцу:

— Придя к вам сватать вашу дочь, я взял на себя ответственность как его старший брат. Два года мы все жили в неведении, не лезли в чужую семью, думая, что у них всё хорошо. Но оказалось — нет. Я дал Латифе слово защитить её. И я его сдержу. Никто не заставит её вернуться к Зауру против её воли. Никто.

Он не повышает голос, но каждое слово обретает такую силу, что даже мачеха умолкает. Я смотрю на него — на этого могучего человека, который без колебаний встал на мою сторону против своей и моей семьи, — и чувствую, как по спине бегут мурашки. Это уже не просто благодарность. Это что-то большее, что-то тёплое и трепетное, что я боюсь назвать своим именем.

Джафар не сводит с моего отца твёрдого взгляда. В воздухе висит напряжённая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов в углу гостиной.

— Я не оспариваю ваше право как отца беспокоиться о дочери, — продолжает Джафар, и его голос звучит уже без светской вежливости, а с холодной уверенностью. — Но я видел, что сделал мой брат и поэтому принял сторону Латифы.

Севда пытается вставить слово, её лицо заливается краской возмущения:

— Джафар-бей, конечно, мы благодарны, но это семейное дело! Она его жена перед Аллахом! Она отдана ему!

— Она не вещь, чтобы её отдавать из рук в руки, — поправляет её Джафар, и в его тоне появляется сталь. — Два года назад я сидел перед вами, Мустафа-ага, как глава семьи, и сам говорил, что мы забираем вашу девочку и сделаем всё, чтобы она была счастлива в новой семье. Но мой брат, к сожалению, забыл о своих клятвах, когда позволил себе поднять на неё руку. Я не позволю, чтобы это повторилось. Ни под каким предлогом.

Он переводит взгляд на папу, и в его глазах — вызов.

— Мустафа-ага, вы человек чести. Скажите, разве честь мужчины — в том, чтобы отдать свою кровь на растерзание? Или в том, чтобы защитить её, даже если для этого придётся пойти против дурных пересудов?

Папа молчит, его плечи опускаются. Он смотрит на меня, и впервые за сегодня я вижу в его глазах не разочарование, а боль и растерянность. Он всегда видел в Зауре удачную партию — успешного, представительного мужчину, который далеко пойдёт. И теперь его мир рушится.

— Он правда бил тебя, кызым? — тихо спрашивает он, обращаясь больше к Джафару, чем ко мне.

Джафар мягко поворачивается ко мне:

— Латифа. Покажи им.

Все взгляды устремляются на меня. Сердце колотится, как дурное. Я медленно поднимаю руку и отодвигаю широкий рукав свитера. На внутренней стороне предплечья, чуть выше запястья, до сих пор виднеется жёлто-зелёный след от старого захвата. Отпечатки пальцев.

Севда ахает и отворачивается. Лицо отца становится пепельно-серым. Он отводит взгляд, ему стыдно. Я рукавом стираю с щеки тональный крем, которым замазала свежий синяк на лице. Старательно, почти остервенело вожу тканью по коже и почему-то смотрю на Джафар-бея. А он — на меня. И в наших взглядах рождается что-то хрупкое, невидимое другим.

— Этого... этого я не знал, — глухо говорит отец.

— Теперь знаете, — голос Джафара неумолим. — Пока я жив и пока этот дом стоит, она останется здесь. И будет в безопасности. Я помогу ей с разводом. Это моё последнее слово.

Он встаёт, и его фигура кажется огромной, заполняющей всю комнату. Разговор окончен. Мачеха больше не произносит ни слова.

А я смотрю на Джафара и понимаю, что впервые в жизни стою за каменной стеной — за спиной настоящего мужчины.

Глава 13

Джафар

Я стою на крыльце и смотрю, как машина её родителей скрывается за воротами. Воздух тяжёлый, пропитанный невысказанными обидами и претензиями. Они не остались на чай. Не смогли, не захотели — неважно. Итог один: они уехали, увозя с собой своё разочарование и её печаль.

Латифа стоит ко мне спиной, её плечи опущены. Лёгкий ветер треплет небесно-голубой шёлковый платок, из-под которого видны чёрные волосы. Она оборачивается, и я вижу на её лице следы недавних слёз. Что-то острое и щемящее сжимает мне сердце.

— Как ты сходила к врачу? — спрашиваю я, чтобы разрядить обстановку.

Она поднимает на меня глаза, глубокие, слишком взрослые для её возраста.

— Всё подтвердилось, — тихо говорит Латифа.

Я киваю. Во рту вдруг пересыхает.

— Поздравляю.

Слова звучат формально, глупо, но я не знаю, что ещё сказать. Что сказать девушке, для которой новость о ребёнке — не радость, а ещё одно звено в цепи её несчастий.