Не отдавай меня ему (СИ). Страница 7

— Джала! — кричу я. — Скорее!

Она прибегает и сразу причитает, но я велю ей отставить разговоры и действовать. Пока Джала суетится вокруг, смачивая виски водой, я звоню в скорую.

Время растянулось в мучительную бесконечность. Врач приезжает через десять минут. Мне, как полагается, входить нельзя, поэтому стою в коридоре вместе с Аишей. Слышу невнятные голоса, шёпот Джалы. Каждая секунда ожидания нервирует.

Дочь испуганно смотрит на меня и говорит, что Латифа, скорее всего, перенервничала. Конечно, как тут не перенервничаешь, если со всех сторон опасность. Кладу ладонь на голову дочери и глажу её по волосам. Моя девочка никогда не столкнётся с такой болью. Никому не позволю её обидеть. Перегрызу всем глотки, как бешеный волк, если хоть один волос упадёт с её головы.

Наконец, дверь открывается, и фельдшер — женщина лет сорока — выходит из комнаты. Я не заглядываю внутрь, а иду провожать гостью. Уже во дворе не выдерживаю и спрашиваю:

— Что с ней, доктор?

У кареты скорой она оборачивается и устало улыбается:

— Ничего страшного. Переутомление, стресс, давление упало. Отлежится, попьёт витамины, — она делает многозначительную паузу, глядя на моё напряжённое лицо, и добавляет просто, без эмоций: — Но подозреваю, вы скоро станете отцом. Обратитесь к своему врачу, подтвердите.

Она прощается и идёт к машине, оставив меня одного. Я не двигаюсь, переваривая её слова. Всё смешалось в доме. Всё перевернулось с ног на голову. Если Латифа беременна — всё не просто усложняется, это взорвёт и без того хрупкую ситуацию в семье. Ребёнок. Племянник.

Я сжимаю кулаки и, нахмурившись, иду широким шагом в дом. Желание защитить её вспыхнуло внутри с новой, яростной силой. Но теперь эта защита обрела совсем иной, куда более опасный смысл.

Стою у её двери и собираюсь с мыслями. Затем всё же стучусь пару раз, и из комнаты доносится тихий голос:

— Войдите.

Толкнув дверь, останавливаюсь на пороге. Латифа полулежит в кровати. Её ноги прикрыты одеялом. В глазах — огромных, карих — читаются усталость и тревога.

— Как ты? — спрашиваю, подходя и останавливаясь у изголовья. Мне не хотелось нарушать её пространство, пугать.

— Лучше, — она пытается улыбнуться, но выходит неуверенно. — Простите, что я снова вас подвела.

Я делаю глубокий вдох. Что ж ты постоянно извиняешься?

— Я всё знаю. Врач проговорилась.

Я вижу, как по её телу пробегает дрожь. Глаза расширяются от паники, а затем ладонь инстинктивно ложится на живот. Этот маленький, безмолвный жест пронзает меня острее любого ножа.

— Я даже ничего не заметила, — шепчет она, и в голосе звучит странная смесь страха и надежды. — Если это правда, если я действительно стану матерью, то это чудо. После всего, что было. Но я не могу! Я не могу растить этого ребёнка рядом с ним. Ни дня. Я не вернусь к Зауру. Никогда.

В её словах — стальное упорство. Киваю, понимая её лучше, чем кто-либо.

— Знаю. Но с твоей беременностью всё усложнится. По нашим законам процесс расторжения брака затянется. Ему, да и суду, дадут больше времени на «перемирие». Будут давить на тебя, ссылаясь на интересы ребёнка.

— Они не могут заставить меня жить с тираном! — вырывается у неё. — Разве Аллах желает, чтобы мать мучилась в страхе?

— Нет, — отвечаю я твёрдо. — Но люди часто прикрывают свои интересы волей Всевышнего. Они будут говорить, что ребёнку нужен отец. Что ты должна дать Зауру шанс.

Она смотрит на меня, и в её взгляде — беззащитность раненого зверька.

— И что же мне делать, Джафар-бей? — с надеждой и мольбой спрашивает она.

Моё сердце сжимается. Впервые за долгие годы я чувствую такую острую, почти физическую потребность оградить кого-то от боли.

— Тебе ничего не делать, — произношу твёрдо. — Твоя задача — беречь себя. И его, — мой взгляд скользит к её руке, всё ещё лежащей на животе. — А всё остальное я беру на себя. Никто, слышишь, никто не сможет принудить тебя к чему бы то ни было. Ни Заур, ни родня, ни суд.

Она замирает, всматриваясь в моё лицо, словно ища подтверждение моим словам.

— Почему? — тихо спрашивает она. — Почему вы так поступаете? Рискуете ради меня отношениями с братом, с матерью…

Я на мгновение задумываюсь. Объяснить ли ей про дочь? Про то, что не могу смотреть на чужую слабость? Но это всё лишь часть правды.

— Потому что однажды принятое решение определяет дальнейшую жизнь.

Она не отвечает, просто смотрит на меня, и по её щеке катится слеза.

— Отдыхай, Латифа, — велю я, отступая к двери.

Выйдя в коридор, прикрываю за собой дверь и прислоняюсь лбом к прохладному дереву. В груди бушует ураган. Я дал слово. Возможно, меня осудят за то, что вмешался и не помог сохранить семью. Но что это за семья, где жена до животного страха боится мужа?

Глава 10

Латифа

Полночь. Дом утопает в бархатной тишине, но в моей голове стоит оглушительный гул. Я сижу на кухне, обхватив ладонями кружку с молоком и мёдом. Напиток уже остыл, а сон всё не приходит.

Мысли кружатся, как осенние листья в вихре: две полоски на тесте, слова врача из скорой, леденящий ужас при мысли о Зауре. Эта новая жизнь внутри меня — такое хрупкое чудо — возникла именно тогда, когда я сама решила начать жить заново. И теперь Заур сделает всё, чтобы не отпустить меня. Чтобы навечно приковать к себе ребёнком.

Внезапно тишину разрезают тяжёлые, уверенные шаги в холле. Сердце ёкнуло и замерло.

Спустя несколько секунд в дверном проёме появляется высокая, мощная фигура Джафар-бея. Он кажется уставшим: рубашка расстёгнута на пару пуговиц, волосы слегка растрёпаны. Его тёмные глаза с удивлением встречаются с моими.

— Латифа? Почему не спишь?

Я сжимаю кружку так, что костяшки белеют.

— Не могу уснуть. Молоко с мёдом, — мой голос звучит тише, чем я хотела. — Говорят, лучшее средство.

Он молча стоит на пороге, будто взвешивая что-то, а затем входит на кухню и тяжело опускается на стул напротив.

— И мне сделаешь?

— Конечно.

Я тут же встаю, почувствовав на себе его взгляд. Он был тяжёлым, почти осязаемым, и от него по спине пробежали мурашки.

Повернувшись к столешнице, чтобы подогреть молоко, я улавливаю в воздухе едва заметный, но устойчивый шлейф. Сладковатый, пряный, дорогой аромат женских духов. Значит, он приехал от своей женщины, о которой говорила Джала. От той, чьё присутствие в его жизни никогда не афишировалось, но всегда подразумевалось.

Интересно, а она снова оставила след от помады на его воротнике? Бедная Джала — снова ей придётся отстирывать. Вновь стало любопытно, какая она и почему он не представляет её семье. Может, она не из наших? Не хочет расстраивать Аишу? Хотя Аиша не похожа на ту, что будет против новой любви своего отца.

Любви… Интересно, а как он любит, если его брат этого не умеет? Как может любить такой большой и надёжный мужчина?

От этих мыслей щёки заливает краской. Как хорошо, что он этого не видит. И зачем вообще я об этом подумала?

Я чувствую странное покалывание в затылке, осознавая, что он, вероятно, смотрит на мою спину, на волосы, спадающие на плечи. Это непривычно — ходить перед ним без косынки, но, кажется, я начинаю привыкать, ведь Аиша вообще её не надевает. Мне становится не по себе, к горлу подкатывает непонятный, горьковатый ком.

Я делаю всё быстро, почти машинально. Ставлю перед ним кружку, стараясь не коснуться его пальцев, не встретиться взглядом.

— Держите.

— Спасибо, — он берёт кружку, его крупные пальцы обхватывают керамическую чашку. — Посиди со мной. Не хочется в тишине оставаться.

Я медленно возвращаюсь на своё место, снова ощущая на себе его внимание.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он и делает первый глоток. Его взгляд — пристальный, изучающий — заставляет подсобраться.

— Лучше, — вру я, опустив глаза. Сказать ему о тестах? Нет. Ещё рано. Слишком страшно. — Завтра… завтра я поеду к врачу. Надо пройти обследование.