Мой запретный форвард (СИ). Страница 16

— Пусть только попробует.

Встаю с кровати, поправляю одежду и стараюсь принять серьезный вид. Я открываю дверь, и в комнату мгновенно, как вихрь, влетает Анисимов. Злой, глаза огненные, челюсть сжата. Не теряя ни секунды, он хватает меня за шею и вдавливает в шкаф так резко, что у меня из легких весь воздух вылетает.

— Я тебя щас придушу! — рычит он прямо мне в лицо, дыхание горячее, глаза безумные.

Я замираю, внутри ощущаю странный коктейль: испуг, возбуждение и дикая, дикая радость от того, что он здесь и что его мерзкий поступок с лягушкой все же отомщен. А потом я улыбаюсь. Широко, лицемерно, та самая улыбка, что умеет выводить из равновесия.

— Не придушишь, — произношу медленно. — У меня свидетель есть.

Ярослав кривится от того, что мое лицо не стало белым и трясущимся, от того, что я смеюсь вместо того, чтобы просить о пощаде. Он оборачивается на звук и видит Любу в углу. Она стоит с натянутой улыбкой и робко машет рукой, здороваясь с разгневанным форвардом.

Я читаю на его лице поражение: он рассчитывал на другое. На страх и на покорность. А получает «свидетеля», который мило машет ему из угла, и от этого его злость переливается в недоумение. Но ненадолго. Гнев возвращается, как прилив.

— Слушай, — шипит он мне в лицо, — это нихрена не смешно, ясно? Я чуть Богу душу не отдал!

— 1:1. Это тебе за лягушку.

Его глаза сужаются, и вдруг между нами вспыхивает электричество. Он отпускает мою шею, но не отходит. Нагло берет меня за талию, вжимает в себя. Его пальцы впиваются в кожу, удерживают меня, не давая слинять. Мы стоим так близко, что чувствуем дыхание друг друга, слышим как у нас обоих чуть учащается пульс.

Анисимов смотрит в меня, и в его взгляде проскальзывает любопытство, там вызов, там хищное «я хочу понять, что это за сука передо мной».

В груди у меня все натягивается как струна. Я готова то плакать, то ржать. Я понимаю, что он в этом самом мгновении опасен не потому, что может сделать больно, а он опасен потому, что может сделать что-то совсем иное: сломать все мои барьеры, пробить ледяную стену. И это так нелепо и жестоко возбуждает, что я хочу стукнуть его без пощады и тут же прижаться к груди, чтобы спрятаться.

— Думаешь, что твой свидетель меня остановит? — цедит он сквозь стиснутые зубы. — Да я сейчас позову парней, они насильно выведут ее отсюда. И мы останемся наедине. И я сделаю с тобой все, что захочу.

— Ты неадекват, — шиплю я.

Уголки его рта дрогнули то ли от злости, то ли от того, что я попала во что-то тонкое и неудобное. Он наклоняется чуть ниже, губы почти на уровне моего уха.

Я четко ощущаю каждую деталь: тепло его ладони на талии, запах шампуня в волосах, вибрацию в его груди. Такое маленькое, но острое чувство, которое всегда возникает, когда близость неожиданна и запрещена: голова светлеет, ноги подкашиваются, и хочется одновременно оттолкнуть и держаться.

— А ты разве не такая? — ехидно усмехается он. — И нашла же где-то эту тварь. Притащила сюда, задалась целью мне отомстить.

Я смотрю на него и понимаю, что мы оба играем не на одной доске. У нас разные правила и единицы измерения боли. Но искра уже полыхнула, и даже если в итоге она разгорится в огонь или погаснет, это уже будет наша общая история.

— Так скажи мне, Терехова, чем ты лучше меня?

Я сжимаю губы, упираюсь ладонями в его рельефную грудь.

— Нечего ответить? Тогда я отвечу за тебя: ничем. И нефиг строить из себя королеву. У меня есть все шансы вырваться отсюда, стать знаменитым, сделать крутую карьеру. А ты уже упала, вернулась в Россию никому не нужная.

— Да пошел ты.

— Сейчас пойду, не переживай. Да, я эгоистичный мудак. Но я признаюсь себе в этом. А тебе стоит разобраться в себе и понять, чего ты вообще хочешь от жизни?!

Он отталкивается от меня и уходит, даже не обернувшись.

ГЛАВА 22.

Яр

Мы стоим у огромного окна в холле административной базы и смотрим, как к воротам подкатывает автобус «Зубров». Белый, здоровый, с логотипом хоккейной команды.

Дверь открывается, и начинается парад чужих рож.

— Ну, понеслась, — бурчит Демьян, кидая семечку в рядом стоящую урну.

— Смотри, блин, какие довольные, — цедит Пашка, скрестив руки на груди. — Будто уже выиграли.

— Пф-ф, пусть улыбаются, пока зубы целы, — я щурюсь, наблюдая, как первым выходит капитан.

Здоровяк с квадратной челюстью, уверенный и спокойный. Такие не суетятся, они просто знают, что придут и сделают свое дело на отлично.

За ним один за другим тянутся остальные игроки: плечи, клюшки, рюкзаки. Даже по походке видно, они не просто команда, они стая.

И все внутри меня начинает зудеть, кровь закипает в венах. Хочется уже сейчас выйти на лед и показать им кто тут хозяин.

Пашка толкает меня локтем в бок:

— О, а вот этот, глянь, в кепке. Он нам три шайбы в прошлом сезоне зарядил.

— Запомнил? — ухмыляюсь я, внимательно осматривая каждого противника. — Ну, вот и верни должок.

Он кивает, губы сжимаются в тонкую линию. Мы молчим, смотрим, как «Зубры» выходят, растягиваются по стоянке, кто-то смеется, кто-то убирает наушники. Все обыденно, и именно это бесит. Они слишком спокойные, как будто точно знают, что мы им не конкуренты.

— Ненавижу, когда эти козлы ведут себя так, будто лед их, — шипит Димон.

— Сделай так, чтобы не был, — отрезаю я. — Чтобы завтра они боялись тебе в глаза смотреть.

— Угу, философ, блин, — усмехается Демьян. — А сам нервничаешь, я же вижу.

— Не нервничаю, — вру.

Я знаю: этот матч решает все. Или мы в финале, или мы просто еще одна команда, про которую забудут через неделю. А я не могу быть «просто».

Автобус «Зубров» закрывается, двигатель стихает. Один из их тренеров идет к ресепшену, а мимо нас проходят двое игроков. Один косится на меня с вызовом, я не отвожу взгляд.

— Че? Фото хочешь? — усмехаюсь я. — Или автограф?

Он криво ухмыляется, и задевает меня плечом. И в этот момент я чувствую, как по телу пробегает ток.

Не страх. Нет. Чистый азарт.

— Вот и началось, — говорю вполголоса.

— Завтра, — напоминает Демьян.

— Нет, — улыбаюсь я. — Уже сегодня.

Солнце садится, свет из окон падает прямо на холл, и мне кажется, что мы уже стоим на арене. Где решается, кто из нас хищник, а кто – добыча.

У многих спортсменов есть свои традиционные фишки. У меня – это посидеть пару минут в раздевалке, побыть наедине со своим внутренним «я», морально подготовиться к завтрашней зарубе.

Я захожу в раздевалку, тут никого. На скамейках разложены наши шлемы, перчатки, клюшки, все как по линейке. На вешалках развешана свежая форма.

Моя с тридцать девятым номером.

Подхожу ближе, провожу пальцами по цифрам. Ткань холодная, краска гладкая.

Мой номер. Моя территория. Все, кем я стал и кем еще хочу быть, висит прямо перед глазами.

Сажусь на лавку, ставлю локти на колени, дышу глубже.

Мысли шумят, но я стараюсь поймать нужную.

Это не просто матч. Не просто «выйти и забить». Это момент, где я или докажу, что не зря выбрал этот путь или останусь тем пацаном, которого мать всегда называла «несостоявшимся».

Хоккей – это единственное место, где я умею держать себя в руках. Здесь я все контролирую: скорость, угол, момент. Я хозяин каждой секунды, каждого миллиметра льда.

Смотрю на клюшку, на которой маркером написано «Яр». Кто-то из пацанов прикололся, я не стал стирать. Пусть так. Пусть видят, что я здесь не для того, чтобы быть фоном.

Дверь приоткрывается, в проеме мелькает Демьян.

— Ритуал на победу?

— Он самый, — бурчу я.

Он хмыкает:

— Не перегори раньше времени.

— Не дождешься.

Когда он уходит, я снова смотрю на свою форму, и тихо говорю сам себе:

— Завтра я не имею права на ошибку.

Ни одного неправильного шага, ни одной слабости.

Где-то внутри уже звучит резкий ритм. Такой, когда выходишь на площадку. Да, пусть я мудак, пусть не умею любить, пусть грызу себя изнутри. Но на льду я живой.