Мой запретный форвард (СИ). Страница 15

— И что? — цежу я сквозь стиснутые зубы, дергаю плечом и вырываюсь из его хвата. — Повесить ей медаль на шею за то, что родила меня? Или ты считаешь, что можно родить и не воспитывать? Где она была, когда она была мне так нужна?! Где, дядя?

Его рот сжимается. Ему нечего ответить, потому что он знает ответ лучше меня. Знает, что пустые трибуны – это не просто отсутствие тела в толпе. Это предательство, которое въедается под кожу и живет там ровно столько, сколько ты помнишь его лицо.

— И все же ты ее сын, — шепчет дядя. — Кроме нас с тобой у нее никого не осталось.

— Я знаю, — отвечаю я равнодушно, хотя внутри все кипит от несправедливости. — Но я не обязан терпеть ее выходки. Сегодня три тыщи, а завтра что? Ножом кого-то пырнет?

Он вздыхает и чешет свой идеально выбритый подбородок.

— Зайди к ней, скажи: здравствуй мам и можешь быть свободен.

— Да без «б».

Открываю дверь и вхожу в комнату, где ее держат. Здесь тусклый свет, стол и два жестких пластмассовых стула. Она сидит ссутулившись, куртка в комках, волосы растрепаны.

— Ярошка! — она сразу же бросается ко мне, а я впечатываюсь спиной в стену. — Я так рада, что ты пришел.

Мать останавливается напротив, гася в себе порыв обнять меня. Я этого не желаю, она сразу понимает мой настрой.

Я обхожу ее и встаю за столом, теперь он разделяет нас. Все, что могло бы быть сказано, уже сказано в сотнях тренеровок, в тысячах промахов, в пустых обещаниях. Мое лицо жесткое, голос холодный.

— Ты снова попала.

Она осматривает меня с головы до ног.

Да, мам, смотри! Смотри, как твой сын чисто одет и обут в хорошую обувь. А еще я накромлен и живу в тепле. Не в тишине, но зато с друзьями, а не с вереницей твоих мужиков.

На лице матери появляется привычная маска: «А что? Жизнь такова».

— Пришел меня отчитывать? — она подходит к столу с другой стороны.

Я сдерживаюсь. Хочется сорваться, хочется выкрикнуть все, что накопилось за годы. Хочется ударить, но не ее, а прошлое, в котором она мне оставила. Но я делаю шаг назад и говорю холодно:

— Нет. Ты сама выбрала свой путь.

Она смотрит на меня так, словно видит рядом чужого ребенка. Возможно, она впервые сожалеет. Возможно, уже завтра она забудет.

— У меня все хорошо, честно. Я обожаю хоккей, готовлюсь к финальной игре. Скоро я подпишу контракт и свалю из города. Я уверен.

Мать улыбается, ее губы дрожат.

— Анисимовы всегда добивались своего.

— Не все. Ты же тоже Анисимова. Сомневаюсь, что именно такой жизни ты и хотела.

— Ярош…

— Ничего не говори. Я че-то сейчас решил: я больше не приду. Не хочу. Если тебе будет интересно как у меня дела, можешь спросить у дяди.

Я разворачиваюсь и ухожу. На выходе слышу, как мать всхлипывает, а ножки стула скрипят по полу.

**************************

Мои сапфировые! Спасибо за ваши комментарии, все вижу, все читаю!

И за лайки - отдельная благодарность. Я рада, что история вызывает у вас разные эмоции.

С любовью, ваша фантазерка Кейт!

ГЛАВА 20.

Полина

Я крадусь по коридору вместе с Любой.

Девчонки, конечно, обычно в такие авантюры не лезут, но моей сестре явно по душе эта движуха. Ее глаза горят, как у кота, который вот-вот стянет сосиску со стола.

Дверь в комнату парней приоткрыта. В принципе, это и неудивительно, они все равно думают, что база их личный замок. Закрывать? Да кому это надо, все свои.

— Поль, а если нас спалят? — шепчет Люба, вцепившись мне в рукав.

— Расслабься, — усмехаюсь я. — Они сейчас на ужин пошли, у нас точно есть пять минут.

Мы заходим в комнату и мои брови взлетают на лоб. Бардак полнейший: кроссовки валяются у порога, форма свалена кучей, с тумбочки свисает грязное полотенце. Я морщусь. Ну и свинарник.

— Господи, как они тут живут? — Люба брезгливо обходит чей-то мешок с формой.

— Молча, — отвечаю я и оглядываюсь.

Нужно вычислить кровать Анисимова. Метод простой: ищем признаки самовлюбленного придурка. И они, конечно, тут же находятся: на тумбочке стоит бутылка с наклейкой «39», на стене висит плакат с разноцветными надписями: «Анисимов, мы тебя любим!», «Анисимов, нужна шайба!». Божечки, на этом плакате даже есть отпечатки чьих-то губ. Ну, точно его кровать.

— Это его, — киваю.

— И что дальше? — шепчет Любаша.

Я достаю из пакета коробку, аккуратно ставлю коробку прямо на подушку и чуть приоткрываю крышку. Паук лениво ползет наружу, будто и сам понимает, что у него впереди очень ответственная миссия.

— Господи, — Люба отходит к двери, не спуская с него глаз, — а если он вылезет из-под одеяла раньше времени?

— Надеюсь, что не вылезет, — шепчу я.

Накрываю волосатого паука покрывалом, разглаживаю его. Сердце бьется быстрее, чем перед выступлением. А внутри уже появляется сладкое предвкушение: вот посмотрим, как крутой Анисимов запоет, когда наткнется на этого красавца.

Мы уже собираемся уходить, как дверь неожиданно скрипит.

Я замираю, Люба тоже, а на пороге стоит Дима. Он смотрит на нас с таким лицом, будто застукал воров в собственном доме.

— Вы че тут делаете? — тянет он, прищурившись.

У меня мгновенно холодеет в животе. Вот попали. Но паниковать нельзя, главное, держать лицо.

— Да вот, показываю Любе, как вы живете, — я сходу начинаю тараторить и даже делаю шаг к парню. — Как живут самые лучшие игроки Молодежки.

Люба кусает губу, еле сдерживает смех, а я перехожу в нападение, не давая Димке и рта раскрыть:

— Ну и срач у вас тут, конечно. Кроссовки воняют, форма валяется, полотенце… это вообще что такое? Оно само на стену заползло? Фу! Вы ж не пацаны, а поросята какие-то.

Дима открывает рот, но я не даю ему вставить ни слова.

— Представь себе, девчонка первый раз приходит в вашу святыню, а тут такое! Где спортивная дисциплина? Где порядок? Не позорились бы хотя бы перед гостьей.

Люба уже давится от смеха, а я смотрю на Диму с самым серьезным видом.

— А Люба, между прочим, журналист из городской газеты. Хотела у вас интервью взять. И вот какое теперь у нее о вас впечатление?!

Димка поднимает руки, будто сдается:

— Ладно-ладно, я понял.

Я гордо киваю, будто моя миссия по воспитанию охламонов выполнена.

— Вот и молодец, — говорю я и тяну Любу к выходу. — Пошли отсюда, пока эта обстановка нас окончательно не добила.

И мы выскальзываем в коридор, оставив паука под покрывалом, а Диму в полном недоумении.

— Думаешь, он поверил в твою байку? — усмехается сестра, когда мы оказываемся в моей комнате.

— Да пофиг. Главное, что он не спалил нас с пауком.

Мы с Любой сидим у меня в комнате, болтаем ни о чем и подхихикиваем. И вдруг из коридора раздается громкий гогот. Пацаны возвращаются.

— О, шоу начинается, — шепчу я, вскакиваю и прокручиваю замок.

Щелк. Все, никто к нам не ввалится.

Мы синхронно подходим к стене, прислоняемся ушами. Сначала слышится мужской бас, кто-то спорит, потом голоса накаляются, а потом…

Визг! Самый настоящий визг, как у девчонки!

Мы с Любой отпрыгиваем от стены, а потом валимся на кровать, давимся от смеха.

— Сука! Сука! Сука! Уберите его! — доносится из соседней комнаты.

Я держусь за живот, Люба уже всхлипывает от смеха. И тут бац! Соседняя дверь грохает так, будто ее выбили. А потом в мою прилетает мощный удар, который чуть не вынес замок.

— Терехова! — орет Ярослав так, что вся общага слышит. — Открывай, ледяная стерва!

ГЛАВА 21.

Полина

Мы с Любой захлебываемся от хохота, у меня слезы текут по щекам. Я даже не могу вдохнуть нормально.

Ну и визжал же он! Настоящая девчонка, ей богу!

— Он нас сейчас убьет! — всхлипывает Люба, закрывая лицо ладонями.

А я только вытираю слезы: