Мой запретный форвард (СИ). Страница 14

— И надолго?

— Вечером должен вернуться, а что?

Я пожимаю плечами.

— Да ничего, просто спросила. А то у вас игра на носу.

— Кстати, об игре, — папа чуть щурится, глядя на меня сверху вниз. — Ты придешь поболеть за нашу команду? Придешь поддержать своего нестарого отца?

— Конечно, — сразу киваю я. — Я и Любашу пригласила.

— Прекрасно. О, а вот и она.

Я всматриваюсь вперед. Действительно, приехала. Идет вся такая улыбающаяся по дорожке, порхает как бабочка. Мой взгляд опускается на что-то квадратное, что она несет в непрозрачном пакете. Так-так-так, эта коробочка волнует меня больше всего.

— Здравствуйте, дядя Андрей, — сестра обнимает папу, потом тянется ко мне.

— Привет-привет.

И Люба сразу же берет моего отца в оборот:

— А можно я у вашего игрока интервью возьму? Я же работаю журналистом в городской газете, мы должны гордиться нашими земляками.

Папа расцветает. Его и медом не корми, а хвали его работу.

— Отличная идея, Люб. Вот есть у меня очень перспективный нападающий, будущая звезда КХЛ.

— Ему бы в вышку пробиться, — бурчу с усмешкой.

— Пробьется. Я тебе так скажу, дочь, у меня уже не раз спрашивали про него. Так что если Ярослав не сойдет с правильного пути, то у него есть все шансы показать миру себя.

Да уж, показывать он ой как умеет. Только пока свое эго, которое раздулось как дирижабль.

Мы с Любой поднимаемся по лестнице, и я уже думаю, как бы быстрее дойти до комнаты, как прямо в коридоре нам на пути попадаются Пашка и Демьян.

— О, Полина, — Пашка ухмыляется, — гостей водишь? Познакомишь нас со своей подружкой?

Демьян оценивающе скользит взглядом по Любе сверху вниз и обратно. А у Любы щеки моментально розовеют, хотя она делает вид, что это не от внимания хоккеистов.

— Нет, — резко отрезаю я и сразу тяну сестру дальше.

Парни переговариваются вполголоса за нашими спинами, а я уже открываю свою дверь. И как только мы входим, первым делом я отбираю у Любы пакет с коробкой.

— Вау! — хихикает сестра. — Вот это горячие парни!

Я закатываю глаза.

— Да ладно, нормальные.

— Нормальные? — она хватает меня за руку и заглядывает в лицо. — Ты серьезно? У тебя в коридоре кастинг для обложки журнала.

— Лучше держись от них подальше, — ворчу я, доставая заветную коробочку. — Эти красавчики не для твоего «вау».

Любаша смеется, но глаза у нее горят.

Ставлю прозрачную коробку на стол и наклоняюсь вперед, упираясь руками в колени. Сестра повторяет мою позу, и вот мы обе пялимся на…

Толстые и черные лапки с рыжеватыми волосками. Он огромный, лохматый, медленно двигает лапами.

— О, какой он волосатенький, — довольно произношу я. — Красавец!

— Поль, зачем тебе паук? — брезгливо морщится Любаша. — Решила завести домашнего питомца?

— Не-а. Просто у каждого свои методы воспитания, — ухмыляюсь я. — А этот джентльмен мне еще ой как пригодится.

Я беру заколку со стола и слегка толкаю коробку. Паук шевелится, лениво переставляет лапы. У Любы глаза становятся круглыми.

— Поль, ты меня пугаешь. Куда ты его денешь?

— Туда, где ему будет особенно комфортно…

Мы продолжаем таращиться на коробку, будто там бомба замедленного действия.

— Я только одно хочу понять: ты что, собираешься его на кого-то натравить?

Я усмехаюсь и, положив локти на стол, подперев подбородок, гляжу на сестру:

— Ну, скажем так, на одного самоуверенного придурка.

— На Анисимова? — шепчет она.

— Угадала, — я довольно прикусываю губу.

Сестра хватается за голову и начинает ходить по комнате туда-сюда.

— Поль, это ненормально! Это же паук! Огромный паук! А если у него инфаркт случится? Или он тебя потом… я не знаю… придушит?

— Ну, во-первых, я буду осторожной. А во-вторых, — я прищуриваюсь, — ты сама знаешь, какой он засранец. Пора немного поиграть по его правилам.

Люба останавливается, смотрит на меня серьезно.

— Ты понимаешь, что это детский сад, да? — но уголки ее губ уже приподнимаются. — Но, черт возьми, я ЗА! Это будет эпично.

Мы обе прыскаем со смеху, хотя Люба все равно держится подальше от коробки.

— Только обещай, что я не буду держать этого монстра в руках.

Я поднимаю руку, будто клянусь.

— Обещаю. Все сделаю сама.

Она садится на кровать, закатывает глаза, но улыбается:

— Господи, Поль, вот бы твой папа знал, чем его доченька занимается в свободное время.

Я хитро улыбаюсь и убираю коробку в шкаф, аккуратно прикрывая дверцу.

— Папе это знать необязательно.

ГЛАВА 19.

Яр

Мое такси подъезжает к отделению полиции, я смотрю в окно на длинное серое здание, и еще до конца не верю, что реально сюда приперся.

Сижу пару секунд, уставившись в окна с решетками, не могу пересилить себя и выйти из машины.

Может, ну его нафиг?! Обратно на базу, чтобы вновь грызть лед и пахать до изнеможения? Чтобы сил хватило только до кровати доползти. Чтобы не было всяких мыслей перед сном. А еще хуже, если в башку лезут фантазии типа «а что, если бы…».

— Вы выходите? — вежливо интересуется водила, глядя на меня с переднего сидения.

— Да.

Выбираюсь из тачки, захлопываю дверь, и сразу вижу дядю Мишу. Он стоит у входа, руки в карманы засунул, вечно с этим своим видом «я всегда знаю, как лучше». Я не удивлен, что мать привезли именно в тот участок, где он работает. Обычный ППС-ник, а строит из себя генерала.

— Ярослав, наконец-то, — он сразу тянется обниматься.

Я нехотя позволяю, хлопаю его по спине, чтоб отлип быстрее.

— Ты куришь? — спрашивает он, обнюхивая меня, как собака.

Я дергаю плечом.

— Балуюсь.

— Балуется он, — бурчит дядя. — А как же тренировки?

— Не мешает, — отвечаю коротко.

— Смотри, Терехов тебя поймает, три шкуры сдерет, — строго бросает он.

— Ага, — ухмыляюсь.

Тренер и так мозг выносит за каждую мелочь, будто я мальчик из дворовой команды, а не центр нападения.

Мы вместе заходим внутрь. В нос сразу бьет запах сгоревшего кофе, сигарет и еще чего-то тухлого. Лампочки гудят, мент за стойкой зевает так, что аж челюсть хрустит.

Я хмурюсь и пихаю руки в карманы ветровки.

— Ну? — с укором смотрю на дядю. — Че она натворила на этот раз?

Внутри все бурлит. Вроде привычно, мать вечно влипает в какие-то истории. Но каждый раз меня цепляет одно и то же: зачем я вообще снова тут?

Дядя Миша ведет меня по коридору.

— Она украла у своего же собутыльника три тысячи, — говорит он тихо. — Он это быстро просек и вызвал участкового.

Три тысячи. Реально три тысячи?

— И из-за этой херни ты меня позвал? — выплевываю недовольно.

В груди появляется огромный ком раздражения.

— Я позвал тебя, потому что она хочет тебя видеть.

Я смотрю на него и думаю: как долго он еще вот так протянет? Сколько еще раз он будет ее спасать? Моя мать – его родная сестра. Понятное дело, что он переживает, родственные связи и все дела. Но, блядь, терпение же нерезиновое. Тем более она сама неоднократно посылала его «в далекое пешее».

— Ярослав, нельзя отворачиваться от семьи.

— Конечно, она протрезвела и вспомнила о сыне, — говорю я тихо. Никакой жалости, только цинизм. — Вспомнила о брате, о семье в общем.

Дядя тяжело вздыхает, и мы останавливаемся возле неприметной двери.

— Ей назначили пятнадцать суток, — сообщает он и смотрит мне в глаза.

И меня пробивает странная теплая волна. Пятнадцать суток тишины. Может, впервые за долгое время она будет трезва. Может, у нее хоть чуточку мозг прояснится. И я говорю, что думаю:

— Ей полезно. Самое долгое время, что она будет трезвой.

Дядя врезает мне по плечу. Так резко, что я аж отшатываюсь к стене. Затем он хватает меня за шкирку, как брал в детстве за воротник, чтобы некуда было улизнуть.

— Не смей так говорить о своей матери, щенок! — шипит он мне в лицо.