Мой запретный форвард (СИ). Страница 13

Ну что, Анисимов, держись. Ты первый начал эту войну!

ГЛАВА 17.

Яр

Швыряю щитки в сумку, футболка насквозь мокрая, хоть выжимай. В раздевалке пусто, все уже разошлись, а я все еще копаюсь, не могу собраться. Мыслями я уже на игре. «Зубры» - серьезные кабаны, вырвать победу будет ох как непросто. Но я не сомневаюсь, мы их порвем.

Телефон резко вибрирует, елозит на скамейке. Устало цокаю: кого еще там нелегкая принесла? Смотрю на экран: дядя Миша. Отлично, блин.

— Че? — отвечаю коротко, даже «алло» не говорю.

— Ярослав, ты почему не приехал? — голос дяди спокойный, но я его прекрасно знаю, сейчас он начнет промывать мне мозги.

— Дядь, я ж сказал уже! Я не приеду, — стискиваю зубы, застегиваю молнию на сумке.

— Она хочет тебя видеть.

Меня будто током прошибает. Кулаки сжимаются сами.

— Нахрена? — рявкаю в трубку. — Я не хочу ее видеть.

Пинаю сумку ногой, она глухо ударяется о шкафчик.

— Ярослав, — дядя давит, — засунь свою гордость в одно место и приезжай. Нам надо серьезно поговорить. Это уже не шутки.

Закатываю глаза, провожу рукой по лицу. Дышать становится тяжело. Чувствую, как злость копится внутри, будто сейчас кулаком стену прошибу.

— Я сказал: Я. Не. Приеду! — рычу в трубку. — Все, дядь, у меня тренировка, мне некогда этим бредом заниматься.

— Не делай ошибок, Ярослав, — слышу его последний козырь.

Ненавижу, когда меня пытаются прогнуть. Особенно через родственные связи. А дядя Миша, как заноза в заднице, упрямый и всегда знает, когда надо влезть.

— Ярослав, ты понимаешь, что ее могут посадить?

Нет шуток. Нет смеха.

— Она сама виновата. Ты ж знаешь, — выдавливаю я из себя.

— Виновата или нет – сейчас уже неважно, — дядя не сдается. — Протокол передан в суд, заседание назначено на сегодня.

Я нервно расхаживаю по раздевалке. Мать, которая могла размахиваться эмоциями, как флагом, и плевать на последствия. Мать, которая умела красиво исчезать, когда надо было нести ответственность.

В памяти всплывает картинка: мне почти одиннадцать, мой первый турнир. Она обещала прийти. Обещала сидеть на трибунах и поддерживать меня. Я тогда летал по льду, будто за жизнь боролся. Но когда обернулся, на ее месте была пустота. Ни поддержки матери, ни теплой улыбки. Просто пустые ряды. Не пришла. Я тогда понял: все, что она говорит, пустой звук.

Потом были обещания. «Больше не сорвусь. Ради тебя. Мы семья». А через неделю все повторялось.

Да много всякой хрени я повидал в детстве. Только теперь я не наивный пацан, больше я ей не верю.

— Ты хочешь, чтобы я приехал и в очередной раз поверил ей? — усмехаюсь я.

— Я не прошу тебя верить ей, — строго произносит дядя. — Просто покажись, я и сам тебя давно не видел. Ты со своим хоккеем вообще забыл о семье.

Меня бесят все эти «человеческие» моменты, где нужно быть кем-то другим. Мне удобнее жить под шлемом: там простые правила.

Я представляю себе, как пацаны в раздевалке будут шептаться, как за спиной про меня снимут очередной ролик. Мне противно уже от одной мысли, что мои личные проблемы могут стать хайпом.

— А что если я скажу нет? — пробую сыграть ва-банк.

«Зубры» через неделю, Василич не примет «торможение» от своего центрального форварда.

— Я не перестану тебе звонить. Ты меня знаешь, я не отступлю.

Рассудок подсказывает одно: хуже быть не может.

— Хорошо, — выдавливаю я. — Я приеду.

Я отключаюсь и кидаю телефон на скамью, беру свою воду и делаю жадные глотки. Но внутри что-то грызет. Не жалость, нет. Скорее раздражение от того, что меня заставляют играть в семейные драмы, как будто я не взрослый парень, а марионетка.

Схватив сумку, вешаю ее на плечо и выхожу из раздевалки, чуть ли не пнув дверь ногой.

Перед кабинетом тренера останавливаюсь и шумно выдыхаю, пялюсь на табличку. А потом стучу. Не дождавшись ответа, захожу в кабинет. Василич стоит у доски, маркером рисует какие-то закорючки, сам с собой спорит, то брови сводит, то губами дергает. Вечно он так: живет в этих схемах, будто это не тактика, а его собственный язык.

— Василич, можно? — говорю, облокачиваясь на дверной косяк.

Он даже не оборачивается:

— Заходи, Ярослав.

— Мне нужно на пару дней с базы выехать.

Рука тренера зависает в воздухе, а затем он медленно оборачивается. Взгляд, как рентген, видит меня насквозь.

— Мать?

— Она самая.

— Проблемы?

— Пока не понял весь масштаб бедствия, — честно отвечаю я. — Дядька звонил, нагнал жути.

Василич кладет маркер на стол, подходит ближе. Встает напротив, руки скрещивает на груди. Мы почти одного роста, но он весит тяжелее – не килограммами, а авторитетом. Я всегда это чувствовал.

— Ты ведь понимаешь, матч скоро. Мы к «Зубрам» готовимся.

— Понимаю, — киваю. — Я не собираюсь сливаться. Всего на пару дней. Решу вопрос и вернусь.

— Ты взрослый мужик, Ярослав. Семья – это не то, что можно отложить «на потом». Я тебя отпускаю, но обещай: вернешься в форме. Головой и телом здесь будешь, а не там.

— Слово даю, — произношу сразу, даже не думая.

Он еще секунду смотрит на меня, как будто проверяет, не вру ли. Потом тяжело хлопает меня по плечу, но это его фирменное «я верю тебе».

— Хорошо, решай свои проблемы, а потом возвращайся и докажи, что я не ошибся в тебе.

Василич никогда лишнего не говорит, но когда говорит, то это эффективнее любого ора.

— Спасибо, тренер, — коротко бросаю я и покидаю кабинет.

ГЛАВА 18.

Полина

Я стою недалеко от общаги, сегодня довольно ветрено. Застегиваю олимпийку под самое горло, волосы треплет ветер.

Взглядом гипнотизирую дорожку, ведущую к главным воротам. Тут дверь общаги распахивается и из здания выходит Анисимов. Рюкзак закинут на одно плечо, руки в карманах, шаги уверенные. Он не замечает меня, и это к лучшему. Провожаю его высокую фигуру хмурым взглядом, кажется, он собирается покинуть территорию базы.

Что ж, спасибо тебе Господи за спокойный внеплановый день.

— Кого ждешь? — рядом появляется папа.

— Люба должна приехать в гости, — отвечаю я, а самой чуть смешно, будто я оправдываюсь.

Папа кивает, а потом он заводит руки за спину, и я понимаю, что сейчас будет прямой выстрел в лоб. Что, в принципе, и происходит:

— Ты подала документы в университет?

Я недовольно поджимаю губы так, чтобы он не заметил, а затем скрещиваю руки на груди.

— Нет.

— А чего ждешь?

— Времени нет.

— Да ты посмотри какая ты занятая, — строгим тоном произносит папа.

И в эту секунду я чувствую рядом тренера, а не отца.

— Скоро подам.

— Поля, ты дождешься, что все сроки пройдут, — он хмурится, морщинка между бровями становится глубже.

Я разворачиваюсь к нему, смело смотрю ему в глаза.

— А я тут подумала…, — медленно проговариваю я, — а я не хочу там учиться.

Брови папы ползут вверх.

— Что значит «не хочешь»?

— То и значит. Я буду поступать в институт культуры и спорта. Хочу тренером быть.

Папа будто на секунду перестает дышать. Он не ожидал, совсем не ожидал. Не сценарий мамы, не его план для меня.

— Твоя мать меня убьет, — папа наконец-то находит, что сказать.

— Не убьет, — я улыбаюсь, глядя на его замешательство. — Я приму весь ее гнев на себя.

Он тяжело вздыхает, потом кладет руку мне на плечо и притягивает к себе, я приобнимаю его.

— Иногда я забываю, как ты выросла. Кажется, что впереди вся жизнь, а потом я смотрюсь в зеркало и понимаю, что я уже старик.

— Никакой ты не старик, — возмущаюсь я.

Мы стоим так пару минут, и я наслаждаюсь таким редким моментом близости.

— А куда это твой лучший нападающий почесал? — спрашиваю будто невзначай, хотя внутри интерес давно свербит.

— По семейным делам отпросился, — спокойно отвечает папа.