Мой запретный форвард (СИ). Страница 17

Там я – Ярослав Анисимов, тридцать девятый номер, центральный форвард, и я чертовски хорошо знаю, как звучит вкус победы.

Выхожу из раздевалки, гул голосов, шаги, смех. Я иду вперед, сосредоточенный, в голове уже рисую поле, тактику, каждое движение.

И тут передо мной кто-то вырастает, как стена.

Капитан «Стальных Зубров» Владислав Козырев. Здоровый, наглый, с ухмылкой, которую хочется стереть кулаком.

Мы почти одного роста, но он чуть шире в плечах, типичный «танк», который любит давить физикой.

— Анисимов, — произносит он, словно пробует вкус моей фамилии.

— Козырев, — отвечаю тем же тоном, чуть дернув уголком губ.

На секунду между нами повисает тишина. Воздух будто звенит. Если бы кто-то сейчас кинул монету на пол, звук был бы, как выстрел.

Он делает шаг ближе.

— Слышал, ты у нас звезда, — говорит он тихо. — Посмотрим, как твоя «звездность» себя поведет, когда я тебя в борт вмажу.

Я усмехаюсь.

— Ты сначала догони.

В его глазах мелькает раздражение. Он привык, что на его слова реагируют: боятся, злятся, защищаются. А я – нет. Я уже давно не ведусь на чужие понты.

— Смотрю, ты стал болтать больше, чем играть, — хмыкаю я и делаю шаг вперед.

— А ты опять будешь пыжиться, пытаться что-то доказать?

Мы стоим нос к носу, глаза в глаза. Как боксеры перед поединком.

— А я и докажу. На льду.

Это не просто соперник, это вызов. А я слишком люблю вызовы, чтобы от них отступать.

Но момент ломается, дверь соседнего кабинета открывается и в коридор выходит Терехова.

— Так, — строго произносит она, вставая сбоку от нас, — надеюсь, вы тут не драться собрались?

ГЛАВА 23.

Яр

Полина встает прямо сбоку от нас, настроена воинственно. Будто готова вот-вот сорваться вперед и разнимать нас. Да уж, не ожидал.

Козырев смотрит на нее жадно, и в его похотливом взгляде я отчетливо вижу: «о, еще одна добыча». Он улыбается так, будто уже имеет Терехову в своих мыслях.

— Красивая у вас медсестричка, — лениво бросает он, продолжая осматривать ее с головы до ног.

Полина спокойно кивает головой, не пряча свой бейдж. На нем черным по белому: «Полина Терехова». На секунду лицо Козырева кривится, интерес меняется на маленькую хитрость.

— Терехова? — он удивленно приподнимает бровь. — А твой отец тренер «Орлов»?

— Да, — четко и уверенно отвечает девчонка.

Козырев наклоняется чуть вперед, разглядывает ее, как товар на витрине.

— А ты кто такой? — прищурившись, спрашивает Полина. — Тебя я на нашей базе не видела.

— Я тот, кто отправит завтра ваших «Орлов» в свободный полет, — с гордо поднятой головой отвечает Козырев. — Подаришь поцелуй на удачу, красавица?

Я чувствую, как внутри будто кто-то дергает за рычаг, все мгновенно сжимается. По телу ползет горячая и колючая злость.

Он что вообще себе позволяет?

Да, Терехову я не перевариваю, слишком громкая, самоуверенная, постоянно лезет туда, куда не просят. Но вот это… вот это уже перебор.

Она стоит, руки скрещены на груди, подбородок чуть приподнят, готова ответить этому огромному шкафу, и, черт, в ней столько уверенности, что даже я на секунду забываю, как раздражает ее вечное «я все сама».

— Остынь, Козырев, — говорю я, глядя ему в глаза. — Иди ищи поцелуи в другом месте.

Козырев начинает тихо посмеиваться, словно я ему анекдоты тут травлю.

— А ты че, ее телохранитель? — тянет он недовольно. — Или просто боишься, что я окажусь для девчонки поинтереснее? Так ты ж вроде, Анисимов, на серьезные отношения не подкидываешься, девок меняешь как перчатки.

— Зависть – плохое чувство.

— Это не зависть, это жалось.

— Я сказал, заткнись, — повторяю уже жестче.

Он делает шаг ко мне, и между нами остается сантиметров двадцать.

— Расслабься, форвард, — ухмыляется он. — Завтра на льду поговорим, а девочка пускай сама решает кому улыбаться.

Мои пальцы непроизвольно сжимаются в кулак. Он специально это делает. Проверяет. И, самое поганое, что почти выбивает меня из равновесия. Стою и держусь лишь на морально-волевых. Этого у меня не отнять.

Полина вдруг делает шаг вперед, оказывается почти между нами.

— Все, парни, успокойтесь, — говорит она строго и упирается ладонями нам в грудь. — Никому из вас я улыбаться не собираюсь. Вы не в моем вкусе.

От ее заявления Козырева аж перекашивает. Он бросает на девчонку хмурый взгляд, мне становится смешно. Да, вот такая она, Полина Терехова.

— Это ты еще меня не рассмотрела, — он подмигивает ей и уходит.

Только когда он сворачивает за угол, я понимаю, что челюсть у меня сведена, а дыхание рваное, как после катки.

— Блядь, еще этого не хватало, — выдыхаю сквозь зубы и провожу рукой по лицу.

Полина поворачивается ко мне.

— Ты чего так завелся? — спрашивает спокойно, а я едва не врезал ее новому другу.

— Он вел себя, как последний…, — запинаюсь, подбираю слово, но в голове крутится только нецензурщина.

— Как прекрасно, Анисимов, ты наконец-то посмотрел на себя со стороны, — довольно улыбается девчонка.

— Я не такой!

— Этот тип просто любит произвести впечатление. И ты такой же.

Я смотрю на нее, и внутри снова что-то неприятно скручивается.

— Терехова, — говорю тихо, — если он тебя хоть пальцем тронет, я ему этот палец сломаю и засуну… сама знаешь куда.

Она хмыкает.

— Смешной ты, Анисимов.

Терехова собирается свалить, но я ловлю ее за руку и притягиваю к себе. Смотрю в ее карие бездонные глаза.

— Я не шучу.

— Я знаю. Но ты сначала над своим поведением поработай. А то мне даешь советы разораться в себе, а сам-то не лучше.

Она вырывает руку из моего хвата и уходит. Легкий запах ее духов остается рядом, будто специально.

Провожаю ее хмурым взглядом. Ненавижу, когда кто-то вот так спокойно уходит после того, как выбивает почву из-под ног. И ненавижу, что ее взгляд за секунду выбил из равновесия сильнее, чем все слова Козырева.

ГЛАВА 24.

Яр

Воздух в раздевалке густой, как кисель. Дезики, аммиак, резина – мой любимый коктейль. Раздаются звуки щелчков по шлемам, стук клюшек о лавку, свист вдохов. Все заряжены, будто перед полетом. «Сибирские Орлы» молчат, но напряжение гудит так, что если включить лампу, она перегорит.

Я сижу, шнурую коньки. Пальцы дрожат от волнения, адреналин кипит. Внутри будто разгоняется турбина. Сердце долбит в ребра, хочет вырваться на лед. Мне бы сейчас уже выскочить из этой раздевалки, сделать первый вброс, почувствовать, как лезвие режет лед, как клюшка ловит шайбу.

— Яр, ты опять выпил две кружки кофе вместо завтрака? — усмехается Демьян, застегивая шлем.

— Я просто готов, — бросаю я и хлопаю его по плечу. — А ты, как обычно, на тормозах.

— А ты, как обычно, на понтах, — он толкает меня локтем в бок.

В раздевалку влетает Пашка с выпученными глазами:

— Мужики, десять минут! Василич идет!

Мгновенно все выпрямляются, и в раздевалку заходит тренер. Резко наступает гробовая тишина, словно кто-то рубильник щелкнул.

— Так, парни, все просто, — начинает Василич, проходя вдоль скамеек. — Сегодня не про красивый хоккей. Сегодня про характер.

Он останавливается у доски, на которой уже чертит маркером схемы.

— «Зубры» лезут грубо, давят корпусом, провоцируют. Не ведемся. Дышим ровно, играем по позициям.

Я киваю, пальцы сжимают клюшку.

«Не ведемся»! Ага, легко сказать, когда эти уроды дышат тебе в затылок.

— Центральная линия – Анисимов, на тебе открытие, — продолжает Василич, оборачиваясь к нам. — Не геройствуй. Главное – вбрасывание, а дальше играем от обороны.

— Принято, — отвечаю я и чуть ухмыляюсь. — Но если увижу шанс, обязательно добью.

— Добей, но с головой, — хмурится тренер и стучит указательным пальцем по своему виску. — Нам не нужен герой, нам нужна победа.