Император Пограничья 11 (СИ). Страница 43

Ещё одна запись, через десять дней:

«Отец, вчера повариха подала твой любимый рыбный пирог. Я откусила кусок и расплакалась прямо за столом. Помнишь, как мы воровали их с кухни по ночам? Ты — император огромной державы — крался как мальчишка, а я хихикала тебе в плечо. Мама ругалась утром, что мы перебиваем аппетит, а ты подмигивал мне за её спиной. Теперь я сижу одна за огромным столом, и этот проклятый пирог — просто тесто и рыба. В нём больше нет вкуса тайны и смеха. Мстислав пытается поддержать меня, но что он может понять? Он потерял тестя, а я — целый мир».

И ещё:

«Тридцатый день без тебя. Вчера Аларик принёс Фимбулвинтер. Я не прикасалась к нему с того дня. На рукояти остался след твоей ладони, вытертый в коже за годы. Я обхватила её своими пальцами — они легли точно в твой след. И я поняла — вот оно, моё наследство. Не корона, не трон. А эта выемка на рукояти. Место, где твоя рука держала меч, защищая нас всех. Теперь моя очередь. Только моя ладонь такая маленькая по сравнению с твоей. Справлюсь ли я, папа? Ты бы сказал „справишься“, правда? Ты всегда так говорил…»

Текст перед глазами расплывался, теряя чёткость.

«Отец, сегодня утром я надела твою старую рубаху. Она всё ещё пахнет тобой — кожей, сталью и той странной травяной мазью, которой ты натирал шрамы. Завернулась в неё и легла на твою постель. Представила, что ты просто ушёл на войну и скоро вернёшься. Что откроется дверь, и ты войдёшь, усталый, но живой. Скажешь: „Астрид, солнышко, почему не спишь?“ А я отвечу… Но дверь не открывается. И больше никогда не откроется. Знаю, что я должна быть сильной. Но как, если внутри всё кричит?»

По щекам текли слёзы. Я не плакал со дня смерти Хильды, считал, что воину не пристало показывать слабость. Но сейчас, читая искренние слова дочери спустя столько веков, не мог сдержаться. Она любила меня. Помнила. Продолжила моё дело.

Записи следующих месяцев рассказывали о борьбе за власть. Многие князья отказывались признавать девятнадцатилетнюю девушку императрицей. Но Астрид оказалась достойной дочерью своего отца — железной волей и военной хитростью она заставила их преклонить колени. К концу года она взошла на престол как королева объединённой Руси.

«Мы продолжаем зачищать остатки Бездушных. Без их предводителей — того, кто стоял за ними и направлял — они становятся просто дикими зверями. Опасными, но предсказуемыми. Твоя держава будет жить в веках, отец. Я позабочусь об этом».

Эту запись она сделала уже зрелой женщиной с собственными детьми:

«Отец, знаешь, что самое страшное? Я начинаю забывать твой голос. Вчера пыталась вспомнить, как ты пел мне колыбельную про северного волка, и не смогла. Помню слова, помню мелодию, но твой голос… он ускользает. Я боюсь, что однажды забуду и твоё лицо. Что останутся только портреты — красивые, величественные и совершенно не похожие на тебя, когда ты смеялся над моими волосами, торчащими в разные стороны после сна».

Однако дальше тон записей менялся. Проходили годы, и оптимизм сменялся горечью:

«Над нами словно довлеет злой рок. Угроза Бездушных отступила, но прежние союзники теперь смотрят друг на друга волками. Князь Смоленский отказался платить налоги, заявив, что сам способен защищать свои земли. Псковский боярин поднял мятеж. Вчера получила известие о стычке на границе Муромского и Рязанского княжеств — погибло сорок человек из-за спора о праве на лесную делянку. Сорок человек, отец! Мы теряли меньше в битвах с отрядами Алчущих. Теперь, когда внешний враг отступил, мы грызёмся между собой как голодные псы».

Ещё одна запись:

«Удалось погасить очередной конфликт между князьями, но я вижу — это временное затишье. Пока я жива и сильна, они подчиняются. Но что будет после? Я пытаюсь воспитать достойного преемника, но в них нет твоего величия, отец. Они мелочны, завистливы, думают о власти, а не о долге».

Последняя запись, сделанная дрожащей рукой старухи:

'Силы покидают меня. Вчера не смогла встать с постели без помощи служанки. Смерть близка, чувствую её дыхание. Я сделала всё, что могла — укрепила границы, построила новые крепости, записала законы, обучила магов. Империя крепка… пока. Но я вижу трещины. Вижу алчные взгляды князей. Вижу, как они ждут моей смерти, чтобы растащить державу по кускам. Завещаю трон Святославу — он наименьшее зло из возможных.

Прости, отец, я не смогла найти достойного продолжателя твоего дела. Молюсь только об одном — чтобы твой труд не оказался напрасным. Глупая надежда умирающей старухи, но это всё, что я могу оставить будущему'.

Стоя в полутёмном тайнике, я не мог сдвинуться с места. Слова Астрид жгли изнутри сильнее, чем костяной кинжал Синеуса. Она винила себя за каждую язву на теле империи, за каждый конфликт между князьями, который не смогла предотвратить. Моя девочка несла на плечах непосильную ношу, а меня не было рядом, что помочь ей советом, направить её, подсказать… Она сделала всё возможное — укрепляла границы, гасила мятежи, пыталась найти достойного наследника. Моя дочь столкнулась с тем, к чему я её не готовил — как править, когда все близкие мертвы, а вокруг только те, кто ждёт твоей слабости?..

Я провёл ладонью по лицу, стирая остатки слёз. Странное чувство — узнать о целой жизни ребёнка, прожитой после твоей смерти. Узнать, что она стала сильной правительницей, продолжила борьбу с Бездушными, пыталась сохранить единство державы. Но также узнать о её одиночестве — как она плакала над моей рубахой, как забывала мой голос, как ела рыбный пирог и вспоминала наши ночные вылазки на кухню.

Астрид писала о довлеющем злом роке. Она была права — проклятие нашего рода в том, что мы слишком хорошо умеем сражаться с внешними врагами и совершенно не готовы к предательству. Синеус ударил в спину. Князья после смерти Астрид упорно подтачивали империю изнутри, пока в 1613 году та окончательно не раскололась на княжества. История повторяется с жестокой иронией. Теперь, тысячу лет спустя, я снова собираю раздробленные земли, снова борюсь с Бездушными.

Но есть и различие. В прошлой жизни у меня были братья по крови, один из которых предал меня. Теперь у меня есть люди, которые выбрали встать рядом не из-за родства, а по собственной воле. Полина — графиня, которая могла остаться в безопасности крупного города, но выбрала Пограничье. Василиса — княжна Голицына, нашедшая в Угрюме настоящий дом. Ярослава — княжна-изгнанница, связавшая свою судьбу с моей. Борис и Гаврила — охотники, ставшие моими первыми дружинниками. Отец Макарий — бывший Стрелец, нашедший новую цель в заботе о душах наших жителей. Арсеньев и Зарецкий — учёные, поверившие в безумную идею создания новой Академии. Крестовский, которому Пограничье дало второй шанс на жизнь… Может, в этом и есть урок — не кровь делает семью, а выбор стоять друг за друга.

Астрид молилась, чтобы мой труд не оказался напрасным. Называла это глупой надеждой умирающей старухи. Нет, дочь моя, не глупая. Пророческая. Не знаю, по какой прихоти судьбы или Всеотца, но я здесь, и у меня есть второй шанс. Не повторить прежние ошибки. Создать не просто империю, а систему, которая переживёт любого правителя. Воспитать не одного наследника, а целое поколение лидеров.

Дочь писала, что без предводителя Бездушные стали просто дикими зверями. Однако я знаю — где-то там, в далёких землях, всё ещё таится источник заразы. То, что превратило Синеуса в Химеру. То, что стояло за ордами Алчущих. Оно ждёт. Готовится. И когда-нибудь вернётся. Но теперь я тоже готов.

Я закрыл дневник и поднялся. Забрал все три находки — перстень на палец, Фимбулвинтер на пояс, дневник за пазуху. Они принадлежали мне по праву крови и памяти.

Трувор был прав в одном — отец действительно погиб глупцом, спасая горстку крестьян. Но в этой «глупости» была вся суть нашего рода. Мы защищаем не потому, что это выгодно или разумно. Мы защищаем, потому что не можем иначе. И пусть это однажды нас убьёт — как убило отца, как убило меня — но это же делает нас людьми, а не чудовищами.