Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ). Страница 38

Женщина всплеснула руками, но лицо ее расплылось в счастливой улыбке.

— И еще! — я выждал, пока гул немного стихнет. — За сегодняшний день, за то, что стояли как скала, каждый из вас, от старателя до поварихи, получает премию! По полтине серебром на брата!

Если бы я объявил, что с неба сейчас посыплются золотые монеты, эффект был бы слабее. Полтина! За один день! За то, что просто стояли! Это были немыслимые деньги. Это было чудо.

Они обезумели. Они орали, подбрасывали в воздух шапки, обнимались. Петруха, забыв про свою больную ногу, скакал на одной здоровой, размахивая палкой. Я не просто дал им работу и еду. Я дал им нечто большее — чувство собственного достоинства. Я показал им, что они, простые мужики, могут победить всесильных господ.

Когда эмоции немного стихли, ко мне подошел Игнат.

— Командир, — глухо сказал он, и в его глазах, обычно холодных, как лед, я увидел что-то теплое. Что-то похожее на восхищение. — Вы — прирожденный полководец. Я служил под началом многих, но такого не видел. Вы выиграли битву, не пролив ни капли крови.

— Кровь еще прольется, Игнат, — тихо ответил я, глядя на ликующую толпу. — Но сегодня они заслужили этот праздник. Они должны почувствовать вкус победы. Чтобы завтра, когда снова придется драться, они помнили, за что сражаются.

Он ничего не ответил. Просто протянул мне свою широкую, мозолистую ладонь. Я крепко пожал ее. И в этом простом, мужском рукопожатии было все: признание, верность, клятва. Он больше не был просто наемником, исполняющим приказ. Он стал моим соратником. Моим первым штыком, моей правой рукой. С этой минуты я знал: этот человек пойдет за мной в огонь и в воду, и ему не нужны будут ни деньги, ни приказы. Ему будет достаточно моего слова.

Праздник разгорался. Поляна наполнилась дымом костра, запахом жареного мяса и счастливым гомоном. Елизар где-то раздобыл припрятанную настойку на травах, и по кругу пошла первая, вторая, третья чарка. Я не запрещал. Сегодня было можно. Я видел, как мои артельщики, осмелев, подошли к Степану, жали ему руку, хлопали по плечу. Они не понимали, что именно он сделал, но чувствовали, что этот маленький, невзрачный человек спас их всех. Степан, бледный, смущенный, но с гордо поднятой головой, принимал эти поздравления как должное. Он вернул себе не только профессию. Он вернул себе уважение.

Я сидел на бревне у костра, смотрел на этот пир и чувствовал странную, оглушающую пустоту. Я, Андрей, бывший фельдшер, бывший водитель вездехода, человек из другого времени, сидел в уральской тайге XIX века во главе преданной мне армии и праздновал победу в войне, которую сам же и развязал. Я манипулировал, лгал, угрожал, покупал верность, играл на самых низменных и самых высоких чувствах. И все это ради одной цели — выжить.

Но глядя на счастливые лица моих людей, я понимал, что цель изменилась. Это было уже не просто выживание. Я строил здесь свой мир. Маленький, но правильный. Мир, где труд уважают, где за работу платят, где сильный защищает слабого, а ум ценится выше грубой силы. И этот мир стоил того, чтобы за него драться.

— О чем задумался, командир? — рядом со мной на бревно опустился Игнат. Он держал в руках кружку с травяным отваром.

— О будущем, Игнат. О будущем.

— Теперь у нас есть будущее, — просто сказал он. — Вы дали им его.

— Я дал им надежду, — поправил я. — А будущее нам еще предстоит отвоевать. Рябов не простит этого унижения. Он затаится, залижет раны, но потом ударит снова. И на этот раз он не будет играть в закон.

— Мы будем готовы, — в голосе Игната не было ни тени сомнения. — Теперь они — ваши. До последней капли крови.

Он кивнул на артельщиков. Они уже затянули песню. Какую-то старую, протяжную, тоскливую, но в их исполнении она звучала как гимн. Гимн свободных людей.

— Они — мои, — согласился я. — А твои волки?

— Они тоже ваши, командир. Пока вы платите. И пока вы побеждаете, — честно ответил Игнат. — Сегодня они видели, что вы не просто купец с тугим кошельком. Они видели в вас вожака. Этого им не хватало.

Мы помолчали, глядя на огонь.

— Что с пленными? — спросил я. Мы держали в сарае Ваньку и еще двоих раненых, оставшихся после первого нападения.

— Раненые оправились. Ванька совсем притих. Ждут своей участи.

— Утром отпустим их.

Игнат удивленно посмотрел на меня.

— Как отпустим? Они же вернутся к Рябову! Расскажут все!

— Вот именно, — я усмехнулся. — Пусть расскажут. Пусть расскажут, как мы их разбили. Как мы унизили чиновника. Пусть расскажут, что у нас десять новых винтовок и дюжина головорезов, прошедших Кавказ. Пусть расскажут, что мы платим серебром и кормим мясом. Пусть их рассказы, как зараза, расползутся по всему поселку. Это будет посильнее любой разведки. Рябову будет все труднее находить желающих идти против нас. А к нам, наоборот, потянутся люди.

Игнат медленно кивнул, оценивая замысел.

— А Ваньке, — добавил я, — дадим на дорогу монету. И скажем, что это ему плата за то, что он честно ответил на мои вопросы. И что если он захочет работать, а не грабить, наши двери для него открыты.

— Вы хотите его переманить?

— Я хочу посеять сомнение, Игнат. В их мире за предательство убивают. А мы за правду платим и предлагаем работу. Пусть думают. Пусть сравнивают. Пусть выбирают.

Праздник гудел до глубокой ночи. А я, оставив их, ушел в свою контору. Я достал чистый лист бумаги и начал писать. Это был не приказ и не отчет. Это был план. План развития моей маленькой империи.

Пир отгремел. Он схлынул, как весенний паводок, оставив после себя на поляне обглоданные кости, пустые чарки и храпящие вповалку тела моих счастливых, пьяных от победы и настойки артельщиков. Они спали сном праведников, сном людей, которые впервые в жизни почувствовали себя хозяевами своей судьбы. Я смотрел на них с крыльца, на эти бородатые, раскрасневшиеся лица, и чувствовал не радость, а холодное, звенящее одиночество. Они праздновали победу в бою. Я же готовился к войне.

Над тайгой занимался серый, безразличный рассвет, когда я растолкал Игната. Он спал у порога казармы, подложив под голову полено, и вскочил мгновенно, без сна и раскачки, рука сама легла на рукоять ножа.

— Пора, — коротко бросил я. — Пойдем, выпустим наших «голубей мира».

В сарае, где мы держали пленных, воняло страхом и немытыми телами. Ванька и двое его подельников, которых мы вытащили из ям, сидели, сбившись в кучу. Увидев нас, они вжались в стену.

— Ну что, вояки, отдохнули? — спросил я, присаживаясь перед ними на корточки.

Они молчали, глядя на меня с ужасом. Они ждали расправы.

— Встать, — приказал я.

Игнат одним движением ножа перерезал их путы. Они поднялись, пошатываясь.

— Слушайте сюда, — я смотрел прямо в бегающие глаза Ваньки. — Сейчас вы уйдете. Все трое. Живыми и почти здоровыми.

Он недоверчиво захлопал глазами.

— Как… уйдем?

— Ногами. По той тропе, по которой пришли. И когда вернетесь в поселок, а вы вернетесь к Рябову, потому что идти вам больше некуда, — расскажете ему все, что видели.

Я сделал паузу, вбивая каждое слово.

— Расскажете, как мы вас встретили. Расскажете про наши винтовки и про людей, которые их держат. Расскажете, как мы унизили чиновника и заставили его плясать под нашу дудку. Расскажете, что мы платим своим людям серебром и кормим их мясом, пока он вас держит на пустых щах. Расскажете все. Это приказ.

Затем я достал из кармана серебряный рубль. Он тускло блеснул в утреннем полумраке. Я протянул его Ваньке. Тот отшатнулся, как от раскаленного угля.

— Бери.

— За что?.. — пролепетал он.

— За правду, — ответил я. — Ты честно ответил на мои вопросы, и я плачу за твою честность. У нас в артели так принято. А теперь запомни, Ванька. Если тебе надоест бегать по лесу и получать по морде за рябовские подачки, если захочешь честно работать, а не грабить, — приходи. Наши двери для тебя будут открыты. А теперь — пошли вон.