Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ). Страница 37

Мы отошли от лагеря. Шум воды заглушал наши голоса. Я остановился и повернулся к нему.

— Ну, что, Павел Игнатьевич, — сказал я уже совсем другим тоном. Жестким, деловым, без тени заискивания. — Спектакль окончен. Давайте поговорим как взрослые люди.

Он вздрогнул от этой перемены. Он смотрел на меня, и я видел, как в его глазах страх борется с ненавистью.

— Я не понимаю, о чем вы…

— Все вы прекрасно понимаете, — оборвал я его. — Вы пришли сюда не с инспекцией. Вы пришли сюда с бандитами, чтобы убить меня и забрать мое золото. Вы, представитель государевой власти, вступили в сговор с купцом Рябовым, чтобы совершить грабеж и убийство. Я все правильно излагаю?

Он побледнел еще сильнее и попытался было возмутиться, но я не дал ему и слова сказать.

— Молчать, — рявкнул я тихо, но так, что он съежился. — Теперь говорю я. Вы думали, я — жалкий погорелец, которого можно раздавить, как клопа. Вы ошиблись. Вы думали, что ваша бумажка — это непробиваемая броня. Вы снова ошиблись. Вы думали, что ваши покровители в лице Рябова — это сила. И здесь вы жестко просчитались.

Я сделал шаг к нему, и он инстинктивно отшатнулся.

— Я знаю, зачем вы пришли, господин Аникеев. И вы знаете, что я знаю. Но есть кое-что, чего вы не знаете. Про моих покровителей в Петербурге я не солгал. И граф Гурьев — это не самая крупная фигура, с которой я имею дела. И отчет, который готовит мой человек, — я кивнул в сторону Степана, который остался у сруба, — он действительно уйдет в столицу.

Я лгал. Нагло, вдохновенно, глядя ему прямо в перепуганные глаза. Я строил воздушный замок, но фундамент у него был железный — его собственный страх.

— И я вот думаю, Павел Игнатьевич, — я сделал вид, что размышляю, — что же мне написать в сопроводительном письме к этому отчету? Может, стоит упомянуть, как на Урале местные чиновники душат прогрессивные начинания? Как они, вместо того чтобы способствовать пополнению казны, вступают в сговор с местными воротилами и пытаются отжать перспективные предприятия? Как они используют свое служебное положение для организации вооруженных налетов? Как вы думаете, как на это посмотрят в Петербурге?

Он молчал. Он просто стоял и тяжело дышал, глядя на меня с ужасом. Он видел не меня. Он видел перед собой призрак генерал-губернатора, следственной комиссии, кандалов и долгой дороги в Сибирь.

— Но я человек не злой, Павел Игнатьевич, — я снова сменил тон, сделав его почти дружелюбным. — Я понимаю. Место у вас хлебное, но нервное. Долги, соблазны… Все мы люди. Поэтому я готов пойти вам навстречу.

Он поднял на меня взгляд, в котором мелькнула слабая, отчаянная надежда.

— Давайте договоримся, — сказал я, глядя ему в глаза. — Вы забываете о существовании участка «Лисий хвост». Для вас его больше нет. Вы теряете все мои бумаги, все предписания, все отчеты. Вы никогда здесь не были. А я, в свою очередь, в своем отчете в столицу пишу, что местная администрация в вашем лице оказала мне полное содействие. Что вы — прогрессивный, дальновидный чиновник, радеющий о благе Отечества. И может быть, мои покровители даже отметят ваше рвение. Похлопочут о вашем повышении. Или о переводе. В место поспокойнее.

Это был не кнут. Это был пряник. Маленький, призрачный, но такой желанный для его мелкой, тщеславной души. Я не просто угрожал ему. Я предлагал ему выход. Этими словами я давал ему шанс не просто спасти свою шкуру, но и извлечь из своего поражения выгоду.

Он смотрел на меня, и я видел, как в его мозгу идет лихорадочная работа. Он взвешивал. На одной чаше весов — Рябов. Злой, могущественный, но понятный. Местный царек, который мог его разорить, но вряд ли стал бы убивать. А на другой — я. Неизвестный, непредсказуемый, с мифическими покровителями в столице, которые могли одним росчерком пера стереть его в порошок. И он сделал свой выбор.

— Я… я согласен, — прохрипел он. — Я все понял, Андрей Петрович.

— Рад, что мы нашли общий язык, — я хлопнул его по плечу, и он вздрогнул от этого панибратского жеста.

Он кивнул, как болванчик, и, не говоря больше ни слова, развернулся и почти бегом пошел к своей лошади. Он уходил с моего прииска совершенно другим человеком. Сломленным, напуганным, но, что самое главное, — моим. Поневоле. Он еще не знал этого, но с этой минуты он из врага превратился в моего агента в стане Рябова.

Я закончил свой рассказ. В конторе стояла тишина. Игнат, Степан и Елизар смотрели на меня, и в их взглядах было что-то новое. Не просто уважение. А почти суеверный страх.

— Так вот оно что… — первым выдохнул Степан. — Господи… Да вы, Андрей Петрович… вы же Дьявол. Вы его не просто напугали. Вы его завербовали.

— Я просто показал ему, что бывает, когда маленькая собачка пытается укусить за ногу слона, — ответил я. — Аникеев нам больше не враг. По крайней мере, не открытый. Он теперь будет бояться меня больше, чем Рябова. Но это не значит, что мы в безопасности.

Я посмотрел на Игната.

— Рябов теперь знает, что прямой атакой нас не взять. Он знает, что у нас есть зубы. И он знает, что Аникеев ему больше не помощник. Что он будет делать?

— Он будет действовать хитрее, — глухо ответил Игнат. — Нападет там, где мы не ждем. На дороге, когда мы повезем золото. Попытается подкупить моих людей. Отравить воду в ручье. Подошлет убийцу. Он будет бить исподтишка.

— Вот именно, — кивнул я. — Эта отсрочка, которую мы выиграли, — самое ценное, что у нас есть. И мы должны использовать ее до последней минуты. Игнат, твои люди. С сегодняшнего дня они не просто охрана. Они — разведка. Я хочу знать о каждом шаге Рябова. О каждом, кого он нанимает. О каждом слове, сказанном в его кабаке. Степан, твои связи в городе. Нам нужны уши в губернской канцелярии. Кто приезжает, какие бумаги ходят. Елизар, ты и Фома — наши глаза в лесу. Ни одна мышь не должна проскользнуть к нам незамеченной.

Я встал и подошел к карте ближайших окрестностей «Лисьего хвоста», висевшей на стене, которую Степан схематически набросал.

— Мы выиграли время. И мы потратим его на то, чтобы стать еще сильнее. Мы достроим казарму. Мы начнем переплавлять песок в слитки, чтобы его было удобнее хранить и перевозить. Мы будем работать. И богатеть. Потому что в этой войне победит не тот, кто хитрее или сильнее. А тот, у кого окажется больше денег, чтобы нанять своих солдат и купить своих чиновников.

Я обернулся к ним. Мой военный совет. Солдат, писарь и таежник.

— Война не окончена, — сказал я тихо. — Она только начинается.

Когда мы вышли из конторы, нас встретила оглушительная тишина. Ликование схлынуло, уступив место выжиданию. Мои артельщики, мои работяги, стояли группами, переговариваясь вполголоса. Они видели, как уходят враги, но не понимали, что это было. Победа? Или просто передышка?

Я вышел на крыльцо и обвел их всех взглядом. Двадцать пар глаз, полных надежды и страха, уставились на меня. Я видел лица тех, кто пришел ко мне первым, — Семёна, Тимохи, Петрухи. Видел Егора и Михея. Видел Марфу, прижимавшую к себе внучку. Они все поставили на меня. Свои жизни, свое будущее. И сегодня я не подвел их.

— Ну что, артель, притихли? — крикнул я, и мой голос прозвучал громко и уверенно. — Гостей проводили, пора и честь знать!

По рядам прошел неуверенный смешок.

— Сегодня мы не просто отбились от бандитов, — продолжал я, и голос мой крепчал. — Сегодня мы не просто прогнали чиновника. Сегодня мы с вами доказали, что мы — не стадо овец, которое можно резать, когда вздумается! Мы — артель! Мы — сила! Мы стоим на своей земле, и мы заставили законников эту землю уважать!

— Ура-а-а! — неуверенно крикнул кто-то, но его поддержали. Сначала один, потом второй, и вот уже вся поляна взорвалась ревом. Но я поднял руку, призывая к тишине.

— За эту победу, за вашу смелость и стойкость, я объявляю сегодняшний день выходным!

Новый взрыв восторга, еще более громкий.

— Работы сегодня не будет! — кричал я, перекрывая шум. — Шлюз молчит, топоры в сторону! Сегодня мы празднуем! Марфа, матушка! Тащи из закромов все, что есть! Мясо, муку, все самое лучшее! Сегодня у нас будет пир!