Проклятый Лекарь. Том 6 (СИ). Страница 33

— Сколько ждать?

— Час, возможно, полтора. Воскресенье, лаборатория работает в сокращенном составе.

Час-полтора ожидания при острой гипогликемии — это смертный приговор для коры головного мозга. Но профессор этого не видит, потому что не рассматривает очевидное. Слишком зациклен на редких диагнозах, это уже профессиональная деформация.

— То есть вы ничего не делаете? — прямо спросил я, не скрывая презрения. — Просто ждете?

— Как это ничего⁈ — возмутился Рудаков, вытирая вспотевший лоб платком. — Мы поддерживаем витальные функции! Инфузионная терапия физиологическим раствором для поддержания объема циркулирующей крови! Кислородная маска с потоком десять литров в минуту! Постоянный мониторинг ЭКГ, АД, сатурации!

— Это называется «ждать, пока пациент либо сам выздоровеет, либо умрет», — резко сказал я. — Это не лечение, это имитация деятельности.

— Пирогов, не забывайтесь! — лицо Рудакова стало свекольного цвета. — Я ваш непосредственный начальник! Еще одно слово, и я отстраню вас от работы!

— Попробуйте, — холодно ответил я. — А я расскажу графу Бестужеву, когда он выживет, как вы его лечили. Точнее, как не лечили.

— Это угроза⁈

— Это констатация факта. У вас есть пациент в коме, а вы устраиваете административные разборки.

Игнорируя возмущенные возгласы и протесты коллег, подошел вплотную к кровати. Граф лежал неподвижно, как восковая кукла. Лицо бледное с сероватым оттенком, губы слегка синюшные, дыхание поверхностное, редкое — десять-двенадцать вдохов в минуту.

Активировал некро-зрение.

Жива течет вяло, словно густая патока в холодный день. Но не угасает полностью — значит, процесс обратимый. Интересно… основной поток концентрируется в области печени и поджелудочной железы, будто они работают в аварийном режиме. Метаболическое нарушение? Но какое именно? Сотни вариантов…

Взял правую руку графа — холодная, влажная, липкая от пота. Кожа имеет странную текстуру, словно покрыта невидимой пленкой. Пульс на лучевой артерии частый, слабого наполнения — классический «нитевидный».

Поднял веко — зрачок сужен до точки. На свет реагирует вяло.

Холодный липкий пот… Профузное потоотделение. Классический признак вегетативного криза, активации симпатической нервной системы. Но это не признак инфаркта, который они исключили, и не признак инсульта. Это реакция организма на острый стресс. На резкое падение чего-то жизненно важного… Чего же?

— Что вы делаете? — спросила Варвара, подходя ближе. В ее голосе не было враждебности, только профессиональный интерес. — Мы уже провели полный осмотр. Ничего специфического не нашли.

— Вы смотрели, но не видели, — ответил я, доставая из кармана халата фонарик. — Смотрите. Анизокория минимальная, но есть — левый зрачок на полмиллиметра шире. Реакция на свет асимметричная. Это исключает простую метаболическую кому.

— Но КТ же чистая! — возразил Карпов.

— КТ показывает структурные изменения. А функциональные? Проверяли глюкозу крови?

— Конечно проверяли! — фыркнул он. — Вы нас за идиотов держите? Шесть целых две десятых миллимоль на литр. Абсолютная норма!

— Когда проверяли? До или после начала инфузии?

— После, естественно. Минут пятнадцать назад.

Я посмотрел на капельницу. Пакет с надписью «Глюкоза 5%». Пятьсот миллилитров. Уже половина ушла в вену.

Кретины! Клинические идиоты! Они поставили глюкозу, потом измерили сахар крови и удивляются, что он нормальный! Это как тушить пожар, а потом удивляться, что нет огня! Базовая ошибка — исследовать на фоне лечения.

— Мне нужно поговорить с дочерью пациента, — сказал я, направляясь к двери.

— Зачем? — спросил Рудаков. — Мы уже все выяснили!

— Очевидно, не все, раз до сих пор не знаете, что с пациентом.

Вышел из палаты. Анна металась по коридору как тигрица в клетке, комкая в руках уже мокрый от слез платок.

— Анна, мне нужна информация. Садись и сосредоточься, — велел я.

Усадил ее на кушетку у стены, сам сел рядом. Взял ее за плечи, заставляя смотреть мне в глаза:

— Слушай меня внимательно. Сейчас ты должна вспомнить все. До мельчайших деталей. Каждую мелочь. Что происходило утром? С самого пробуждения графа.

— Я… я не знаю… — она растерянно моргала, размазывая тушь еще больше. — Папа встал в восемь, как обычно. Позавтракал — овсянка с ягодами, зеленый чай. Потом пошел в кабинет, читал газеты…

— Стоп. Дальше. По минутам.

— Около десяти он вышел из кабинета. Сказал, что хочет чаю. Я заварила его любимый — эрл грей с бергамотом. Он выпил чашку, потом вторую…

— Что потом? Это важно!

— Пожаловался на легкую слабость. Сказал, что, наверное, переработал. Вчера до трех ночи сидел с документами. Решил прилечь на диван в гостиной…

— Он что-то ел кроме завтрака? Пил кроме чая? Принимал лекарства?

— Нет… То есть да! Медбрат приходил!

Вот оно. Вот она, ключевая деталь. Медицинская процедура перед развитием симптомов.

— Какой медбрат? Откуда? Зачем?

— Из нашей клиники «Золотой крест». Папа там наблюдается у профессора Крамского. Медбрат приходит каждое воскресенье, делает папе витаминный укол. Для поддержания сил, профилактики старения. Папа это уже год практикует.

— Витаминный укол? — я напрягся. — Что именно кололи? Какой препарат?

— Не знаю точно… Какой-то коктейль. Витамины группы В, витамин С, что-то еще… Медбрат говорил, но я не запомнила. Папа получает эти инъекции каждую неделю, никогда проблем не было…

— Опиши медбрата. Как выглядел?

— Обычно… Молодой парень, лет тридцать-тридцать пять. Темные волосы, короткая стрижка. Среднего роста. Всегда очень вежливый, улыбчивый.

— Он сегодня был такой же, как всегда? Подумай!

Анна нахмурилась, вспоминая:

— Нет… Нет! Он был другой! Нервный! Руки у него дрожали, когда он доставал шприц из сумки! И он вспотел, хотя на улице холодно. Я еще подумала — может, с похмелья после субботы…

Или знал, что делает. Нервничал, потому что шел на преступление. Покушение? Но зачем такой сложный способ? Проще подсыпать яд в чай или еду. Хотя… если хотели, чтобы смерть выглядела естественной, внезапной… Тогда все встает на свои места.

— Через сколько времени после укола графу стало плохо? — уточнил я.

— Минут через пятнадцать-двадцать. Сначала слабость, потом он начал потеть. Потом пожаловался на дурноту, попытался встать и упал. Потерял сознание. Мы сразу вызвали скорую.

Витаминный укол… Слабость через пятнадцать минут… Профузное потоотделение… Потеря сознания… Миоз… Тахикардия… Черт возьми, это же элементарно, Ватсон! Как они могли не догадаться⁈

Вскочил с кушетки, чуть не сбив с ног проходившую мимо медсестру. Ворвался обратно в палату. Коллеги продолжали суетиться вокруг мониторов, обсуждая показатели.

— У него гипогликемическая кома! — выпалил я с порога. — Критическое снижение глюкозы крови! Ему вкололи инсулин вместо витаминов!

Мгновенная тишина. Все уставились на меня, как на сумасшедшего.

Профессор Карпов первым нарушил молчание, покачав головой со снисходительной улыбкой:

— Молодой человек, не горячитесь. Гипогликемическая кома? У пациента без сахарного диабета? Это крайне маловероятно. К тому же мы проверили уровень глюкозы — шесть целых две десятых. Норма.

— Вы проверили после того, как поставили капельницу с пятипроцентной глюкозой, профессор! Вы сами исказили картину!

— Пирогов, следите за тоном! — предупредил Рудаков. — Вы разговариваете с заслуженным профессором!

— Я разговариваю с врачом, который упускает очевидное! — парировал я. — Профессор, при всем уважении, вы настолько зациклились на экзотических диагнозах, что не видите классическую картину острой гипогликемии!

Карпов нахмурился, его лицо приобрело неприятный оттенок:

— Молодой человек, я занимаюсь медициной дольше, чем вы живете на свете. И я не позволю…

— Профузный холодный пот! — перебил я. — Миоз! Тахикардия! Развитие комы через двадцать минут после инъекции! Это же учебник, третий курс, глава про неотложные состояния!