Проклятый Лекарь. Том 6 (СИ). Страница 32

Я ответил:

— Свят! — в трубке раздался панический женский голос, срывающийся на крик. — Свят, спаси! Помоги! Умоляю!

— Анна, успокойся. Что случилось? — я сразу насторожился.

— Папа! — она всхлипывала, слова давались ей с трудом. — Папа умирает! Он в коме!

Глава 11

— Анна, я здесь. Успокойся. Сделай глубокий вдох. Задержи дыхание. Теперь выдохни. Еще раз. Хорошо. Теперь говори — что случилось? — попросил я, когда девушка более-менее успокоилась.

— Я… я не знаю что происходит. Папа… папа умирает! — она всхлипывала, слова давались ей с огромным трудом. — Он в коме! Без сознания! Врачи ничего не могут сделать! Они просто стоят и смотрят!

Паника мешала ей связно излагать мысли. Нужно было вытянуть факты.

— Где вы сейчас находитесь? Точный адрес, — четко спросил я.

Сейчас нужно действовать быстро.

— В «Белом покрове»! В твоей больнице! — выкрикнула она. — Его только что привезли! Скорая еле довезла, он почти не дышал!

— Не отключайся, — сказал я в трубку. Подвинулся к Сергею, который уже напрягся, почувствовав неладное. — Изменение маршрута. Срочно. В «Белый покров». Максимально быстро. Жми!

— Понял! — Сергей включил аварийные огни, переключился на спортивный режим и вдавил педаль газа в пол.

Джип взревел и рванул вперед, мгновенно разгоняясь. Спидометр стремительно полз вверх: шестьдесят… восемьдесят… сто… сто двадцать километров в час.

— Дыши ровно, — продолжил я общаться с Анной. — Носом вдох, ртом выдох. Что конкретно говорят врачи? Какой предварительный диагноз?

— Ничего! — в ее голосе слышалась уже не просто паника, а настоящая истерика. — Они не понимают, что с ним! Говорят, что это не инсульт, не инфаркт… Исключили самое очевидное и теперь просто смотрят на него и разводят руками! Свят, он же умрет! Прямо сейчас умрет!

— Не умрет. Я еду. Буду через десять минут максимум.

— А ты точно успеешь? — всхлипнула она. — Поторопись, пожалуйста.

— Я сказал, что буду через десять минут. Точка.

Суть ясна — граф при смерти, а местные светила медицины растерялись. Такое случается часто. Когда дело касается ВИП-пациентов, у половины врачей начинается когнитивный ступор, они боятся ошибиться и попасть под суд. Считают, что лучше ничего не делать, чем сделать что-то не то.

— Святослав Игоревич, держитесь крепче! — предупредил Сергей и резко вывернул руль вправо.

Мы вылетели на встречную полосу, объезжая пробку. Встречные машины в ужасе шарахались в стороны, сигналили. Проскочили на красный свет, срезав угол через территорию заправки.

— Лихо водишь! — похвалил его я, вцепившись в ручку над дверью.

— Армейская школа! — крикнул Сергей, виртуозно вписываясь между двумя грузовиками. — На Кавказе приходилось и не так ездить!

«Белый покров» встретил нас контролируемым хаосом у приемного покоя. Я выскочил из машины, не дожидаясь полной остановки. Сергей что-то крикнул вслед, но я уже бежал к главному входу.

Охранник у дверей узнал меня и кивнул:

— Святослав Игоревич! К графу Бестужеву? Меня предупредили. Реанимация, третий этаж, вас там ждут!

— Спасибо, Петрович!

Я влетел в холл. Лифт — слишком медленно, там старая система, он едет как черепаха.

Лестница. Перепрыгиваю через две ступеньки, придерживаясь за перила на поворотах.

Реанимационное отделение. Двойные двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен».

Плевать. Распахиваю двери!

Стерильный запах хлоргексидина и спирта, приглушенный свет ламп дневного света, монотонный писк кардиомониторов и аппаратов ИВЛ. Знакомая атмосфера на грани жизни и смерти.

У дальней палаты с табличкой «Реанимация №3» собралась небольшая толпа.

Анна Бестужева была в дорогом темно-синем платье от какого-то французского кутюрье, размазанная тушь струилась черными дорожками на щеках, в руках она держала скомканный платок.

Рядом стояли два охранника Бестужева в строгих костюмах, растерянные и явно бесполезные в данной ситуации.

— Свят! — Анна бросилась ко мне, чуть не сбив с ног. — Наконец-то! Я думала, ты не успеешь! Они ничего не делают! Просто стоят вокруг и обсуждают!

— Где граф? — сразу спросил я.

— Там! — она указала дрожащей рукой на палату.

Через стеклянную дверь отлично видно внутренности реанимационной палаты. На функциональной кровати с поднятым изголовьем лежал граф Бестужев. Бледный, неподвижный, подключенный к целому зоопарку медицинской аппаратуры.

Вокруг него стояли знакомые до боли лица.

Я толкнул дверь и вошел. Четыре пары глаз синхронно повернулись ко мне.

Михаил Петрович Рудаков — мой номинальный начальник, заведующий терапевтическим отделением. Сейчас мечется между мониторами, отдавая бессмысленные распоряжения медсестрам. На лице написана плохо скрываемая паника.

Профессор Александр Николаевич Карпов — светило московской медицины, заведующий кафедрой внутренних болезней Первого меда. Высокий, худощавый, с аккуратной седой бородкой, в безупречном белом халате с вышитыми инициалами. Стоит у изголовья кровати с видом античного философа, изучает показания приборов, периодически что-то записывает в блокнот.

Карпов. Старая школа, классическая академическая медицина. Умный, опытный, но закостенелый в своих представлениях. Помню его по консилиуму у Белозерова — тогда он тоже смотрел на меня как на выскочку. Не враг, но и не союзник. Типичный представитель медицинской аристократии — признает только тех, кто прошел через все ступени академической иерархии.

Варвара Николаевна — моя коллега и ненасытная любовница. Спасибо моргу за незабываемый опыт. В белом халате, волосы собраны в тугой хвост. Единственная, кто реально что-то делает — проверяет скорость капельницы, следит за показателями сатурации.

И еще одна медсестра — молоденькая, лет двадцати, явно недавно из училища. Дрожащими руками записывает показатели в карту.

Рудаков обернулся и увидел меня. Маленькие глазки сузились, лицо мгновенно стало недовольным, даже враждебным:

— Пирогов? Какими судьбами в воскресенье? У вас же выходной. Это реанимационное отделение, зона моей ответственности. Вы здесь не при делах.

Вот оно — территориальное поведение примата-бюрократа. Защищает свою территорию от потенциального конкурента. Даже когда важный пациент буквально умирает на его глазах. Сначала статус, потом — жизнь больного.

— Меня лично вызвала дочь пациента, — спокойно ответил я, проходя ближе к кровати. — Имеет полное право как ближайший родственник. Что тут у вас? Диагноз установлен? План лечения составлен? Или все еще думаете?

Профессор Карпов медленно повернулся ко мне, снял очки, протер их батистовым платком:

— А, доктор Пирогов. Наш… как вас там называют… чудо-доктор? — в голосе слышалась легкая ирония. — Что ж, раз вы здесь, позвольте ввести вас в курс дела. У нас весьма сложный клинический случай. Кома неясного генеза. Мы с коллегами провели тщательное обследование.

Классический прием — подчеркнуть мою молодость и неопытность. Мол, мы тут серьезные профессора, а ты — выскочка с сомнительной репутацией. Не знает, что в прошлой жизни я изучал медицину дольше, чем он живет на свете.

— И что показало ваше тщательное обследование, профессор? — спокойно спросил я.

— КТ головного мозга без патологических изменений. Геморрагический и ишемический инсульт исключены. ЭКГ в двенадцати отведениях — без признаков острого коронарного синдрома. Инфаркт миокарда также исключен. Предварительные анализы крови в пределах нормы, за исключением небольшого лейкоцитоза — восемь тысяч единиц. Вероятно, стрессовая реакция.

— И ваше заключение? — приподнял бровь я.

— Наиболее вероятно — острое метаболическое расстройство неустановленной этиологии, — важно произнес Карпов. — Или, возможно, дебют аутоиммунного процесса. Энцефалит? Синдром Гийена-Барре в атипичной форме? Мы ждем результатов расширенного биохимического анализа и исследования на аутоантитела.