Миссия в Сараево (СИ). Страница 14

— Подойдет. Сколько?

— Десять динаров.

Я полез в карман, достал кошелек. Мокрый, но деньги целые. Отсчитал десять динаров, протянул старику. Он взял, спрятал в тулуп.

— Телега будет готова через полчаса. Отдохни пока, поешь.

Провел нас в дом. Внутри тепло, горела печь, пахло дымом и хлебом. Старуха у печи жарила лепешки на сковороде. Посмотрела на нас, кивнула.

Войислав сел за стол. Я сел напротив. Старуха принесла две миски с горячей кашей, кажется, ячменной. Дала черного хлеба, кусок сала.

Ел жадно, не жуя. Только сейчас понял насколько я проголодался. Каша горячая, обжигала рот, но вкусная. Хлеб грубый, но сытный.

Войислав ел молча. Потом откинулся на спинку скамьи, достал кисет, скрутил цигарку. Прикурил от свечи на столе.

— Ты хорошо сработал, — сказал он, выпуская дым. — Не каждый решится на такое. Вломиться в австрийскую тюрьму, вытащить заключенного. Это безумие.

— Безумие, — согласился я.

— Но сработало. Чабринович жив. «Черная рука» довольна. Теперь ты свой.

Я допил воду из кружки. Вытер рот рукавом.

— Мне нужно в Белград. К Чиричу.

— Успеешь еще. Но сначала подумай о легенде.

— Какой легенде?

— Ты русский корреспондент. Легально въехал в Австро-Венгрию. Приехал в Сараево. Потом исчез. Теперь ты в Сербии. Как объяснишь это?

Я задумался. Войислав прав. Австрийцы знают, что Александр Соколов въехал в Боснию. Есть штамп в паспорте, есть записи на границе. Но официального выезда нет. Но теперь я в Сербии.

Если вернусь в Австро-Венгрию когда-нибудь, легально, меня арестуют. Спросят: где вы были? Как пересекли границу?

Думаю, для Редигера это небольшая проблема. Но я обычный журналист. Поэтому мне нужна помощь от «Черной руки».

— Что ты посоветуешь? — спросил я Войислава.

Он затянулся цигаркой, подумал.

— Два варианта. Первый, ты больше никогда не возвращаешься в Австро-Венгрию. Паспорт Соколова сжигаешь, берешь новый. Другое имя, другая легенда. Работаешь под новым прикрытием.

— А второй?

— Второй, это легенда похищения. Ты скажешь, что тебя похитили сербские террористы. Ночью в Сараево. Ограбили, избили, перевезли через границу силой. Держали в плену несколько дней. Потом отпустили, когда поняли, что ты не австрийский шпион, а действительно русский журналист.

Я слушал. Обдумывал. На первый взгляд бред, но есть кое-какие рациональные зернышки.

— Убедительно?

— Достаточно. Австрийцы поверят. Они знают, что «Черная рука» действует в Боснии. Похищения часто случаются. Ты вернешься в Австро-Венгрию через официальную границу, из Сербии. Скажешь, что тебя отпустили где-то в горах, ты добрался до ближайшей деревни, оттуда до Белграда. В Белграде обратился в русское консульство. Там оформили временный документ взамен украденного паспорта. И ты вернулся в Боснию, чтобы забрать вещи из гостиницы.

— А побег Чабриновича? Они свяжут меня с ним?

— Нет. Побег был ночью, когда тебя уже не было в Сараево. Ты пропал за день до побега. Значит, не мог быть там замешанным. Временная линия не совпадает.

Я медленно кивнул. Логично. Но есть риск.

— Милош. Жандарм. Он может сказать обо мне.

— Откуда австрийцы узнают про Милоша? Он не признается. Если признается, его повесят. Он будет молчать. Скажет, что заснул на дежурстве, ничего не слышал.

— А если его начнут подозревать? Если поймут, что кто-то помогал изнутри?

— Тогда ему лучше сбежать. Дать ему деньги на побег, пусть уезжает с женой. В Сербию, в Россию, куда угодно. Ты же обещал ему вторую половину денег?

Обещал. Сто крон. Половину уже дал, половину должен.

— Как я их передам? Я не могу вернуться в Сараево.

— Мы передадим. «Черная рука» имеет людей в Сараево. Я пошлю кого-нибудь. Передадут деньги Милошу, скажут, что от русского. Скажут, что лучше ему уехать из Боснии, пока не поздно.

Я подумал. Это правильно. Милош помог освободить Чабриновича. Он заслужил вторую половину денег. И предупреждение.

— Хорошо. Я дам деньги. Передайте ему. И скажите, пусть уезжает.

Войислав кивнул.

— Сделаем.

Я достал из внутреннего кармана пиджака кошелек. Мокрый, кожа потемнела от воды. Открыл, отсчитал сто крон. Протянул Войиславу.

— Передайте Милошу Йовановичу. Жандарм тюрьмы Сараево. Он знает, за что.

Войислав взял монеты, спрятал в карман.

— Передадим. А ты отправляйся в Белград. Чирич уже ждет.

Старик из угла комнаты крикнул:

— Телега готова! Поехали!

Я встал. Войислав протянул руку. Я пожал ее.

— Спасибо. За помощь.

— Служим одному делу. Свобода. Так ведь?

Я кивнул.

— Так.

Вышел из дома. Телега стояла у ворот, запряженная старой лошадью. Рыжая, худенькая, но крепкая. Старик уже сидел на козлах, держал поводья.

Я залез в кузов, сел на сено. Мокрые брюки прилипли к ногам, неприятно, но деваться некуда.

Телега тронулась. Лошадь пошла рысью по деревенской дороге. Мы выехали из деревни, поехали через поля. Солнце поднялось над горами, осветило долину. Красиво. Зелено. Мирно.

Я закрыл глаза. Покачивание телеги убаюкивало. Я устал. Очень устал.

Заснул под стук колес по камням.

Проснулся от резкого толчка. Телега остановилась. Я открыл глаза. Вокруг станция. Небольшая, деревянная платформа, рельсы, семафор. Вывеска: «Лозница».

Старик обернулся.

— Приехали. Здесь поезд до Белграда. Через два часа отправление.

Я слез с телеги. Размял затекшие ноги. Посмотрел на часы. Половина второго дня. Я спал в телеге шесть часов подряд.

— Спасибо, — сказал старику.

Он кивнул, развернул телегу, поехал обратно.

Я пошел к станционному зданию. Маленькое, одноэтажное, касса в углу. Купил билет до Белграда. Десять динаров.

Сел на скамейку на платформе. Ждал поезда. Думал о легенде.

Поезд пришел через два часа. Старый, грязный, третий класс. Залез в вагон, сел у окна. Вагон почти пустой, в дальнем углу сидели только пара крестьян с мешками.

Поезд тронулся. Лязг колес, стук на стыках рельсов. За окном проплывали поля, деревни, леса.

Вскоре я уснул. В Белград мы приехали на закате.

Паровоз выпустил протяжный гудок, эхо покатилось над красными черепичными крышами старого города, растворилось где-то в дымке над Дунаем. Железные колеса застучали медленнее по рельсам, стуки участились, превратились в грохот на стрелках.

За окном мелькали запасные пути, товарные платформы, штабеля досок, крытые вагоны с надписями на немецком и венгерском. Запах угольного дыма и машинного масла ворвался в приоткрытое окно купе вместе с вечерней прохладой.

Напротив меня сидел толстый купец из Ниша, господин Йованович, торговавший кожами.

Всю дорогу от Вршаца он рассказывал о своих делах, жаловался на австрийские таможенные пошлины, предсказывал скорую войну. Я поддерживал разговор ровно настолько, чтобы не показаться нелюдимым, но не настолько, чтобы запомниться.

Вежливый интерес, несколько общих фраз о политике, немного сочувствия к торговым затруднениям купца. Обычный попутчик, каких десятки ездят этим поездом каждую неделю.

— Ну вот и приехали, — Йованович со вздохом поднялся, потянулся, затем стал стаскивать с верхней полки дорожный саквояж, обитый потертой кожей с медными заклепками. — Слава Богу, дома. Устал от этих поездок. Раньше торговля была проще, границы не так строго охранялись. А теперь на каждой станции проверяют, как будто мы контрабандисты.

Я кивнул и поднялся.

Поезд остановился с протяжным скрипом тормозов. Паровоз выпустил последнее облако белого пара, которое поднялось к вечернему небу. По платформе зашагали пассажиры с чемоданами и узлами, носильщики в синих фартуках покрикивали, предлагая свои услуги, жандармы в темных мундирах с винтовками наперевес дежурили у выходов.

Я спустился по железным ступенькам на платформу. Под ногами хрустнул гравий, смешанный с угольной пылью. Воздух теплый, но уже не дневной зной, вечерняя свежесть приходила с Дуная, приносила запах речной воды, водорослей, рыбы.