Миссия в Сараево (СИ). Страница 15

Вокзал встретил привычной суетой. Продавец газет выкрикивал заголовки.

Женщины в длинных юбках и широкополых шляпах провожали встречали родственников. Извозчики у выхода наперебой предлагали довезти до любой точки города.

Я миновал главное здание вокзала, двухэтажное строение из желтого кирпича с высокими арочными окнами, построенное по венскому образцу, но уже обветшалое, с облупившейся штукатуркой и трещинами в стенах. Над входом висел герб Королевства Сербии, белый двуглавый орел на красном щите, увенчанный золотой короной.

Под ним мраморная доска с надписью золотыми буквами: «Главный железнодорожный вокзал Белграда. Открыт в 1884 году Его Величеством Королем Миланом I». Я прошел мимо билетных касс, мимо зала ожидания первого класса с кожаными диванами и газетами на столиках, мимо буфета, откуда доносился запах крепкого кофе и свежей выпечки. Вышел на привокзальную площадь.

Белград встретил меня вечерним оживлением. По улице Краля Милана, двигался нескончаемый поток экипажей, телег, редких автомобилей.

Извозчичьи пролетки с откинутыми верхами везли господ в котелках и дам с зонтиками. Тяжелые грузовые телеги, запряженные парами лошадей, тащили бочки с вином, мешки с зерном, ящики с товаром.

Один автомобиль, блестящий «Бенц» темно-зеленого цвета, медленно проехал мимо. Водитель в кожаном шлеме и очках сигналил резиновой грушей, разгоняя пешеходов.

По тротуарам шли горожане. Господа в темных костюмах тройка с золотыми цепочками часов, белых крахмальных воротничках и шелковых галстуках.

Дамы в длинных платьях с высокими воротниками, украшенными брошками, в шляпах с широкими полями и вуалями, с маленькими сумочками-ридикюлями в руках.

Я поймал извозчика, тощего старика в засаленной поддевке и войлочной шапке, державшего вожжи одноколки с облезлой рыжей кобылой. Назвал адрес: «Дубровачка, семь».

— Дорчол? — переспросил извозчик хриплым голосом, явно проверял, не ошибся ли я. Дорчол был рабочим кварталом, не самым респектабельным районом. — Далековато будет, господин. Двадцать пара.

Я молча протянул ему монету. Он прикусил ее зубами, проверяя подлинность, кивнул удовлетворенно, спрятал в карман поддевки.

— Садитесь, довезу.

Я забрался в пролетку. Сиденье жесткое обитое потрескавшейся кожей, из которой кое-где торчала конская шерсть. Извозчик цокнул языком, дернул вожжи, и кобыла нехотя тронулась с места. Колеса застучали по булыжной мостовой, экипаж закачался на рессорах.

Мы двинулись по улице Краля Милана в сторону центра. По обеим сторонам тянулись трех-четырехэтажные дома в стиле эклектики.

Смесь неоклассицизма и балканского барокко. Фасады выкрашены в желтые, бежевые, бледно-розовые тона, украшены лепниной, карнизами, балконами с ажурными коваными решетками.

Первые этажи занимали магазины и кафаны. Витрины освещались керосиновыми лампами и редкими электрическими лампочками. Вывески на сербском и французском: «Мода и галантерея», «Книжная лавка Йовановича», «Ресторан 'Сербская корона», «Табак и сигары».

Улица оживала вечером. Кафаны открывали двери, оттуда доносилась музыка, гусле, скрипка. Запахи жареного мяса, лука, паприки смешивались с ароматом свежеиспеченного хлеба из пекарен.

Мы свернули на одну из боковых улочек, ведущих к Дунаю. Здесь архитектура менялась.

Старые турецкие дома со вторыми этажами, нависающими над узкими улицами, с деревянными решетками на окнах, покрытыми резьбой. Мостовая здесь хуже, булыжники разъехались, кое-где зияли выбоины, заполненные грязью после недавнего дождя. Пролетка подпрыгивала на неровностях, я держался за край сиденья.

Дорчол был старым районом, рабочим кварталом на берегу Дуная. Улицы узкие, дома лепятся друг к другу, белье сушится на веревках между окнами через улицу. Пахло рыбой, речной сыростью, дымом из кузниц, кожей из сапожных мастерских, навозом от лошадей, тащивших телеги на рынок.

Река текла где-то внизу, за домами, за старыми крепостными стенами, отделяя Сербию от Австро-Венгрии.

— Приехали, — объявил извозчик, останавливая пролетку перед узким трехэтажным домом. — Дубровачка, семь.

Я слез с пролетки, извозчик тронул вожжи и уехал. Я остался один на пустынной улице.

Поднялся по ступенькам к двери, толкнул. Она скрипнула, открылась. Вошел в узкий темный коридор. На первом этаже слева дверь квартиры, из-под нее пробивалась полоска света, слышались голоса, там ужинала семья.

Я поднялся на второй этаж, достал из кармана ключ, тяжелый железный ключ с витой бородкой. Вставил в замок, повернул. Замок щелкнул, дверь открылась.

Квартира встретила меня темнотой и спертым воздухом. Я вошел, закрыл дверь за собой, повернул ключ, запирая изнутри. Постоял в темноте, прислушиваясь. Тишина. Только слабый скрип половиц под ногами, тиканье часов на каминной полке в комнате.

Нащупал на стене спички, чиркнул. Вспыхнул огонек, я зажег керосиновую лампу на столике у входа. Теплый желтый свет разлился по коридору.

Жилье, снятое Артамоновым для агента, работающего под прикрытием небогатого журналиста. Ничего лишнего, ничего, что привлекло бы внимание. Обычная квартира обычного человека, живущего на скромное жалованье.

Прошел в комнату, нащупал на стене спички, чиркнул. Вторая лампа вспыхнула, осветив пространство ровным мягким светом.

И тут я увидел.

На столе у окна, там, где я оставлял чистые листы бумаги и блокнот для записей, стояла бутылка. Темное стекло, золотистая этикетка, изящные французские буквы: «Hennessy V. S. O. P.» Коньяк. Дорогой, настоящий французский коньяк, какой пьют в офицерских клубах и аристократических салонах.

Рядом с бутылкой два хрустальных бокала. Чистые, отполированные до блеска, переливающиеся в свете керосиновой лампы.

Я замер, прислушиваясь.

Никого.

Но кто-то был здесь. Совсем недавно.

Я медленно обошел комнату, держась наготове. Проверил за шкафом, заглянул под кровать, распахнул дверь в кладовку. Пусто. Окно закрыто изнутри, ставни заперты на крючок. Дверь заперта, когда я вошел.

Как они проникли?

Вернулся к столу. Рядом с бокалами лежал конверт из плотной кремовой бумаги, дорогой, с водяными знаками. Не запечатан, просто заложен треугольником. Я взял его двумя пальцами, развернул.

Внутри визитная карточка. Белая, с тисненым золотым орнаментом по краям. Текст на немецком языке, отпечатанный изящным готическим шрифтом:

'Major August von Urbach

Militärattaché

Zu Ihren Diensten'

Майор Август фон Урбах. Военный атташе. К вашим услугам.

Под печатным текстом приписка от руки. Почерк изящный, уверенный, с характерными немецкими росчерками:

«Für einen würdigen Gegner»

Для достойного противника.

Ниже, по-русски, тем же изящным почерком:

'Когда поймете, что проиграли, приходите. Поговорим как цивилизованные люди. Коньяк превосходный, французский, надеюсь, вы ценитель.

p.s. Передайте привет подполковнику Артамонову. Давно не виделись'

Подпись: просто инициал «У» с витиеватым росчерком.

Глава 7

Встреча

Я стоял неподвижно, держа визитку в руках. Сердце стучало ровно, размеренно, мои навыки не давали телу выдать эмоции. Даже сейчас, когда я в одиночестве. Но внутри все сжалось.

Урбах.

Он или его люди были здесь. В моей квартире. Прошел через запертую дверь, оставил послание и ушел, не оставив следов. Показал, что может проникнуть куда угодно, когда захочет.

Показал, что я открытая книга.

Я медленно опустил визитку на стол рядом с бутылкой. Посмотрел на коньяк, на бокалы, на изящную надпись.

Взял бутылку, повертел в руках. Тяжелая, полная, печать не сорвана. Настоящий французский коньяк, который стоит больше, чем я плачу за эту квартиру за месяц.

Послание было ясным. Урбах не просто знал обо мне. Он наблюдал, оценивал, изучал. И решил, что я достаточно интересен, чтобы с ним играть.

Он мог арестовать меня сегодня. Мог подстроить «несчастный случай» по дороге с вокзала. Мог передать информацию сербской полиции, и меня выслали бы из страны как нежелательное лицо.