Хозяин теней 6 (СИ). Страница 23

— И хорошо.

— А Никита морщит нос и говорит, что я трус и неженка.

— В следующий раз двинь по этому носу, — посоветовал я.

Серега задумался и мотнул головой.

— Нет. Он обидится. И за драку его наказать могут. А он отлично учится. И может, даже в камер-пажи попадёт.[3]

— А матушка что?

— Она говорит, что Алексей Михайлович желает мне добра. И что артефактор — это не престижно, а военных все любят.

— Чушь. Твой отец был военным, — это я произнёс очень тихо. — Но тебе не обязательно следовать по его пути. И лучше грамотный артефактор, который дело своё любит и в нём разбирается, чем офицер, что тянет службу и в душе её ненавидит. Понимаешь?

— Спасибо, — Серега улыбнулся и, кажется, выдохнул с облегчением. — Просто они все вот… твердят и твердят. А я… и только Сиси говорит, чтоб я их не слушал.

— Ну, слушать-то придётся, — сказал я. — Тут никуда не денешься. Но пока дают выбор — выбирай то, что тебе больше. А хочешь, я поговорю?

— С Никитой?

— Могу с ним. Или вот с Алексеем Михайловичем?

— С ним вряд ли получится, — подумав, сказал Серега. — Он почти всё время занят. И он как раз просто спросил и сказал, что я должен подумать хорошо. И если захочу, то ему сказать.

Что ж, хоть кто-то там разумный.

Даже матушка жаловалась, что он вовсе с этой работой о жизни забыл.

— Тяжко матушке одной?

— Нет. Она довольна даже. Больше никто о ней дурного слова сказать не смеет. И даже упомянула, что, возможно, ей в свиту цесаревны войти предложено будет. Но это ещё не точно. Она полагает, что если всё так и дальше пойдёт, то Сиси точно получится фрейлиной сделать. А Матрёна важная ходит такая. Смешно.

И улыбнулся. С таким вот облегчением.

— А в целом? С этим Никитой они как? Поладили?

— Да. Матушка… — пожалуй, не стоило спрашивать, поскольку Серега опять помрачнел. — Она говорит, что мне стоит брать с него пример. Он… и отличник, и сильный, и фехтует отлично. Алексей Михайлович им гордится.

— А тобой, что, нет?

— Не знаю.

Всё-таки Серега, несмотря на способности, оставался ребенком. И у меня появилось желание постучать Аннушке по лбу. Ну да, понятно, что она желает наладить отношения с пасынком. Но не за счёт же сына!

— Знаешь… он мне показался умным человеком.

Человеком ли? Но на этом тоже внимание заострять не буду.

— А такой понимает, что мир этот большой. И что в нём всякие люди нужны. Ну вот если так толкают на военную стезю, то скажи, что можешь стать военным артефактором.

Не знаю, есть ли тут такие.

— Будешь делать там… не знаю, снаряды или ещё чего.

— Пожалуй…

— Хотя как по мне, Серега, офицеров куда больше, чем грамотных артефакторов. А значит, последние — куда ценнее. И для армии, и для мирной жизни. Поэтому не позволяй себя принижать. И способности свои. А если что, то бей прямо в нос.

— Он сильнее.

— Тогда… я тебе покажу пару ударов.

— Подлых?

— Подлее некуда, — заверил я.

Ну да, кто ж ещё ребенка плохому научит.

— Это… — глаза заблестели. — Нехорошо… неблагородно.

— Ай. В жизни оно обычно как раз нехорошо и неблагородно. И вообще, нефиг нарываться…

На этой позитивной ноте разговор пришлось прервать, ибо хлопнула дверь и в классе вместо Павла Юрьевича появился директор. А с ним — Ворон. Причём директор выглядел обеспокоенным, а вот Ворон… он улыбался. Уголками губ. Это даже не улыбка, скорее намёк на неё.

Директор махнул рукой, разрешая садиться, и вздохнул, сказав:

— С огромным сожалением вынужден сообщить вам…

Что-то мне уже не нравится.

— … несчастный случай…

Класс зашумел, загомонил разом.

— К счастью, Павел Юрьевич остался жив! — поспешил заверить директор. — Однако травмы, полученные им, таковы, что потребуется длительное лечение.

Чтоб…

Мысленно материться — не тот эффект, а вслух нельзя. Не поймут. А то и снова в карцер отправят.

— И я верю, что после Рождества он вернется к нам, однако пока, увы, он никак не сможет исполнять свои обязанности… и потому мне не остаётся ничего иного, кроме как перепоручить вас многоуважаемому Егору Мстиславовичу.

Вот падла.

Это я не про директора. Это я про Ворона. Душу на кон готов поставить, что этот несчастный случай случился не сам собой.

— Очень надеюсь, что вы поможете ему освоиться. И в целом… — директор осёкся и махнул рукой, добавив. — Поладите.

— Всенепременно, — заверил Ворон и улыбка его стала шире. Правда, если со стороны, то была она такой, слегка неловкой, неуверенной даже. И выражение лица соответствовало. Будто бы ему и самому до крайности неудобно, что подобная ситуация имеет место быть. И что в силах своих он вовсе не уверен.

И будет стараться.

И всё-то сразу.

Как есть падла.

— Что ж… — Ворон заговорил, когда за директором закрылась дверь. — Мне очень жаль, что подобное произошло…

— А что произошло⁈ — выкрикнули с места.

— Что? Тут… не думаю, что сие есть тайна. В школе мало что бывает тайной, — и долгий взгляд на меня, этакий, намекающий. — Павел Юрьевич попал под машину. Грузовик. Водитель был пьян, и это прискорбно…

Кто-то сдавленно охнул.

— Однако Павел Юрьевич остался жив. И пусть пострадал, но современная медицина способна творить чудеса. А мы с вами постараемся сделать так, чтобы по возвращении своём Павел Юрьевич застал порядок и ещё раз порядок.

Улыбочка.

И снова взгляд на меня. И снова в нём намёк чудится. Или это просто моя паранойя разыгралась?

— Сав? — Метелька толкнул меня под руку.

— Потом…

— И раз у нас всё-таки урок, то открываем тетради…

Ну, если Ворон и прилетел по мою душу, прямо сейчас он её забирать не планирует. Хотя я бы лучше повоевал с революционерами, чем с русской словесностью.

— Вспомним правила написания «ять» в корнях слов. Савелий, будьте любезны пройти к доске. Вы на ней, а прочие пишут в тетрадях…

Бѣлый, блѣдный, бѣдный бѣсъ

Убѣжалъ голодный въ лѣсъ.

Лѣшимъ по лѣсу онъ бѣгалъ,

Рѣдькой съ хрѣномъ пообѣдалъ

И за горькій тотъ обѣдъ

Далъ обѣтъ надѣлать бѣдъ.[4]

Твою же ж душу за ногу! Да он издевается, не иначе!

— Савелий, Метелька, будьте добры задержаться ненадолго, — Ворон поправил очки. А у меня зачесался кулак. Вот… скотина он.

И словесность эта.

Правила.

Мне раньше казалось, что достаточно цеплять в конце каждого слова твёрдый знак и всё, а оно вон как… то ять, то ер, то фита, которая где-то есть, а где-то её нет и надо писать нормальную «т».

— А… что-то произошло? — Серега не спешил уходить. И Елизар тоже. Ранец собрал, учебники сложил и стоит, смотрит. Как обычно, молча и пристально.

— Не то, чтобы произошло. Скорее не произошло, — Ворон сам подошёл к нам. И ведь от него даже пахло так же, как от настоящего Егора Мстиславовича — чернилами, книжной пылью и недорогой туалетной водой, той, которую в аптечных лавках на разлив продавали. — Думаю, что для вас не секрет, что ваши товарищи не имели тех же возможностей, которыми обладали вы. В частности, у них не было шанса получить достойное образование, вследствие чего и возникли нынешние проблемы.

Я покосился на доску.

Да уж. Это даже не позор. Это нечто, чему нет названия. И буквы кривые, и ошибка, если не в каждом слове, то через одно. Причём далеко не все можно объяснить особенностями местной грамматики.

— Это не ваша вина, Савелий. Это скорее общая беда, — голос Ворона был тих и печален. — Общество разделено на сословия. И зачастую пропасть меж людьми, возникающая ещё при их рождении, если незадолго до него, с каждым прожитым годом лишь ширится. Увы, сколь бы талантлив ни был человек, он зачастую ограничен в возможностях раскрытия своих талантов…

И ведь слушают.

Внимательно.

А ещё верят. Потому что правду говорит. И чуется, не только нам.

— Именно это мы и наблюдаем. Вы же согласитесь, что и Савелий, и Козьма — талантливые молодые люди?