Изолиум. Подземный Город. Страница 13

Она подняла лицо, и Фёдор увидел в её глазах отражение пламени – но не просто отражение. Огонь горел внутри, настоящий, живой, не имеющий ничего общего с мёртвым синим свечением осонитов.

Их губы встретились – сначала осторожно, как путники, столкнувшиеся на узкой тропе. Но затем что-то сломалось – плотина, слишком долго сдерживавшая чувства. Поцелуй стал глубже, жаднее. Руки Фёдора обвили талию, притягивая девушку ближе, будто боялся, что она исчезнет, как мираж.

Оксана отстранилась первой. Глаза блестели, губы припухли от поцелуя. Она смотрела с выражением, которое он не мог разгадать – смесь решимости, нежности и вызова.

Затем, не отрывая взгляда, сделала шаг назад и взялась за край свитера. Одним движением стянула его через голову, обнажая стройное тело в обтягивающей футболке. Свитер полетел в сторону, приземлившись на спинку кресла. Взявшись за края футболки, сняла и её, открыв простой белый хлопковый лифчик с потёртыми бретельками.

Её пальцы расстегнули пуговицу на джинсах, затем вторую. Молния прожужжала вниз с тихим звуком. Джинсы соскользнули по бёдрам и упали к щиколоткам. Оксана переступила через них и отбросила ногой, оставшись в простом белом белье, прекрасном в своей простоте.

Фёдор смотрел на неё, забыв, как дышать. В свете камина кожа казалась золотистой, словно покрытой тончайшей пыльцой солнца. Шрам на шее – напоминание о пережитом кошмаре – выглядел не уродливой отметиной, а знаком отличия, доказательством стойкости.

Оксана завела руки за спину, расстегнула крючки бюстгальтера. Лёгкое движение плечами, и лифчик соскользнул, обнажив грудь – не крупную, но идеально пропорциональную, с затвердевшими розовыми сосками. Грудь поднималась в такт дыханию – чуть учащённому, но спокойному, как у человека, уверенного в своих действиях.

– Оксана, – снова выдохнул Фёдор, но теперь в голосе звучало благоговение и желание, такое сильное, что почти причиняло боль.

Она улыбнулась – легко, чуть лукаво – и подцепила резинку трусиков. Плавное движение вниз, и последняя преграда исчезла. Оксана стояла перед ним полностью обнажённая, не стыдясь наготы.

Между бёдер темнел треугольник волос, чуть темнее, чем на голове. Камин высвечивал изгибы тела – плавную линию от шеи к плечам, впадину между ключицами, округлости груди, плоский живот с едва заметным шрамом над пупком, изгиб талии, переходящий в бёдра. Ноги стройные, с тонкими лодыжками, кожа гладкая, как шёлк.

– Ты прекрасна, – прошептал Фёдор, чувствуя бессилие слов перед открывшейся красотой.

Оксана тихо рассмеялась звонким смехом.

– Тебе помочь раздеться? – спросила, делая шаг к нему.

Тот словно очнулся. Попытался расстегнуть рубашку, но пальцы не слушались. Оксана отстранила его руки и взялась за дело сама. Пуговица за пуговицей, неторопливо, расстегнула рубашку и помогла снять. Ладони скользнули по широкой груди, покрытой тёмными волосами. Под пальцами напряглись мышцы, натренированные годами службы и жизнью в мире, где выживают сильнейшие.

Ремень, пуговица джинсов, молния – всё поддалось её пальцам. Джинсы упали, Фёдор переступил через них, оставшись в трусах, не скрывавших возбуждения. Оксана улыбнулась и освободила его от последней детали одежды.

Теперь они стояли друг напротив друга, обнажённые, уязвимые, открытые – не только телами, но и душами. Два человека, прошедших через боль и страх, нашедших друг друга в этом мгновении.

Оксана сделала последний шаг, сократив расстояние до нуля. Их кожа соприкоснулась, тела прижались друг к другу. Они обнялись с силой отчаяния, словно пытаясь через объятие передать все невысказанные слова, невыплаканные слёзы, невыраженное одиночество прошедших месяцев.

Затем опустились на кровать, и матрас прогнулся с тихим скрипом – первой нотой в симфонии их близости. Тела переплелись, руки исследовали новые территории, губы находили самые чувствительные места.

Пальцы Фёдора скользили по телу Оксаны, запоминая каждый изгиб, каждую впадинку, каждый шрам – видимый и невидимый. Он целовал её шею, ключицы, спускался к груди, прислушиваясь к изменениям дыхания. Ладонь скользнула между бёдер, нащупывая влажное тепло.

Оксана отвечала. Её руки изучали тело Фёдора, то нежно, то с нажимом, то поглаживая, то слегка царапая, как скульптор, разогревающий глину перед работой. Исследовала его шрамы – на плече, боку, бедре – свидетельства опасной жизни, целуя их, словно скрепляя печатью ценности.

Дыхание учащалось, движения становились настойчивее. Оксана оказалась сверху, оседлав его, глядя с выражением триумфа и… нежности. Приподнялась, направила его внутрь и опустилась, принимая полностью.

Она охнула – не от боли, а от полноты ощущений, от осознания, что впервые за долгое время была с мужчиной по собственному желанию, а не принуждению. Тело вспомнило забытую радость единения, сладкую, как мёд, и пьянящую, как вино.

Двигались сначала медленно, нащупывая общий ритм, затем быстрее, повинуясь древнему танцу, старше их самих, старше цивилизации. Оксана запрокинула голову, волосы рассыпались по плечам, касаясь груди. В свете камина они казались объятыми пламенем.

Фёдор держал её бёдра, направляя, но не контролируя – она была свободна в своём танце, своём наслаждении. В её лице, движениях он видел возрождение того, что осониты пытались уничтожить – женственности, силы, права выбирать, кому и как отдаваться.

Время исчезло, остались лишь ощущения – скольжение кожи по коже, пульсация крови, жар тела, нарастающее напряжение. Оксана впивалась ногтями в грудь Фёдора, оставляя маленькие полумесяцы – подтверждая реальность происходящего.

Когда волна наслаждения накрыла её впервые, она вскрикнула – коротко, удивлённо, словно не ожидала, что тело ещё способно на такую острую радость. Внутренние мышцы сжались, усиливая его удовольствие. Но Фёдор сдержался, позволив ей насладиться моментом, наблюдая, как дрожь пробегает по телу, как закрываются глаза и приоткрываются губы в безмолвном восторге.

Сменили позицию – теперь Фёдор оказался сверху, а Оксана обвила его ногами и руками. Он вошёл снова, глубже, и их движения стали интенсивнее, почти отчаянными, словно оба боялись, что этот момент может исчезнуть, как сон при пробуждении.

Оксана ощущала каждое движение Фёдора как волну, бьющуюся о берег сознания, смывающую частички страха, боли, унижения, накопленных за месяцы плена в храме Осона. Каждый толчок стирал воспоминание о насилии, каждый стон заменял эхо принуждения собственным голосом наслаждения. Она была жива, снова принадлежала себе, и никакой культ не мог отнять этого чувства.

Они перекатывались по кровати, меняя позиции, открывая новые источники удовольствия. Время от времени Оксана вскрикивала, когда очередная волна накатывала – каждый раз иначе, сильнее, глубже. А Фёдор наслаждался не только собственными ощущениями, но и её раскрытием – видеть, как она расцветает под его ласками, приносило едва ли не большее удовольствие, чем физическое удовлетворение.

Наконец, когда оба были на грани изнеможения, Фёдор ощутил приближение кульминации. Оксана, уловив это по участившемуся дыханию и напряжению мышц, обхватила его ногами крепче.

– Со мной, – прошептала на ухо. – Сейчас. Вместе.

И он отпустил себя, позволил волне накрыть с головой. Они достигли пика почти одновременно, их стоны слились в единый звук – не просто выражение физического удовлетворения, но своеобразная клятва, обещание, договор между двумя людьми.

После лежали переплетённые, тяжело дыша, не желая разомкнуть объятия. Пот остывал на телах, оставляя лёгкий озноб, несмотря на тепло камина. Фёдор натянул одеяло, и они прижались ещё теснее.

– Спасибо, – прошептала Оксана, уткнувшись в его плечо.

– За что? – спросил он, гладя по волосам.

– За то, что спас меня сегодня, – ответила она. – И не только от Нефёндра. От страха. От прошлого.

Фёдор хотел сказать что-то важное, что вертелось на языке, но не облекалось в слова. Вместо этого просто крепче прижал её, целуя в висок, скулу, уголок губ.