Королева скандала. Страница 4
Мэри не поняла, шутила подруга или нет, но ей стало стыдно от мысли, что она завлекала Проссера. И она написала ему письмо, где попыталась тактично объяснить, что очень ценит дружбу с ним, но не более того. К несчастью, мисс Мак-Каллок застала Мэри в тот момент, когда она улизнула из школы, чтобы отправить послание. Переписка с мальчиками была строго запрещена, и директриса решила поднять вопрос на общем сборе на следующее утро.
— Вы все — молодые благовоспитанные женщины. Наступит время, когда вы выйдете замуж, и у вашего супруга не должно будет возникнуть ни малейшего сомнения в том, что он для вас единственный… — Мисс Мак-Каллок обвела взглядом комнату, и ее соколиный взор остановился на каждой девушке. — Я подозреваю, что вы не осознаете всю серьезность переписки с молодым человеком, который не приходится вам родственником. Это занятие может повлечь за собой самые тяжелые последствия, и к нему ни в коем случае не следует относиться легкомысленно. — Она сделала паузу для большей убедительности. — До моего сведения дошло, что одна из воспитанниц школы «Олдфилде» отправляла письма мальчику, с которым познакомилась в летнем лагере. Сейчас я обращаюсь ко всем на тот случай, если вы также вовлечены в подобные скверные переписки, и прошу сознаться в этом сейчас, чтобы мы могли вовремя исправить положение.
Уоллис первой подняла руку и своей смелостью подала пример остальным девушкам. Руки поднимались и поднимались до тех пор, пока не остались только две ученицы, не совершившие проступка. Лицо мисс Мак-Каллок покраснело, и на секунду показалось, что она вот-вот зальется слезами, но ей удалось совладать с собой.
— Я хочу побеседовать с каждой девушкой, поднявшей руку, — проговорила она. — Наедине.
У себя в кабинете.
Девушки по очереди заходили в кабинет директрисы и через несколько минут возвращались оттуда с опущенными глазами. Побывав в кабинете, Уоллис направилась прямо к Мэри и описала состоявшийся разговор.
— Она спрашивала, кому я писала, — ухмыльнулась Уоллис. — И надо было видеть ее лицо, когда я ответила, что это был не кто иной, как брат сестер Ноланд. Она пробормотала: «Он должен был понимать», — так что, как я полагаю, нашей переписке будет положен конец, — пожала плечами Уоллис. — Ну и ладно. Все равно для меня он слишком старый.
Скандальное разоблачение, которое не коснулось всего лишь двух учениц, дало повод для интересных разговоров на несколько недель. Девочки по секрету обсуждали письма и показывали друг другу фотографии. Эта тема объединила даже тех девушек, которые никогда особенно не дружили между собой. Словом, событие заметно оживило жизнь в «Олдфилдсе» зимой 1912/1913 годов.
Когда 4 апреля 1913 года мисс Розали Ноланд вошла в класс во время урока английской истории и попросила Уоллис пройти с ней в кабинет мисс Мак-Каллок, первое, о чем подумала Мэри, было: «Что же натворила Уоллис на этот раз? Какое правило нарушила?» Она понятия не имела, что именно могло произойти, но поскольку в школе было великое множество правил, сложно было прожить хотя бы день без того, чтобы не отступить от нескольких из них.
Десятью минутами позже мисс Ноланд вернулась и попросила Мэри тоже пройти с ней.
— Почему нас вызывают? — шепотом спросила Мэри у мисс Ноланд, пока они шли по коридору.
— Ты нужна подруге, — мягко ответила мисс Ноланд.
И это было странно.
Мэри вошла вслед за наставницей в их с Уоллис комнату и обнаружила, что подруга запихивает одежду в кожаную дорожную сумку и безутешно рыдает. Глаза ее покраснели, а лицо блестело от слез.
Мэри бросилась к Уоллис, обхватила ее руками и притянула к себе.
— Боже мой, что случилось? — спросила она.
— Мистер Рэсин ум-мер, — заикаясь, выдавила из себя Уоллис. Дыхание ее было неровным, грудь судорожно поднималась и опускалась.
— О нет!
— П-почему к семнадцати годам я лишилась двух отцов? — причитала Уоллис. — Что со мной не так?
Она прижалась к Мэри и плакала, забыв обо всем. Ее худенькое тело содрогалось, и слезы катились из глаз и впитывались в платье Мэри.
Мэри не знала, что надо сказать. Уоллис, должно быть, в ужасе. Кто позаботится о ней и о ее матери? Теперь, когда нет мистера Рэсина, который оплачивал обучение падчерицы в школе, Уоллис, возможно, не сможет закончить учебу. В груди у Мэри все так болезненно сжалось, будто горе было ее собственным, и она еще крепче обняла Уоллис.
— Я всю жизнь буду твоим другом, — обещала она. — Твоей названой сестрой. Всегда и навечно, до самого скончания времен.
Глава 4
Париж. 31 августа 1997 года
Рэйчел стояла возле машины и смотрела на толпу папарацци с большими черными камерами в руках и запасными фотоаппаратами, висящими на ремнях поверх курток. Разбитый автомобиль почти не был виден, поскольку тоннель тускло освещался лампами дневного света, висящими по обеим сторонам, а от фотовспышек рябило в глазах.
— Ты уверен, что это Диана? — Рэйчел приходилось почти кричать, чтобы ее голос не потонул в общем шуме.
Алекс, казалось, горел желанием поскорее вернуться к месту происшествия.
— Я мельком видел светлые волосы. Там с нею врач, — ответил он.
— Она сильно пострадала?
— Не знаю. Кто-то из фотографов слышал, как она разговаривала.
Рэйчел захлестнуло отвращение:
— Представляешь, каково ей оказаться в таком положении?
Вокруг машины рыскала целая стая мужчин, похожих на отряд спецназа во время штурма, только вместо оружия у них были фотокамеры.
Алекс мотнул головой и выпустил ладонь Рэйчел из своей руки:
— Пойду гляну, не могу ли я чем-нибудь помочь. Может быть, им нужен переводчик.
Алекс свободно говорил по-французски, поэтому его предложение не было лишено смысла. Людей прибавлялось с каждой минутой, и все, тесня и толкая друг друга, стремились к изуродованной машине, чтобы получше разглядеть. Где же полиция? Кто-то должен наладить движение.
Внезапно Рэйчел охватила ярость, и она быстрым шагом направилась к фотографам, стоявшим ближе всего к ней.
— Laisse la tranquille! [2] — закричала она на стоявших перед ней мужчин.
Один из них затараторил по-французски в ответ, явно ругаясь, и поднял фотоаппарат, собираясь снять что-то поверх головы Рэйчел.
— Arrete! [3] — Она подняла руку. Бедная Диана! Рэйчел не являлась приверженкой монархии. В семидесятых она была панком и носила футболку с надписью «Боже, храни королеву», и у нее были короткие выбеленные волосы, но в то же самое время ее всегда восхищала обаятельная принцесса, оживившая умирающую монархию. Королевская свадьба была словно ставшая явью сказочная мечта любой маленькой девочки.
Не найдя больше подходящих фраз на французском, Рэйчел обрушилась на фотографов уже по-английски.
— Она же ранена! Это грязно и мерзко! Прекратите! — негодовала женщина.
Рэйчел протолкнулась вперед, пытаясь помешать навязчивым объективам, и в этот момент увидела пострадавшую. Та в неестественной позе с вывернутой назад головой скорчилась на коленях в проеме между передними и задними сиденьями. Должно быть, тело принцессы скрутило силой удара. Лицо закрывала кислородная маска, но прическа безошибочно выдавала Диану. О чем она думала, находясь там в таком беззащитном положении?
— Вы, негодяи! — выпалила Рэйчел, обращаясь к стае папарацци. — Arrete!
Других пассажиров и водителя не было заметно, но Рэйчел показалось, что она видела чью-то руку, затылок и ноги, расположенные под ненормальным углом к телу, и что-то темное и блестящее, что могло оказаться не чем иным, как кровью. Передняя левая часть автомобиля превратилась в груду покореженного металла. Рэйчел отвернулась, не в силах больше смотреть. Ее мутило от запаха бензина и дикого ужаса всего происходящего. Сирена возвестила о том, что прибыли первые полицейские машины. Повернув голову в сторону въезда в тоннель, Рэйчел увидела, что полицейские оцепляют периметр. Мигающая огнями машина «скорой помощи» подлетела и с визгом затормозила на другой стороне проезжей части. Бригада медиков выскочила из автомобиля и начала пробираться через толпу к месту аварии. Кое-кто из папарацци не спешил посторониться, и Рэйчел крикнула: «Да расступитесь бога ряди!» Несколько человек, стоявших рядом, поддержали ее.