Рассвет русского царства (СИ). Страница 21

Первым делом я решил заняться щелями в стенах.

Я набрал глины на берегу реки, которая хорошо лепится. Принес домой в корзине. Потом насобирал соломы, сухой, прошлогодней, которая валялась у сарая. И мха, который рос на камнях у ручья.

Смешал все это вместе. Глина, солома, мох. Месил руками, добавляя воду, пока не получилась густая, однородная масса.

Потом начал затыкать щели.

Работа была грязная. Залеплял каждую щель, каждую дыру между бревнами. Снаружи и изнутри. Плотно, чтобы ветер не задувал.

На это ушел весь день. К вечеру изба выглядела… странно. Вся в серых, мокрых заплатках. Но я знал, когда глина высохнет, станет крепкой, как камень. И щелей больше не будет.

Григорий вернулся вечером, посмотрел на мои труды, покачал головой.

— Что это ты наделал?

— Щели заделал, — пояснил я, вытирая руки о штаны. — Теперь тепло будет. Ветер не задует.

Отец обошел избу, осматривая стены. Ткнул пальцем в одну из заплаток, глина еще была влажной, продавилась под нажимом.

— Держаться будет?

— Когда высохнет…

Григорий хмыкнул, и пошел к печи разогревать ужин.

На следующий день я занялся своей постелью.

Охапка соломы, это, конечно, лучше, чем голая земля. Но спать на ней было неудобно. Солома кололась, сбивалась в комки, быстро применялась.

Я насобирал еще соломы — много, целую кучу. Потом начал скручивать ее в тюки. Сделал штук двадцать. Уложил их в два ряда. Получилось что-то вроде матраса. Сверху застелил более тонким слоем соломы, накрыл чистой холщовой тканью, которую выпросил у боярыни.

Получилось… не кровать, конечно, но намного лучше, чем было.

Я лег, попробовал. Мягко. Ровно. Не колется. И… улыбнулся.

Григорий посмотрел на мои труды вечером, пробормотал:

— Избаловался.

Однако на следующий день он тоже попросил меня сделать ему такой же матрас. Я не стал отказывать.

Теперь оставалась печь.

Печи, что топились были распространены на Руси до XVI–XVII веков. Они проще в строительстве, не требуют сложной дымоходной системы. Но минусов куча — дым в избе, копоть на стенах, опасность угореть.

Но я знал, что печи уже умеют делать с трубой. Видел, что у боярина в тереме стоит такая. И наверняка у него есть мастера, которые умели такие делать.

— «Эх, нужно снова просить Ратибора…»

* * *

Я пришел к терему на следующий день, когда шел проверять Глеба. Боярский сын уже вставал с постели, ходил по комнате, опираясь на стену. Говорить ему было еще больно, голос хриплый, каждое слово давалось с трудом. Поэтому все общение сводилось к жестам и коротким фразам.

Я поменял ему повязку в последний раз. Швы зажили хорошо, нити я уже вытащил. Оставались только розовые, слегка припухшие полоски кожи. Они будут с ним всю жизнь, но это лучше, чем смерть.

— Всё, — сказал я, завязывая последний узел на чистой повязке. — Еще дня три поносишь, потом можно будет совсем снять. Главное, не напрягайся. Не кричи, не поднимай тяжести. Понял?

Глеб кивнул, осторожно, чтобы не потревожить шею. Попытался что-то сказать, но я остановил его.

— Не говори. Пока жестами показывай.

Он улыбнулся. Подал мне руку, и сильно сжал мою ладонь.

Я кивнул в ответ.

— Пожалуйста.

В этот момент в комнату вошел Ратибор. Боярин выглядел уставшим, но довольным. Он посмотрел на сына, потом на меня.

— Как он?

— Хорошо, — ответил я. — Еще несколько дней, и полностью поправится.

Ратибор выдохнул.

— Мить, а когда моему сыну можно будет брать в руки оружие?

— Оружие? — спросил я, почувствовав, что Глеб снова сжал мою руку. А во взгляде так и читалось: СПАСИ.

— Видишь ли, — продолжал Ратибор, — мне рассказали, как мой сын словил стрелу. И поверь, не было в этом ничего героического. Шёл вдоль стены даже щитом не прикрывался. — и чуть громче добавил, при этом смотря на сына. — Аки великим воином себя возомнил. В общем, хочу я… очень-очень сильно вылепить из него этого самого воина.

Глеб ещё сильнее сжал ладонь.

— Барин, ему бы минимум три седмицы не стоит брать тяжести в руку. А про схватки с оружием и того на больший срок стоит забыть.

Барин усмехнулся. Наверняка понял, что я стал на сторону Глеба и подыграл ему. А когда я вышел из комнаты, Ратибор пошёл за мной.

— Ратибор Годинович, можно просить у тебя помощи? — Он посмотрел с интересом, и кивнул. — Печь у нас с отцом старая. Можно просить у тебя мастера печного? Я бы…

— О, как… — перебил меня Ратибор. — А я думал, саблю или кольчугу просить будешь, — серьёзным тоном сказал он. — Удивил. А что не так с вашей?

— Заметил я, что в твоём доме печь дым через трубу весь выпускает. Хочу такую же поставить.

Боярин ненадолго задумался.

— Вот что. Я пришлю к тебе своего холопа. Он строил мне печь. Это будет мой подарок за сына. Согласен? — Он сделал паузу. — Или быть может всё-таки выберешь кольчугу?

«Так вот чем боярин хотел со мной отдариться!» — сообразил я. Прежде, чем ответить, я подумал. И Ратибор не торопил меня с решением, внимательно смотря на меня.

— Барин, как бы мне не хотелось кольчугу, но печь нужнее. А саблю я всегда с боя смогу взять.

— Да будет так, Митрий, — протянул он мне руку, которую я тут же пожал.

* * *

Вечером я всё рассказал Григорию.

— Боярин печь переделывать будет? У нас? Я правильно понял?

— Да.

— За что?

— За то, что Глеба спас.

— Чем тебе старая не угодила?

Я нахмурился.

— Это шутка такая? — спросил я.

Теперь настала очередь Григория хмуриться.

— Что тебя не устраивает?

— Отец, да многое! Посмотри, как мы живём! Ни хозяйства, ни дома нормального. Скоро придут холода, а у нас стены дырявые. Запасов еды нет. — Я сделал паузу. — Скажи, как мы будем выживать? А?

— Как-то до этого жили…

Я просто не мог подобрать слов. Григорий и хозяйство, эти два понятия были не совместимы.

— Отец, может, нам стоит отложить покупку брони для меня, и подумать о нашем быте?

— Сын, я воин. И воином помру! А тебе следует определится кто ты. Воин или серв. — Он поднялся из-за стола и, хлопнув дверью, вышел на улицу.

Хотелось крикнуть ему вдогонку: велика честь, воину сдохнуть от голода. Но хорошо, что хватило разума промолчать. Всё-таки тринадцатилетний парень в этом время не смел так разговаривать с отцом. За это можно было хорошенько схлопотать.

* * *

Уже на следующий день пришли мастера. Двое холопов. Они поклонились мне, и сказали, что их прислал барин.

Осмотрев нашу печь, покачали головами, поговорили между собой.

— Переделывать будем, — сказал старший, обращаясь ко мне. — Трубу ставить. Дня три работы, может, четыре.

Конечно, хотелось быстрее. Но сам бы я точно не справился быстрее. Поэтому дал согласие делать. И попросил сделать печь поближе к стене. Так сказать, чтоб места не занимала так много.

Они принялись за дело. Разобрали верхнюю часть печи, начали выкладывать кирпичи, формируя дымоход. Во второй день, они привели ещё троих человек. Те таскали камни, замешивали глину, и заодно разбирали крышу, которую, как выяснилось, тоже нужно ремонтировать.

Я сговорился с ними, что если они отремонтируют её, то я приготовлю им свою фирменную рыбу, о которой, к слову, уже пошла молва по нашему селению.

Поэтому на третий день я пошёл на рыбалку. И то ли погода стояла не та, то ли побывал на моём месте кто-то чужой и выловил всю рыбу сетями, но я смог поймать всего десять рыбёшек. В итоге, закоптив их, отдал холопам.

Мастера разожгли в печи несколько лучин. Дым пошел вверх, прямо в трубу, вышел наружу через колпак. И самое главное, в избе не было ни дымка.

Я стоял, глядя на это, и не мог поверить.

— Готово, — сказал старший мастер, вытирая руки. — Через пару дней можете смело топить. Дыма больше не будет.