Рассвет русского царства (СИ). Страница 14

— Пожалуйста, — ответил я, и поклонившись направился к выходу.

— Митрий, — окликнула меня Любава.

Я обернулся.

— Приходи завтра. И послезавтра. И так, чтобы все видели, куда ты идешь.

— Прошу меня простить, но зачем?

— Умный ты, Митрий, но и в то же время глупый. Думаешь почему Ратибор приказал тебе постелить здесь? — Я удивлённо посмотрел на неё. — Думают люди, что душу нечистому ты продал.

— А сейчас?

— Не волнуйся. Ратибор разобрался со смутьянами. Тебя никто не тронет.

«А боярская семья не так проста, как кажется.» — поймал я себя на мысли.

* * *

Выйдя из терема, я глубоко вдохнул.

Подтверждение слов Любавы, о внимание к моей персоне, я уже видел, пока шёл домой. Женщины несли воду от колодца, но стоило мне приблизиться, как разговоры стихли. А когда прошёл мимо, обернулись и зашептались.

Я слышал обрывки фраз:

— Это он… тот самый…

— Барича спас…

— Горло резал, а тот ожил…

— Или колдовство…

Последнее слово заставило меня поежиться. Колдовство. В средневековье это не комплимент. И не та интерпретация ситуации, которая мне нужна.

«Теперь ещё придётся ходить и оглядываться!»

Я свернул за угол и почти врезался в Артема. Кузнец стоял у входа, прислонившись к дверному косяку.

— А, Митька, — сказал он, увидев меня. — Как барич?

— Живой, дядька Артем, — ответил я. — Пришёл в себя.

Артем кивнул, но не выглядел успокоенным. Он почесал бороду, глядя на меня долгим взглядом.

— Митька, — начал он осторожно. — Ты… ты откуда это всё знаешь? Как раны зашивать. Резать плоть. Жилы шить. Ты не подумай, я знаю, парень ты хороший. И не верю, что душу продал нечистому.

«Вот те раз, оговорочка по Фрейду», — чуть не присвистнул я.

— Бог помог, — наконец ответил я. — Просто… знаю. Как будто всегда знал.

Артем нахмурился.

— Люди говорят… что это колдовство.

— И ты дядька так думаешь?

Артем покачал головой.

— Нет. Я уже сказал, я думаю, что ты хороший парень. И спас барича. — Он выпрямился, скрестил руки на груди. — Но будь осторожен, Митька, — второе предупреждение за сегодня получил я. — Не у всех барин дурость из голов выбил. — Я кивнул. — Ладно. Заходи ко мне. Поможешь немного.

— Дядька Артём, я домой хотел…

— Не надо тебе пока домой идти. — И видя, что я не понимаю, пояснил: — Григорий уехал. Приедет вечером. Не стоит тебе пока находиться одному. Понял?

— Понял.

— Ну, вот и славно. Идем, работы полно. Федор еще вчера просил десяток топоров сделать к концу недели. Барин приказал стену укрепить. А без топоров как это сделаешь?

Я последовал за ним в кузню.

— За мехи, — бросил Артем, доставая из угла заготовку для топора. — Жар нужен посильнее. Так что, давай, не ленись!

Я кивнул, взялся за ручки мехов и начал качать. Удары отдавались в ушах. А я качал мехи, глядя на работу кузнеца, и в голове крутились мысли.

«Как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Жаль, что как бы я ни старался, всё равно есть те, кто считает мои действия колдовством. Что ж, придется думать, как изменить мышление людей».

Пока думал, Артем закончил с первым топором и сунул его обратно в горн.

— Кстати, Митька, — сказал кузнец. — Олена вчера всю ночь не спала. Всё про тебя спрашивала.

— Олена? — переспросил я.

— Ага. Дочка моя. — Артем усмехнулся. — Ты уже забыл, как её зовут?

И смотрит с прищуром, изображая из себя ревнивого отца.

— Помню, — ответил я, как можно нейтральнее. — Как я мог забыть твою дочь, дядька Артём, если часто с ней вижусь у кузни.

«Проверяет что ли? Я это, или подменили меня… Если так, то уж крайне топорно».

— Она думает, что ты особенный. Что Бог тебе дар дал. Лечить людей. Все бы так думали, да? — Я промолчал, не зная, что ответить. Снова вопрос с подвохом.

Когда солнце начало садиться, Артем отложил молот, вытер руки о фартук.

— Хватит на сегодня. Пойдём умоемся. Поужинаем, и я тебя до дома провожу. — Он сделал паузу. — Завтра придёшь?

— Приду, — ответил я.

По дороге я снова чувствовал взгляды. Люди шептались увидев меня. Кто-то крестился, кто-то отворачивался. Но, видя идущего рядом Артёма, никто к нам не подходил.

Григорий уже был дома. Сидел за столом. Увидев меня и Артёма, спросил.

— Всё нормально? Проблемы были?

— Нормально, Григорий. Вроде обошлось.

— Спасибо, — сказал Григорий. Артём сказал, что не за что и вышел, оставляя нас с отцом одних.

Я прошёл внутрь, и увидел, что на столе лежит моя кожаная броня. Отец, по-видимому, ремонтировал её.

— Как барич? — обходя меня, чтобы вернуться на прежнее место, спросил он.

— Жить будет.

Григорий кивнул.

— Хорошо. Боярин доволен?

— Доволен, — ответил я, и положил четыре серебряные копейки на стол. — Боярыня отблагодарила.

Мы помолчали. Григорий отложил инструмент, чем-то похожий на щипцы, встал и подошел к печи. Достав запылившейся горшок, он вытащил оттуда мешочек.

В Митькиных воспоминаниях я не видел, чтобы у нас была заначка. Видимо, после произошедшего Григорий стал мне больше доверять, раз показал её наличие.

— Это тебе на кольчугу и саблю. Подрастёшь, войдёшь в силу, и поедем в Нижний Новгород. Там можно найти из доброго железа.

— А дядька Артём? Разве не проще…

— Нет, не проще, — перебил меня Григорий. — Кольчуга только на вид строится легко. Но там особый подход нужен. Тем более я хочу взять сразу с нагрудником. — Он сделал паузу. — Ивашке хотели купить первому. Но… — замолчал он. И так было понятно, какие слова были не сказаны. Нет больше брата.

* * *

На следующее утро я проснулся раньше Григория. Но стоило мне подняться, как он тоже открыл глаза.

— Мне в терем к барину надо, нужно повязку сменить, посмотреть, как барич.

Григорий кивнул, доставая из печи горшок с кашей и несколькими кусочками мяса.

— Тогда быстро ешь и иди.

Я взял миску, зачерпнул густую овсяную кашу. Хотелось спросить, почему так мало мяса, ведь если его делили на всех дружинников, Григорию, как занимающего должность десятника, должен был достаться немаленький кусок. Но почему-то промолчал. Просто что-то мне подсказывало, что я разочаруюсь, услышав ответ.

У входа в боярский терем несли караул двое стражников в кольчугах, с копьями.

Увидев меня, один из них кивнул.

— Проходи, Митрий. Боярин велел пропускать.

— Благодарствую. — ответил я.

Я поднялся на крыльцо и толкнул тяжелую дверь.

— Сюда, — раздался голос.

Я обернулся. В дверном проеме стояла Любава в темном сарафане, с платком на голове.

— Глеб в светелке. Проходи.

Я поклонился и последовал за ней. Сына боярина перенесли в соседнюю комнату, поближе к родительской. Та комната была небольшой и на широкой лавке, покрытой мехами, лежал Глеб.

Почти сразу за нами вошел Ратибор. Боярин выглядел усталым. Насколько я понял, вчера он вместе с Григорием проверяли дальние уезды. желая проверить, не остался ли разбитый нами конный отряд татар где-нибудь в лесу.

— Как прошла ночь? — спросил я у боярина.

Ратибор поморщился, но промолчал. Я опомнился и быстро добавил:

— Прости, барин. Здравствуй.

— Здравствуй, Митька, — кивнул боярин. — Жив Глеб. Твоими стараниями жив.

Он подошел к лавке, положил руку на плечо сына.

— В жар бросало? — подходя ближе спросил я.

— Да. К ночи был горячий. Дали отвар, как ты велел. Уже собирались за тобой посылать. Но вскоре жар спал. И на всякий случай поближе к нам перенесли. — Я проверил пульс, глаза, в рот заглянул. — Отвар заканчивается, — добавил боярин.

— Так я же объяснял, как его делать, — ответил я. — Пусть на кухне еще сделают. Кору ивовую измельчить, в воде кипятить полчаса, процедить. Только… — я запнулся, подбирая слова попроще. — Только его дольше двух дней хранить нельзя. В отраву превратится. Нужно следить, чтобы свежий был.