Рассвет русского царства (СИ). Страница 13

Стежок за стежком. Узел за узлом. Я работал медленно, осторожно, стараясь не порвать тонкую ткань трахеи.

Наконец последний стежок. Я завязал узел, но не обрезал нить, а оставил конец длиной с палец торчать наружу.

Повернулся к Ратибору.

— Не смейте дергать! Тут же умрёт. Сам вытащу, когда заживет.

Боярин кивнул, не до конца понимая, что происходит.

Теперь выходная рана. Я осторожно раздвинул края ножом, заглянул внутрь.

«Ну кажись самое сложно закончилось!» — подумал я. Продев новую нить в иглу я снова начал работать. Стежок. Узел. Стежок. Узел.

Мне казалось, прошла целая вечность. Наконец-то я выдохнул. Мышцы зашита. И концы нитей торчат наружу.

«Вот вам профессора хреновы! Хоть вы ещё не родились, смотрите какого хирурга прое…ли! Деньги вам!!! Вот же ж продажные суки!» — нахлынула на меня былая обида.

Но потом мой взгляд опустился к трубке.

«Блин, про тебя-то я и забыл!»

Я осторожно потянул трубку. Она вышла легко. Отверстие под ней сразу начало затягиваться — края кожи сошлись почти сами. Но, разумеется, я всё зашил. Несколько аккуратных стежков и снова оставил концы нитей снаружи. И наконец последний узел. Я отрезал лишнюю нить ножом, оставив короткий конец.

— Готово.

Оставалось совсем немного. Я показал, как приподнять голову, после чего начал перевязывать шею раненого.

Толпа молчала. Все переводили взгляд с меня на боярича. Ратибор опустился на колени рядом с сыном, положил ладонь ему на грудь. Почувствовал, как она поднимается и опускается. Закрыл глаза.

— Жив, — прошептал он. — Живой…

Федор положил руку ему на плечо, сжал.

Я сидел на земле, уперевшись спиной о стену кузни.

«Я сделал это. Я его, бл@ть, правда, спас…»

— Несите его в терем, — сказал Ратибор, поднимаясь. — Осторожно. Голову не трясти.

Боярин пошел следом. Но на полпути обернулся, посмотрел на меня.

— Ты… иди за нами. Нужно будет еще что-то сделать?

Я кивнул, с трудом поднимаясь на ноги.

— Да. Нужно… нужно подготовится если жар появится.

Ратибор нахмурился.

— Лихоманка? Горячка? Говори нормально!

Я сглотнул. В голове крутились обрывки знаний. Антибиотиков здесь нет. Антисептиков толком тоже. Что можно использовать?

Ива. Кора ивы. Салициловая кислота — природный аспирин. Жаропонижающее и противовоспалительное.

— Кора ивы, — сказал я. — Мне нужна кора ивы. Много.

Боярин обернулся к одному из холопов, стоявших в толпе.

— Слышал?

— Да, барин!

— Тогда беги. Принеси коры. Много. БЕГОМ.

Холоп кивнул и сорвался с места.

* * *

Мы дошли до терема. Высокого бревенчатого строения с резными наличниками на окнах. Внутри было просторно и светло, окна пропускали много света, на полу лежали шкуры, у стены стояла широкая лавка, покрытая мехами.

Глеба положили на лавку. Ратибор сам поправил под головой сына меховую подушку, осторожно, чтобы не задеть шею.

В комнату забежала жена боярина, и кинулась к сыну.

— Глебушка, сынок… — зарыдала женщина.

— Не реви. Жив он. — И бросив на меня взгляд. — Он спас!

Женщина обернулась на меня. В её взгляде читалась одновременно благодарность и неверие.

Я поклонился, почти к самому полу.

— Бог помог. Без него бы не справился. — и снова перекрестился.

После этого я подошёл к Глебу и пощупал пульс на запястье.

«Так, слабый, но ровный. Это уже хорошо».

Вдруг послышался топот.

— Барин, — окликнул холоп с порога. — Кору принес!

Он вошел, держа в руках охапку ивовых веток с корой. Десяток кусков, может, больше.

Я взял один, осмотрел. Свежая, влажная. Хорошо.

— Ее нужно измельчить, — начал я объяснять холопу, — на мелкие куски. Потом в печи полчаса кипятить. В воде. Много воды. Потом процедить через ткань и принести сюда, когда остынет.

Боярин повернулся к холопу.

— Все слышал?

— Да, барин!

— Тогда бегом делай, что малой сказал.

Холоп схватил кору и выбежал из терема. Прошло время. Может, час, может, больше. Я сидел на лавке у стены, глядя в окно. Солнце клонилось к закату.

Рядом с раненым сыном сидели Ратибор и Любава, жена Ратибора. Родители почти не обращали на меня внимания.

Сам же Глеб лежал неподвижно, дыша ровно и глубоко. Я несколько раз подходил, проверял пульс, осматривал повязку. Все было стабильно.

Наконец дверь отворилась, и вошел холоп, неся глиняную крынку. От нее шел легкий пар.

— Вот, барин. Остыло уже.

Я подошел, взял крынку. Заглянул внутрь. Жидкость темно-серая, почти черная, с резким горьким запахом. Пригубил.

«Вроде бы оно». — подумал я.

Глава 5

На два дня меня поселили в соседнюю комнату с Глебом, чтобы я неустанно следил за его состоянием. Большой плюс, что пока я там жил, меня очень хорошо кормили. И самое главное МЯСОМ! Конины после набега татар было много.

Утром следующего дня Боярич пришёл в сознание. Я осторожно полил чистую ткань хлебным вином, отжал лишнее и начал промачивать швы. Он поморщился, но терпел. Ратибор стоял рядом и внимательно следил за моими действиями.

— Краснота небольшая, но это нормально. Кажись, горячка* (воспаление) прошла нас стороной.

— Странно ты слова строишь, Митрий, — задумчиво сказал боярин. На что я пожал плечами и продолжил заниматься своим делом.

Я взял прокипяченную ткань, сложил в несколько слоев и приложил к ране. Потом начал обматывать шею новой повязкой.

— Пап… — корчась от боли прошептал Глеб.

— Молчи! — строго сказал я. — Тебе нельзя говорить!

Тем временем Ратибор сел рядом с сыном.

— Слава Богу. Живой. Я всю ночь с твоей мамой молился, чтобы ты открыл глаза. Сейчас я позову мать.

И он вышел из комнаты.

Глеб попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на меня, но я быстро остановил его.

— Не двигайся! — резко сказал я. — Швы разойдутся.

Он замер, подняв руку, показал на меня пальцем. Как я понял, спрашивая кто я такой.

— Митрий меня зовут. Сын десятника Григория.

Глеб несколько секунд молчал, переваривая информацию. Потом медленно, с трудом, выдавил:

— Спасибо.

— Бл*ть, — не удержался я. — Сказал же, молчи!

В комнату вошёл боярин с женой, и я отступил на шаг, освобождая проход к их сыну.

Я вышел из комнаты, и ко мне тут же подошла холопка.

— Барыня велела накормить. Садитесь к столу.

Еда была как раз вовремя. После перевязки, я сам хотел просить покормить меня.

Потом я вернулся в спальню. И в принципе, остальное время было однообразно.

Когда я понял, что опасность Глебу уже не грозит, я засобирался домой.

— Отвар давать каждые несколько часов, — повторил холопке. Помимо неё рядом стояла Любава и внимательно слушала меня. — И следить, чтобы не было жара. Если начнет гореть, давайте больше отвара, чаще. Кормить также бульоном с мелко, очень мелко толченной едой. Никакой капусты, гороха, лука и чеснока ему не давать. И главное, повязку менять утром и вечером. Обязательно чистой тканью, прокипяченной. И руки мыть перед этим. С хлебным вином.

— Поняла, Митрий Григорьевич, — поклонилась холопка. И я завис от такого обращения. Чтоб ко мне по имени отчеству обращались я был слишком мал. А значит, это было проявление уважения. Тем временем она продолжила: — Всё исполню.

Ко мне подошла Любава, и потрепала меня по волосам.

— Спасибо тебе, Митрий. Это тебе лично от меня, — протянула она несколько монет. — Ратибор и Глеб тоже одариваться будут. Но позже.

Я посмотрел на монеты. Настоящее серебро!

— Ты заинтересовал меня Митька, — покачав головой сказала она. — Но… мы потом поговорим. Когда события немного утихнут. А пока спасибо. От всего сердца, спасибо.