Рассвет русского царства (СИ). Страница 12

— ТЫ ЧТО ДЕЛАЕШЬ⁈ — взревел Ратибор и шагнул вперед.

Федор перехватил его, обхватив за талию.

— Подожди! Подожди, Ратибор! Дай ему закончить!

— ОН РЕЖЕТ ЕМУ ГОРЛО!

— Так надо! — рявкнул я, сам такого не ожидая, при этом, не отрываясь от работы. — Не мешайте!

Я раздвинул края раны пальцами. Увидел белую мембрану — перстнещитовидная связка. Она должна быть здесь.

Еще один разрез, теперь вертикальный, осторожно. Мембрана разошлась, и я увидел просвет трахеи.

Взял трубку. Вставил в разрез, осторожно продвигая вглубь. Почувствовал легкое сопротивление — хрящевое кольцо трахеи. Надавил чуть сильнее, под углом вниз. И трубка вошла.

И в этот момент произошло сразу два события.

Первое, меня с чудовищной силой ударили в грудь. Я отлетел в сторону, кубарем прокатился по земле, ударился спиной о чьи-то ноги. Второе, боярский сын ВДОХНУЛ.

С хрипотцой, но — вдохнул. Полной грудью. Воздух со свистом ворвался в трубку, и парень судорожно задышал. Раз. Два. Три. Хрип исчез. Дыхание стало ровным.

Я лежал на земле, хватая ртом воздух. Грудь болела так, будто по ней проехался конь.

— Барин! — раздался голос дружинника, что держал голову. — Он дышит! И синюшность исчезает!

Тишина.

Я приподнялся на локте, мотнул головой, прогоняя мутность.

Ратибор стоял над своим сыном, глядя на него широко распахнутыми глазами. Парень лежал неподвижно, из шеи торчала трубка, и тот дышал. Ратибор не мог поверить своим глазам.

Боярин поднял глаза. Он внимательно посмотрел на меня:

— Перекрестись. Чтобы все видели! — потребовал он.

Я сделал это, после чего прочёл по памяти отче наш. Благо, Митька знал эту молитву слово в слово. Сам я как-то в бога не верил. И в церковь ходил только на похороны. Вот такой уж я человек. Был.

— Спаси и сохрани, — прошептал кто-то в толпе.

Боковым зрением я видел, как люди начали креститься. Раз за разом, глядя на меня с благоговейным ужасом.

— Григорий, — Федор обернулся к моему отцу. — Откуда он знает знахарское дело? Кто учил?

Отец молчал, глядя на меня. Лицо его было каменным, но в глазах я уловил… страх? Непонимание? Осуждение? Я не смог распознать этих эмоций.

— Не знаю, — наконец ответил он задумчиво.

— Может, лукавый? — высказал предположение кто-то из толпы.

— Ты думай, что говоришь! — взревел Федор, оборачиваясь к говорившему. — Он спасает, аки ангел небесный! Ты сам видел свет господний! Он, — показал воин на небо, — не хочет, чтобы боярич погиб⁈ А то что выбрал отрока юного, то кто мы такие чтобы лезть в дела Господни⁈

«Блять», — выругался я про себя. Внимание. Слишком много внимания. Как бы не старался, но всё моё нутро мне говорило — эта ситуация мне ещё аукнется.

— Что еще нужно сделать? — спросил Ратибор. — Резать ещё будешь?

— Да, — ответил я. — Нужно сшить жилу, благодаря которой мы дышим.

— Делай, — сказал Ратибор. — Делай, я больше тебя не трону.

Я кивнул. Грудь ещё болела. Когда Ратибор меня пнул, сил не жалел. Да, это было несправедливо. Но прав тот, за кем сила.

Хотя, я тоже хорош. Хирург хренов!

Вернувшись туда, где сидел, я обхватил древко стрелы обеими руками, чувствуя, как под пальцами скользит кровь. Сделал глубокий вдох.

«Нужно протолкнуть насквозь. Если тянуть назад — зазубрины на наконечнике порвут все ткани. Только вперед».

— Держите крепче, — повторил я и резко надавил на стрелу.

Древко пошло вглубь с мерзким чавкающим звуком. Кожа с другой стороны шеи натянулась, побелела, и вдруг прорвалась — острие наконечника показалось наружу, блеснув сталью и темной кровью.

Парень дернулся всем телом, застонал, не приходя в сознание. Руки его дернулись, пытаясь отбить удар, но его держали крепко.

— Еще немного! — прохрипел я, продолжая давить.

Стрела прошла дальше, наконечник высунулся наружу сантиметра на три. Я отпустил древко, тяжело дыша.

Кровь потекла сильнее — из обеих ран, входной и выходной. Толпа вокруг ахнула. Кто-то закричал:

— УБИЛ! ОН УБИЛ ЕГО!

— Тихо! — рявкнул Федор, не оборачиваясь. — Все молчать!

Я вытер пот со лба тыльной стороной ладони. Руки тряслись. Наконечник торчал из шеи, выступая с другой стороны. Нужно было отломить его, чтобы вытащить древко.

Я попробовал схватить наконечник пальцами, но он был скользкий от крови, пальцы соскальзывали. Попытался надавить сильнее — бесполезно. Сил не хватало.

«Черт!»

Я посмотрел на свои руки. Блин, я ж, тринадцатилетний пацан. Конечно, сил не хватит.

— Руки, — выдохнул я, поднимая глаза на Ратибора.

Боярин с непониманием уставился на меня.

— Что?

— Руки давай! — повторил я громче, протягивая к нему кувшин. — Быстро!

Ратибор, не понимая, что от него хотят протянул ладони. Я щедро плеснул на них вином, обливая со всех сторон.

— Растирайте!

Он послушался, стал растирать ладони друг о друга. Я полил еще раз. После чего, указал на выступающий наконечник.

— Ломайте. Только быстро, одним движением.

Ратибор кивнул и обхватил наконечник большим и указательным пальцами. На мгновение замер, глядя на сына. Потом резко дернул в сторону.

Хруст.

Наконечник отломился и остался у боярина в руке. Он посмотрел на него, на окровавленный кусок железа, и бросил в сторону.

— Что дальше? — голос его звучал хрипло. — стрелу вытаскивать?

— Пока нет, — ответил я, вытирая руки о штаны. — Сейчас нельзя вытаскивать древко. Кровь хлынет, он захлебнется. Сначала нужно… нужно подготовиться.

Я оглянулся на толпу, ища Федора. Он показался мне самым адекватным из толпы. Поэтому выбор пал на него

— Дядька Федор! — крикнул я. — Помнишь того татарина? Который побогаче остальных выглядел?

— Тот, что в кольчуге был?

— Да, он. Рубаха на нем была цветная. Нужна она мне. Срочно!

Федор даже не переспросил. Просто кивнул одному из дружинников. И тот сорвался с места.

Пока его не было, я обернулся к Олене. Ей было лет десять. И, честно, я не понимал почему её допустили смотреть на ТАКОЕ!

Очевидно, что из-за моего, так скажем, поведения все забыли про неё.

— Олена, — позвал я как можно мягче. — Мне нужна игла. Самая тонкая, какая есть. И тарелку неси. Глиняную.

Она кивнула и побежала к дому. Вскоре вернулся дружинник, держа в руках комок ткани. Я взял его, и пощупал. Шелк. Не показалось. Тонкий. Лучшего шовного материала я сейчас всё равно не найду.

Я начал быстро вытягивать нитки. Раньше я никогда подобным не занимался, но ткань расплеталась как по маслу. Шелковые нити выходили очень легко.

Олена вернулась, держа в руках глиняную тарелку и тонкую иглу — обычную швейную, какими здесь шили одежду.

— Вот, — протянула она, не решаясь подойти ближе.

Я положил тарелку рядом с собой. И сложил в нее нитки, плеснул вина. Подождал несколько минут. Несколько раз отжал нитки, потом снова макал в вино. Потом вылил его из чашки и залили новое.

«Всё хватит!» — про себя сказал я.

После этого промыл иглу, и взял одну из нитей, продел в ушко, нить прошла, после чего завязал узелок на конце.

— Делаю надрез у жилы, — в этот раз я решил не рисковать и предупредил Ратибора. Не дожидаясь обратной связи, расширил входную рану, совсем чуть-чуть, чтобы увидеть, что внутри. А заодно сделать себе побольше места, чтоб потом было легче сшивать трахею.

После чего обхватил древко стрелы обеими руками.

— Держите его, — сказал я мужчинам, что всё это время держали Глеба. — Сейчас вытаскивать буду.

Я потянул древко на себя. Медленно, осторожно. Оно шло туго, цепляясь за ткани. Еще немного. Еще… И с мокрым хлюпающим звуком стрела вышла. Пошла кровь. Но не так чтобы много. И это радовало.

«Нужно зашить. Сначала трахею, потом мышцы, потом кожу».

Я вставил иглу в край разрыва. Ткань была мягкая, скользкая. Игла прошла с трудом. Я протянул нить, завязал узелок, как учили в медке, оставив кончик нити. Потом следующий стежок. И еще один.