Варяг II (СИ). Страница 27

Это презрение обожгло его больнее, чем раскаленное железо. Он был их предводителем! Он вел их к славе, к добыче, к вечной жизни в сагах!

— Чего уставились⁈ — прохрипел он. — Вам их жалко⁈

Но его слова потонули в отчаянном крике одного из дозорных. Воин, стоявший на высокой скале, указывал рукой в сторону моря:

— Смотрите! Драккары! Они идут прямо сюда!

Ульф медленно повернулся. На горизонте, выплывая из-за темного мыса, словно стая железных морских чудовищ, покачивались на волнах четыре знакомых силуэта. Щиты, выставленные по бортам, сверкали кроваво-красным цветом войны. Люди Харальда. И причем — много.

Вся его эмоции мгновенно преобразовались в холодную животную решимость. Пришло время искупления. Или время гибели. Другого не дано.

Он вытер лицо окровавленным, заскорузлым рукавом и поднял свой боевой рог к губам. Низкий пронзительный звук разорвал прибрежный воздух, эхом отразившись от скал, словно это был предсмертный крик самого мира.

— Что ж, парни! — его голос загремел, заглушая нарастающий шум прибоя и зловещий скрип уключин приближающихся кораблей. — Вот и пришло время для настоящей доблести! Сегодня будем впечатлять богов не резней скотов, а битвой с достойным противником! Приготовиться к встрече с гостями! Встретить их, как подобает викингам! Сталью и огнем!

Он был готов умереть. Но умереть — с честью. Ему вдруг сильно захотелось смыть позор предыдущих дней кровью достойных врагов.

Он вскинул свой окровавленный кинжал, и его дружинники, пусть и с разным выражением лиц, подхватили его боевой клич.

Глава 11

Ульф стоял на коленях на мокром, пропитанном кровью песке. Вязкая жижа леденила кожу сквозь портки. Руки, грубо вывернутые за спиной, онемели и горели огнем в плечах.

Какая ирония! Теперь он был пленником…

Перед ним стояли двое.

Свенельд. И Торстейн. Ярлы Харальда Прекрасноволосого. Лица мужчин были искажены презрением и давней ненавистью. Их доспехи были покрыты грязью и следами яростной рубки.

Ветер доносил до слуха Ульфа предсмертные стоны, хрипы и карканье воронов, слетавшихся на пиршество, которое он им и устроил. Вокруг лежали тела. Много тел врагов и его людей. Адская мозаика из плоти и железа, щитов с чужими красками и своих, знакомых до слез.

Они сражались как берсерки! Отчаянно и яростно выкрикивали имена богов в надежде на скорейшую встречу. Но противников оказалось вдвое больше. Их нельзя было победить — их можно было только напугать горой своих трупов или доблестью. И они почти это сделали…

Радости в этом не было, лишь ледяное, горькое удовлетворение. Большая часть воинов Харальда отправилась в Вальхаллу раньше людей Ульфа. Маленькая победа в проигранной войне. Единственная, что он теперь мог унести с собой в Мидгард.

— Если бы не приказ конунга, — процедил Свенельд. — я бы уже раскрыл над тобой кровавого орла, ублюдок. В том селении, что ты сжег дотла, жили мои родичи. Моя кровь.

Ульф медленно поднял голову. Его лицо было исполосовано мелкими порезами, губа распухла и треснула. Но в глазах, помутневших от боли, тлел оскал дикого, загнанного зверя.

— Да пошли вы! — он хрипло рассмеялся. — Катитесь к Хель! И ваш Харальд — мужеложец! И ваш новый порядок! И ваша трусливая запоздалая месть! Все катитесь!

Торстейн, молчавший до этого, молниеносно ударил Ульфа ногой в лицо. Резко, точно, с ненавистью.

Послышался глухой сочный хруст. Ульф резко запрокинулся назад, едва удерживая равновесие. Из разбитого носа хлынула горячая соленая кровь. Она мгновенно залила рот и подбородок, окропила и без того красную землю.

— Уверен, конунг изберет для тебя особую казнь, сволочь, — не изменив тона, произнес Свенельд. — Такую, о которой скальды будут слагать саги. Чтобы сто лет вспоминали, что бывает с теми, кто поднимает руку на народ Харальда.

Ульф, давясь кровью и смеясь, выплюнул красный сгусток прямо на сапоги Торстейну. Истерический, горловой хохот разрывал ему грудь. Конец. Это точно был конец. Но в этом был свой ужасный и извращенный смысл. Он не сломался. Он не просил пощады. Он смеялся в лицо самой смерти, в лицо этим истуканам, в лицо всему этому безумию. В Вальхалле ему будут рады. Там будет пир, эль рекой и бесконечные рассказы о подвигах. Там не будет этого стыда, этой грязи, этого отвращения к самому себе, которое грызло его изнутри еще до последнего боя.

Торстейн не выдержал этой насмешки. Лицо викинга исказила гримаса ярости. Он наклонился, схватил Ульфа за волосы и, притянув к себе, начал методично, с размаху, бить его кулаком в лицо.

Первый удар — искры из глаз. Второй — звон в ушах, заглушающий все звуки. Третий — утрата связи с реальностью, с болью, со страхом. Ульф не сопротивлялся. Он лишь продолжал хохотать, пока мог, пока хриплый, клокочущий кровью смех не превратился в стон, а потом и вовсе не стих. Сознание уплывало в темноту, долгожданную и милосердную…

— Это была ловко подстроенная провокация, ярл. — сказал я Ульрику. — Сожгли хутор. Но людей, к счастью, не тронули, зато оставили «привет» от Бьёрна. Цель ясна, как вода в горном ручье, — кто-то хочет посеять вражду между нашими домами, пока семя союза еще не дало корней.

Мы стояли в его горнице, где пахло дымом очага, лечебными травами и напряжением. Рядом столпилисьстарейшины Альфборга, их бороды топорщились от возмущения, а глаза буравили меня острым подозрением.

Ульрик ударил костяшками пальцев по дубовому столу, который стоял рядом. Глухой стук заставил всех вздрогнуть.

— Кажется, я знаю, кто это может быть. Уверен, это дело рук моего сына! Торгнира! Он непредсказуем, как удар молнии в ясный день! Он горит своей давней обидой и готов спалить всё дотла, лишь бы доказать свою правоту! Он пойдет на всё, лишь бы сорвать наш союз!

Я покачал головой, стараясь сохранить спокойствие. Эта игра была слишком опасной, чтобы поддаваться эмоциям.

— Сомневаюсь. Слишком грубо. Слишком очевидно, словно удар топором плашмя. Увы, но и среди людей Бьёрна хватает недоброжелателей нашему союзу. Тот же ярл Сигурд… — я сделал паузу, думая, стоит ли озвучивать дальше свои опасения. — Он мой личный враг. И враг мира с Альфборгом. Его амбиции простираются дальше моего хутора. Он вполне мог это провернуть, чтобы вбить клин между нами, опозорить Бьёрна и убрать меня с дороги одним ударом. Вряд ли это Торгнир…

Ульрик тяжело вздохнул и провел рукой по седой бороде.

— Хотелось бы в это верить, Рюрик. Искренне. Но в любом случае, всё это дело отдает гнилью. Сильной гнилью. И пахнет большой кровью…

Ярл подошел ко мне вплотную, и его взгляд стал жестче.

— Ты должен отправиться назад. Сегодня же. Пока этот смрад не разнесло по всему нашему острову. Нужно закрепить наше соглашение, подписать его железом и кровью. Медлить больше нельзя! Каждый день на вес золота. Харальд не дремлет. А его ладьи уже бороздят моря в округе.

Мое сердце ёкнуло. Здесь, в Альфборге, я был в ловушке, мишенью в чужой игре. Дорога домой означала движение, действие и возвращение к своим.

— Согласен, ярл. Я и сам уже заждался. Пора возвращаться домой.

Гавань Альфборга кипела, как котелок викинга на привале. Нас провожал, кажется, весь город — от седых старейшин до любопытной детворы, прятавшейся за матерями.

Мы принимали последние припасы: бочки с водой, вяленое мясо, мешки с сушеными ягодами. С нами отправлялись около сорока воинов Ульрика — угрюмые крепкие парни. Они то и дело поглядывали на меня с настороженным любопытством. Видимо, слухи о моей «странной» силе в бою дошли и до них.

Рядом, опираясь на тяжелый боевой топор, стоял Лейф. Его массивная фигура отбрасывала тень на всю палубу.

— Твой отец окреп, — заметил я, подходя к нему. — Это хороший знак. Сильный союзник нужен Буяну живым и на ногах.