Варяг II (СИ). Страница 26

— Красиво стелешь, дружище… — усмехнулся я, тронутый его простой языческой философией. — Прямо как скальд.

— Не… — отмахнулся он. — Это ты у нас скальд — это по твоей части витиеватые слова плести. А я такой, какой я есть. Простой воин с простыми радостями.

— Я рад, что у меня появился такой друг, как ты. Искренне.

Он хлопнул меня по плечу с такой силой, что я едва удержался в седле.

— Это взаимно, брат. До самой Вальхаллы! И дальше!

Нашу беседу, ставшую для меня глотком чистого воздуха, грубо прервал шум впереди. Из-за поворота лесной тропы, поросшей пожухлым папоротником, показался караван. Это был целый род, изгнанный из своего гнезда. Человек двадцать, не меньше. Старики горбились под тяжестью узелков с немудреным скарбом, их лица были изборождены морщинами, каждая из которых казалась шрамом от прожитой невзгоды.

Женщины с испуганными глазами прижимали к груди завернутых в тряпье младенцев. Дети постарше, едва переставляющие босые, исцарапанные ноги, смотрели на мир с немым вопросом.

Они тащили за собой две разваленные телеги, нагруженные тем немногим, что успели унести. Запряженные в них заморенные клячи едва двигались, их ребра проступали под тонкой кожей.

Один из наших дружинников окликнул их:

— Эй! Вы кто? Куда путь держите?

Из толпы медленно вышел седовласый мужчина. Его спина, несмотря на возраст, была поразительно пряма, но во взгляде читалась тяжесть, равная вечности.

— Мы идем к ярлу Ульрику. — хрипло произнес он. — Просить… помощи и справедливости. Или хотя бы крова над головой, пока зима не сковала землю.

Я подъехал ближе, заставив коня сделать несколько шагов вперед.

— Что с вами случилось?

Старик внимательно посмотрел на меня: его взгляд скользнул по моему добротному плащу, по рукояти меча, по лицу.

— Вчера ночью… — он начал и закашлялся. — Какие-то ублюдки… волки в человеческом обличье… сожгли наш хутор. Благо, успели вывести всех в лес, услышали лай собак. Никого не убили. Их было мало, видимо, разведка или просто шайка подонков. Побоялись связываться, подожгли амбары, хлева… и скрылись.

Из-за его спины, словно юркий зверек, выглянул мальчишка лет десяти. Лицо его было испачкано сажей и следами слез, но глаза горели лихорадочным недетским огнем.

— Они кричали! — выпалил он, сжимая кулаки и с ненавистью глядя на наши доспехи, на наши лица. — Я сам слышал! Кричали, что передают привет от Бьёрна Веселого! От конунга с Буяна!

Меня будто окатили ушатом ледяной воды из горного ручья. Холодный, липкий пот проступил на спине. Это точно был Сигурд! Харальд был слишком далеко. Торгнир не рискнул бы такое сейчас проворачивать. Оставался только это старый хрыч. Он был заинтересован в том, чтобы сорвать союз и опозорить Бьёрна, выставив его кровожадным варваром, а меня — лживым посланником. Подстава была проста и гениальна в своем подлом коварстве.

Эйвинд, сидевший рядом, аж позеленел от сдержанной ярости. Он резко, с силой сплюнул на землю, почти под ноги старику.

— Поосторожнее со словами, щенок! — прошипел он. — Конунг Бьёрн — благородный воин, потомок великих мореходов! Он никогда, слышишь, НИКОГДА бы не поступил так с безоружными, с женщинами и стариками! Ты либо врешь, либо тебя обманули, как последнего дурака!

Но мальчонка оказался не из пугливых.

— Я правду говорю! — закричал он с обидными слезами на глазах. — Я сам все слышал! «Передайте привет от Бьёрна Веселого!» — так и было! Слово в слово!

Обстановка накалилась до предела. Наши дружинники насторожились, их руки невольно потянулись к рукоятям топоров и мечей. Беженцы сбились в тесную, испуганную кучу, глядя на вооруженных до зубов воинов, словно на своих палачей.

— Тише, Эйвинд, — строго сказал я, поднимая руку. — Оставь его.

Я спешился и сделал несколько шагов к старику, стараясь вложить в свой взгляд всю возможную искренность и тяжесть своей позиции.

— Послушайте меня. Мы проводим вас к ярлу Ульрику. Лично. Вас накормят, обогреют, дадут кров. И мы во всем разберемся. Клянусь своим именем и мечом, справедливость восторжествует. Те, кто это сделал, ответят по всей строгости закона.

Я видел недоверие в его старых, выцветших глазах. Он видел слишком много лжи в своей жизни. Но видимо, и усталость, и отчаяние брали свое. Он медленно, с трудом кивнул.

И мы двинулись дальше, но теперь наш отряд пополнился этой живой, страдающей, горькой иллюстрацией того, как легко, одним подлым ударом, разрушить хрупкие мосты доверия, как просто разжечь пожар войны. И как неимоверно сложно, почти невозможно, потушить его.

Ульф сидел на большом, отполированном дождями и ветрами валуне, впившемся в песок, как костяной шип. Он лениво подкидывал и ловил изящный нож с рукоятью из моржовой кости. Лезвие ловило тусклый свет пасмурного дня и на мгновение вспыхивало холодным блеском.

Перед ним, на коленях на мокром песке, стояли пленные. Их руки были грубо связаны за спиной веревками, лица были избиты до неузнаваемости, рты распухли, но в запавших глазах тлела звериная ярость. Они булькали проклятиями, пытаясь поймать его взгляд.

— Ты сдохнешь, ублюдок! — хрипел самый старший из них. — Ты и все твое отродье! Ты попадешь в Хельхейм, в самые темные, смрадные чертоги! В твоих действиях нет ни капли чести, ни капли славы! Ты — мясник, а не воин!

За спиной Ульфа мрачным недвижимым строем стояли его дружинники. Они молчали. Некоторые смотрели в землю, другие — на зарево, еще дымившееся на горизонте кровавым синяком. Это горело очередное поселение, принадлежавшее Харальду. Черный жирный дым стелился по свинцовой взвеси облаков.

Ульф поймал нож и на мгновение замер, глядя на свое отражение в отполированной стали. Оно было искаженным, чужим.

— Ваша вина, скоты, — бросил он. — в том, что вы присягали конунгу Харальду. Этот жадный до чужих земель ублюдок покусился на то, что принадлежит Буяну по праву. Вы за это теперь и расплачиваетесь.

— Мы не воевали с тобой! — крикнул другой пленный, молодой парень с перекошенным от ненависти лицом. — Наши мужи ушли в дружину ярла! Ты убил наших детей! Наших жен! Наших стариков, которые и топора-то в руках не держали! Ты и все твои воины никогда не попадете в Вальхаллу! Один отвернется от вас! Тор разобьет ваши черепа своим молотом! Будьте вы прокляты!

Ульф кривился, слушая это. Он и сам всё прекрасно понимал. Горечь, стыд и отвращение подкатывали к горлу. Он сполна насладился жестокостью, а теперь приходил черед послевкусия. Он всегда удивлялся своей двойственности. Иногда он мог быть добрым и покладистым человеком, а иногда, словно сам Локи в него вселялся… Так и сейчас…

Это была бойня. Грязная, бессмысленная, политическая игра его отца и Бьёрна, в которой Ульф стал палачом и мясником. Но иного пути он не видел.

Нужно было запугать. Нужно было показать Харальду, что Буян — не овца для заклания, а раненый вепрь, способный вспороть брюхо любому охотнику.

— Заткни пасть, выродок, — тихо сказал Ульф. — И без тебя тошно.

Внезапно один из пленных с отчаянием харкнул в его сторону. Кровавый плевок угодил Ульфу прямо в щеку и медленно стал стекать по коже.

А ведь он хотел оставить их в живых…

Терпение Ульфа, и без того висевшее на волоске, лопнуло. В его глазах вспыхнула дикая неконтролируемая ярость. Он сорвался с валуна с низким звериным рыком. Длинный нож в его руке взметнулся и обрушился. Не один раз. Не два. Он рубил, колол, резал, изливая всю свою накопленную ярость — к себе, к этой проклятой войне, к Харальду, к Бьёрну, к этому выскочке Рюрику — на беззащитных, связанных людях. Это было кровавое месиво, акт безумия и самоуничтожения.

Когда он остановился, вокруг уже никого не было в живых. Он стоял, облитый кровью с ног до головы, его руки дрожали мелкой дрожью. Он поднял взгляд на своих дружинников. В глазах некоторых из них он увидел холодное презрение. Холодное, как лед в сердце фьорда.