Варяг II (СИ). Страница 17
— Всё готово. Заканчиваем здесь? Кое-кто еще прячется в лесу, но основное сделано.
Ульф окинул взглядом горящее селение. Крики почти стихли, сменившись звенящей, жуткой тишиной, которую нарушал лишь треск догорающего дома и приглушенный плач, доносящийся из-под груды тел у колодца.
— Сожгите все, что еще может гореть. И скальпируйте их. Всех. Сложите скальпы у большого камня на берегу. Если Харальд вдруг здесь окажется, пусть получит свои дары. — мужчина кровожадно улыбнулся. — Пусть знает, что Ульф, сын Сигурда Крепкой Руки, был здесь. И оставил о себе память.
Вода в гавани Альфборга была спокойной и мутной, как взгляд старца. Наш измученный и исхлестанный штормами карви с трудом приткнулся к краю длинного причала. Скрип древесины о бревна прозвучал для нас сладчайшей симфонией, возвещающей конец нашему морскому чистилищу.
Я сделал первый, неуверенный шаг на пошатывающиеся от времени мостки. Ноги, за недели привыкшие к постоянной качке, на мгновение подкосились, мир поплыл. Я едва удержался, ухватившись за мокрый столб.
— Наконец-то, клянусь бородой Тора! — Эйвинд выпрыгнул за мной, встряхнулся, как пес, и потянулся, заставив кости похрустывать с неприличным удовольствием. — Я уже начал думать, что мы вечно будем грести в этом проклятом корыте, пока не превратимся в морских троллей!
— Держи язык за зубами, — угрюмо буркнул Эйнар, сходя на берег с привычной осторожностью старого волка. Его узкие и цепкие глаза мгновенно отсканировали окрестности. — Мы не в родной бухте. Здесь чужие стены и чужие ярлы. Смотрим в оба.
Но я его почти не слышал. Я уже вовсю впитывал местные виды.
Альфборг был похож на Буян… Та же архитектура: бревенчатые длинные дома с покатыми крышами; те же загоны для скота; та же кипучая, шумная деятельность в порту. Но это была бледная и убогая копия. Будто художник, рисовавший Буян, делал здесь эскиз грязным углем. Краска на щитах была облезшей, постройки — покосившимися, лодки у причала — старыми и латанными. Да и люди… Многие из них явно недоедали… Они казались тощими и злыми. Их лица были обветрены не столько морским бризом, сколько постоянной нуждой. Воздух пах кислым болотом, дешевой рыбой и бедностью.
К нам уже подходили местные. Рыбаки, бросившие чистить свои сети; торговки, настороженно оставившие лотки с вяленой рыбой и плетеными корзинами; дети, бросившие свои игры. Все они смотрели на нас с нескрываемым любопытством.
— Кто вы такие? С какого берега приплыли? — спросил коренастый, широкоплечий мужчина. Он щеголял в грязном фартуке, сплошь покрытом засохшей чешуей. В его руке был длинный нож для разделки рыбы.
Я выдохнул, собрал в кулак всю свою волю и сделал шаг вперед, отделяя себя от Эйвинда и Эйнара.
— Мы из Буяна. Посланцы конунга Бьёрна, — заявил я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и уверенно.
Я поднял руку, показывая серебряное кольцо с волком, кусающим себя за хвост. Волк Бьёрна. Металл холодно и зловеще блеснул в тусклом, рассеянном свете северного дня.
— Мы прибыли с миром и дарами для вашего ярла, Ульрика. Чтобы говорить о дружбе и союзе.
В толпе прошел ропот. Имя Бьёрна, Медведя Буяна, было здесь известно. Но доверия в глазах собравшихся не прибавилось. Лишь настороженность, смешанная со страхом.
— Всего трое? — удивленно протянул молодой парень с испитым лицом. — Где же ваша дружина? Или Бьёрн такой скупой, что отправляет послов втроем на утлой лодчонке?
Эйвинд не выдержал. Он всегда был плохим дипломатом, его стихия — действие, а не слова.
— Нас было больше! — выпалил он, багровея. — Добрая дюжина! Но мы угодили в засаду! Не все уцелели.
Толпа затихла. Настороженность сменилась жадным любопытством.
— Кто? — раздался тот же голос. — Кто напал? Пираты с западных островов? Люди Харальда? Или духи шторма?
Я резко, почти грубо, перебил, чувствуя, как тонкая нить контроля над ситуацией ускользает у меня из пальцев.
— Не знаем, — сказал я ближайшим зевакам из толпы. — В море много охотников за легкой добычей. Мы оказались одной из их целей. Выжили чудом.
В этот момент толпа передо мной расступилась с почтительным и испуганным шепотом. Не спеша, с холодным, безразличным достоинством, к нам приблизились двое. Они шли в сопровождении десятка дружинников — суровых, бородатых парней в простеганных дубленках, со щитами на спинах и боевыми топорами на поясах.
Один был старше. Массивный, как медведь, вышедший из спячки. На его плечах, казалось, можно было разместить балку длинного дома. Бритый череп сверкал на солнце. Густая черная борода клином ложилась на могучую грудь. Глаза незнакомца красились в цвет морской волны. Они переливались холодной серостью и бирюзой. Он внимательно смотрел на меня, выискивая слабину.
Второй оказался его лохматой и выцветшей копией. Он был худощав. Резкие черты лица остро взирали на мир. Я не чувствовал в нем мощи и основательности брата. Его светлые, немытые волосы были растрепаны, а глаза сверкали злой голубизной, как у затравленного, голодного песца.
Старший, скрестив руки на груди, остановился в двух шагах. Его взгляд скользнул по мне, по Эйвинду, по Эйнару, задержался на кольце Бьёрна.
— Я — Лейф, — его низкий голос резанул слух, будто гром за дальними горами. — А это мой брат, Торгнир. Мы сыновья ярла Ульрика и хозяева Альфборга, пока отец болен. Назовите свои имена и свою цель. И говорите быстро. У нас нет времени на игры.
— Я — Рюрик из Гранборга, — сказал я, опуская руку с кольцом.
Лейф хмыкнул. Его взгляд снова скользнул по моему лицу, задержался на свежих шрамах, на моих глазах.
— Наслышаны, — произнес он, и в его голосе не было ни одобрения, ни порицания. — Целитель. Воин. Скальд, что развлекает Бьёрна и его дружину. Правда, не ожидали увидеть вживую. И уж тем более в таком… скромном сопровождении.
Я лишь кивнул, чувствуя, как между братьями пробегает почти осязаемая искра взаимной ненависти. Они стояли рядом, но казалось, их разделяет бездна. Лейф смотрел на меня с холодной, отстраненной оценкой мастера, рассматривающего новый инструмент. Торгнир — с открытой, немой враждебностью, словно я был лично виновен во всех его бедах.
— Мы не приветствуем чужаков, — огрызнулся младший, даже не глядя на меня, уставившись куда-то за мою спину, на наш карви. — Особенно из земель твоего конунга. Мы слышали, как он вероломно расправился с ярлом Эйриком. Удар в спину — любимая тактика Бьёрна?
Эйвинд снова не сдержался, шагнув вперед так резко, что несколько дружинников положили руки на рукояти топоров.
— Бьёрн победил его в честном поединке, один на один! Там не было ни вероломства, ни удара в спину!
Лейф хмуро посмотрел на него, затем перевел свой тяжелый взгляд на меня. Казалось, он взвешивал каждое слово, каждую эмоцию.
— Мы верим в это, — сказал он. — Бьёрн — воин, а не разбойник. Но поговорим обо всем под кровом нашего отца. Он вас выслушает и решит, что с вами делать.
Дружинники Лейфа и Торгнира сомкнулись вокруг нас плотным кольцом — этакий стальной ободок, отрезающий все пути к отступлению. Нас с мягким нажимом повели от причала вглубь поселения, по грязной, ухабистой улице, выложенной широкими досками.
Эйнар шел рядом со мной, не поднимая головы, угрюмо бормоча себе под нос проклятия. Я улавливал редкие обрывки: «…ведь я же говорил… в логово к волкам… ведут, как овец на убой…»
Эйвинд, напротив, сразу воспрял духом. Его природное легкомыслие взяло верх. Глаза забегали по сторонам, выискивая в толпе симпатичные лица. Он улыбался местным девушкам, которые, пряча улыбки и краснея, выглядывали из-за углов домов.
— Ничего так местечко, — беззаботно бросил он мне через плечо. — Девки тут ладные и румяные…
— Ты просто голоден. — буркнул Эйнар ему в спину.
Я же молчал. Все мое внимание, все чувства были прикованы к братьям, шагавшим впереди, и к самому Альфборгу, что раскрывался перед нами, как странная, тревожная книга. На первый взгляд — обычное северное поселение. Но чем дальше мы уходили от гавани, тем явственнее становилось невидимое напряжение, витавшее в воздухе. Люди на улицах постоянно шептались, перебрасывались быстрыми, испуганными взглядами, кивая в сторону то Лейфа, то Торгнира. Чувствовалось четкое и незримое разделение на два лагеря. Это читалось в каждом жесте, в каждом вздохе, в том, как одни лавочки почтительно кланялись Лейфу, а другие — с подобострастием провожали глазами Торгнира.