Варяг I (СИ). Страница 31

Скрытый смысл читался легко. Это была не просто оплата. Это была стратегическая инвестиция. Бонд получал ценное мясо, шкуры и меха для продажи. Я — возможность вооружить небольшую группу верных людей или иметь серьезный запас оружия. Асгейр, молча наблюдавший за сделкой, выступал гарантом и свидетелем. Его авторитет делал сделку легитимной.

— По рукам! — сказал я.

Бонд хмыкнул, кивнул своим людям, и те начали перегружать оружие к моим ногам и уводить скот. А я стал богаче.

Далее я хотел поэкспериментировать и хорошенько подготовиться к будущей военной кампании.

Место для своих опытов я выбрал тщательно. Скрытая морская пещера в получасе ходьбы от Буяна. Добраться до нее можно было только в отлив, перебираясь по скользким камням. Внутри было сыро, темно и пахло йодом, разложившимися водорослями и временем. Идеальная лаборатория для алхимика!

Я разложил на плоском, как стол, камне свое новое, самое ценное богатство. Не серебро и не оружие, а ингредиенты.

Селитру я соскоблил костяным скребком со старых известняковых стен скотного хлева. Белесые, солоноватые на вкус высолы являлись продуктами испарения мочи и разложения навоза. Примитивно, но эффективно.

Серу я выклянчил у Торгрима под благовидным предлогом — «для очистки и пайки металла». Желтые, зловещие комочки грели душу.

Также я прихватил с собой ивовый уголь. Я жег лозу в каменном горшочке без доступа воздуха, получая легкий, пористый уголь, который легче было растолочь в мелкий, однородный порошок.

Ну, а вишенкой на торте была сосновая смола. Ее я варил на краю кузницы, на медленном огне, пока она не превратилась в густую, липкую, черную как ночь массу.

Я действовал методом проб и ошибок, вспоминая смутные обрывки знаний из книг и реконструкторских опытов. Первая смесь просто обуглилась и задымила. Вторая — вспыхнула и тут же погасла. Я регулировал пропорции, растирая компоненты в каменной ступе. Наконец, нашел нечто работающее. Формулу, близкую к раннему греческому огню.

Для испытания я слепил из влажной глины небольшой горшок, заполнил его смесью, вставил холщовый фитиль, пропитанный все той же смолой. Сердце колотилось где-то в горле. Я чиркнул кресалом.

Фитиль зашипел, затлел. Я швырнул горшок в большую лужу соленой воды, оставшуюся в углу пещеры после отлива.

Он не погас. С ним произошло нечто дьявольское. Он загорелся с противным, шипящим звуком. Желтое, маслянистое, неестественно яркое пламя запрыгало по поверхности воды, расползаясь сальными, зловещими пятнами. Воздух наполнился едким, удушающим запахом горящей серы и смолы. Черная, маслянистая сажа оседала на камнях. Пламя горело даже под тонкой пленкой воды, плясало и извивалось, словно живое существо, посланное из самых тёмных миров.

Я наблюдал, завороженный и одновременно испуганный. Это было жалкое подобие легендарного «греческого огня», лишенное главного компонента — нефти. Но для суеверных викингов, никогда не видевших ничего подобного, этот огонь, ползущий по воде, стал бы воплощением самой магии. Пламя Сурта! Оружие не столько физического, сколько психологического поражения!

Я засыпал его песком, залил остатками воды из бурдюка. Шипение прекратилось. В пещере повисла зловещая тишина, нарушаемая лишь плеском волн и моим собственным тяжелым дыханием. Я изготовил еще три таких же «огненных горшка», тщательно завернул их в холстину и уложил на дно своей вещевой сумки, присыпав сверху запасной одеждой. Оружие массового поражения и тотального террора было готово!

Но на этом мои дела не закончились…

Луг за поселением был утоптан сотнями ног. Здесь тренировались, сходились в поединках, мерились силой. Земля, обильно политая потом, а иногда и кровью, была твердой как камень. Через два дня мне предстояло окунуться в настоящее сражение. Поэтому пора было вспомнить не только теорию историка, но и мышечную память реконструктора.

Я взял в руки свой новый щит. Я хотел привыкнуть к его весу, к хвату, к тому, как он ложится на руку. Затем я вытащил скрамасакс Храни. Он лежал в ладони удивительно естественно, будто всегда был ее продолжением. Баланс был идеальным.

Я закрыл глаза и вернулся в свое прошлое.

Я снова был в спортзале на окраине Москвы. Запах пота и дерева, лязг тренировочных мечей, крик тренера: «Коротко! Точно! Экономично! Не сила, а точность! Работа ног! Дыши!»

Я начал двигаться, используя короткие, резкие тычки скрамасаксом: подрезы под руки, в пах, быстрые уходы с линии атаки, постоянная работа ногами. Щит — не стенка, а активное оружие — его я тоже использовал на полную: отвод, удар умбоном, прикрытие для контратаки.

Я открыл глаза, весь в поту, дыхание сбилось. Увидел Эйвинда. Он стоял, прислонившись к столбу забора, и молча наблюдал, скрестив руки на груди. На его лице играла сложная гримаса — недоумение, насмешка и любопытство.

— Странно… — произнес он наконец, оттолкнувшись от столба. — Выглядит смешно. Жалко. Но… смертельно. Движешься как змея. Не по-нашему.

— Хочешь попробовать? — я убрал щит и бросил ему деревянный тренировочный меч.

Он поймал его на лету, усмехнулся, вращая запястьем.

— Почему бы и нет? Поучим песню нового скальда!

Мы сошлись. Он атаковал сразу, яростно, как берсерк, — мощными рубящими ударами, которые должны были снести мне голову с плеч. Я уклонялся, отступал, заставлял его тратить силы впустую, кружил вокруг него. Деревянные клинки с глухим стуком встречались, но мои удары были короче, точнее. Он ломился, пыхтел, злился. И в какой-то момент, сделав слишком широкий замах, открылся полностью.

Мой деревянный скрамасакс плавно, без усилия, коснулся его шеи, прямо под челюстью, и остановился.

Эйвинд замер. Ярость в его глазах погасла, сменившись холодным и трезвым расчетом. Он отступил на шаг и опустил меч.

— Ладно, — хрипло сказал он. — Бывает и так. Надо будет! И меня поучишь своей змеиной манере! Если, конечно, не сдохнешь.

Я кивнул, вытирая пот со лба. Я не победил его в настоящем бою. Но я доказал, что мой метод имеет право на жизнь. Я выработал свой стиль. Гибрид. Смертельный гибрид прошлого и будущего.

К вечеру ветер стих, и мы отправились на рыбалку. Фьорд превратился в гладкое, свинцовое зеркало, в котором тонули багровые отсветы заката. Мы сидели с Эйвиндом на плоском камне у самой воды, забросив простые удочки с костяными крючками. Между нами стоял бурдюк крепкого меда. Рядом валялась половинка копченой сиганы.

Тишина была комфортной и не требовала слов. Эйвинд первым отпил из бурдюка, смачно крякнул и передал его мне. Горячая жидкость обожгла горло, разлилась по телу теплом.

— Когда я в первый раз убил… — хрипло начал он, глядя на алую дорожку на воде. — Я не помнил ничего, кроме его глаз. Пустых. Как у рыбы на льду. Потом три дня меня рвало желчью в лесу. Так и становятся мужчинами. Через блевотину и дрожь в коленках.

Я сделал еще глоток. Мед был крепким, обманчиво сладким.

— А я помню все, — тихо сказал я. — Каждый звук. Хруст. Хлюпающий звук, когда металл входил в тело. Теплую кровь на руках… Меня не мутило. Я просто… будто стал пустым. Как этот камень.

— Так и становятся мужчинами, — Эйвинд посмотрел на меня, и в его взгляде не было насмешки. — Ты не получил от этого удовольствия. Не захлебнулся яростью. Значит, ты не чудовище, а настоящий воин. Ты просто сделал работу. Грязную работу.

Мы замолчали. Рыба не клевала. Вода была слишком холодной.

— У меня… там, откуда я родом, был пес, — сказал я неожиданно для себя. Слова вырвались сами. — Бой. Умный был черт! Мы ходили с ним в лес, гуляли по полям. Он таскал в зубах мою шапку… и на душе становилось легче. Не так одиноко.

Эйвинд кивнул и снова протянул мне бурдюк. Его лицо смягчилось.

— Верный зверь — дар Одина. Что с ним сталось?

— Я бросил его… — грустно признал я. — Наверное, он уже умер, последовав за мной…