Варяг I (СИ). Страница 19

Я отпил еще глоток. Мозг уже перерабатывал информацию, раскладывая все по полочкам.

— А наследование? Если я паду, не оставив наследника по крови? Мое имущество отойдет твоим сыновьям? Или может быть передано тому, кто поднимет мое оружие и принесет клятву продолжить мой род?

Бьёрн замер. Его глаза сузились.

— Откуда ты знаешь про обычай поднятия оружия?

— Слухи, — соврал я. — От купцов. А долги? Если я буду должен кому-то, кроме тебя? Скажем, купцу из других земель. Его иск будет направлен ко мне? Или к тебе, как к моему покровителю?

— Ко мне, — отрезал Бьёрн. — Потом я с тебя взыщу. Втройне.

— А если я совершу проступок? Не убийство, а… нанесу обиду. Оскорблю жену бонда. Мой штраф, вергельд за бесчестье, будет таким же, как у свободного? Или как у раба?

— Посередине, — сказал Бьёрн после паузы. Его взгляд стал тяжелым, изучающим. — Половина вергельда свободного. Но за твою долю заплачу опять же я. Так что следи за языком.

— А суд? — не отступал я. — Если меня обвинят в воровстве или в чем-то ином. Кто будет судить? Ты один? Или будет собрание двенадцати полноправных бондов? Имею ли я право на защиту? Или мое слово против слова свободного ничего не стоит?

Бьёрн отставил свою кружку в сторону. Он облокотился на стол, и его лицо оказалось совсем близко от моего.

— Ты кто такой? — тихо спросил он. — Откуда у бывшего трэлла такие мысли? Ты рассуждаешь, как скряга-ботландец, считающий каждую монету в чужом кошельке, или как законотворец из Ледебю. Это полезно. И опасно. Очень опасно.

— Я мыслю как человек, который хочет понять правила игры, прежде чем сделать ход, — так же тихо ответил я.

Бьёрн откинулся назад. На его лице промелькнуло нечто, что я бы назвал уважением.

— Правила просты. Я — твое правило. Пока что. Запомни это.

Он отпил из своей кружки, повернулся к карте. Разговор был окончен. Я вышел, чувствуя тяжесть нового статуса. Он был немногим легче ошейника, но теперь эта цепь была сплетена из закона, долга и расчета. И это было куда прочнее железа.

На следующее утро я пришел в кузницу. Мне захотелось внести новые изменения в «сердце Буяна». От быстрого и качественного производства оружия зависела не только моя жизнь, но и моих новых соплеменников.

Хотя чего греха таить? Я просто хотел закрепить репутацию и заиметь дружбу с местным Велундом.

В голове покоились чертежи, которые я когда-то видел в учебниках по истории техники. Теперь им предстояло воплотиться в дереве и железе.

Торгрим, могучий кузнец с закопченным лицом, смотрел на мои каракули, начертанные углем на плоской дощечке. Он скептически хмурил лохматые брови.

— И это заставит молот работать без меня? Опять колдовство?

— Не без тебя и не колдовство, — поправил я, тыча пальцем в схему. — Ногой. Видишь? Здесь педаль. Нажимаешь — рычаг идет вниз. А этот противовес на конце — он поднимает молот. Отпускаешь педаль — молот падает. Сила — в ноге. Вторая рука свободна — держи поковку клещами крепче. Не нужно размахивать, сбивая дыхание. Точность будет выше. И сил меньше уйдет. Втрое. Если не вчетверо!

Мы не ограничились только рисунками. Я порылся в куче железяк и нашел старый, но прочный лом — будущую ось. Подобрал плоский камень для противовеса. Вместе с Торгримом мы вытесали из крепкого дуба саму педаль и длинное коромысло-рычаг. Мысли из будущего обретали плоть здесь и сейчас, в жарком пространстве кузницы, под аккомпанемент нашего тяжелого дыхания и шипения углей.

Подмастерья посмеивались в углу, глядя на наши мучения.

— Смотри-ка, скальд в кузнецы подался! — крикнул один.

— Пытается молот заставить плясать, будто Тор!

Первые попытки были неуклюжими. Дерево скрипело, соединения люфтили. Молот поднимался криво и заваливался набок.

Но потом… Потом Торгрим, ворча, с силой нажал ногой на педаль. Механизм скрипнул, но выдержал. Рычаг качнулся, тяжелый молот плавно, почти торжественно взмыл вверх, замер на мгновение в верхней точке и с глухим, идеально точным и мощным ударом обрушился на поковку, зажатую в его второй руке. Идеально по центру.

В кузнице воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь шипением раскаленного металла и треском углей. Даже насмешники замолчали, разинув рты. Было видно, как у одного из них непроизвольно дернулся глаз.

Торгрим выпрямился, вытер пот со лба грязной рукой. Он посмотрел на молот, замерший в готовности для следующего удара, потом на меня. В его глазах было нечто большее, чем удивление. Было понимание.

— Я двадцать лет молотом махаю, — проговорил он хрипло. — Считал, сила только в мышцах и выносливости. А ты… ты показал, что сила — в голове. Это опасное знание, мальчик. Очень опасное.

Потом он молча подошел к сундуку в углу, порылся там и вынул что-то длинное, завернутое в промасленную тряпицу. Развернул.

Это был сакс. Старый, видавший виды клинок, но ухоженный и смертельно острый. Рукоять была обмотана потертой кожей, а на навершии из моржового клыка была вырезана тамга, родовое клеймо Торгрима.

— Бери, — бросил он коротко. — Он теперь твой.

Я взял. Клинок лежал в руке удивительно легко, словно продолжал ее, становясь ее неотъемлемой частью.

— Спасибо. Это… хорошее оружие. Очень!

— Это нож моего сына, Магнуса, — угрюмо сказал кузнец, отвернувшись к горну, чтобы скрыть внезапную влагу в глазах. — Он пал у Борланда, прикрывая моего ярла. Много лет лежал без дела. Не мог ни использовать, ни выбросить. Рука не поднималась. Теперь он твой. Пусть служит тебе. И помни о моем сыне.

Он не просто дарил мне оружие. Он передавал мне часть своей памяти. Долю своей судьбы и своей боли. И новую, колоссальную ответственность. Я молча кивнул, крепко сжимая рукоять. Слова здесь были лишними.

После похода в кузницу, настал тот час, когда жена Бьёрна наконец-таки решила меня припахать. И первая моя задача в новом статусе оказалась совсем не героической. Даже — унизительной для викинга. Но я видел в ней вызов.

Ингвильд, суровая и красивая женщина с глазами, как у ястреба, отвела меня к низкому, длинному зданию с дырявой крышей.

— Вот. Добрая половина запасов гибнет или пропадает. Мыши, плесень, никто ничего найти не может. Приведи здесь все в чувство. Чтобы я знала, что где лежит, сколько и в каком состоянии. И чтобы всякие твари это не жрали!

Она отворила массивную дубовую дверь, и в нос ударил тяжелый, сложный запах. Пахло плесенью, пылью, кислым зерном и еще какой-то гнилью. Внутри, в полумраке, царил хаос, который можно было пощупать руками. Мешки с зерном были навалены вперемешку с рухлядью: сломанные грабли, обрывки сетей, полуистлевшие кожи. В углу зловонно пузырилась и подтекала бочка с солониной — ее, видно, проткнули при переноске и забросили. Мышиный помет устилал пол, будто черное зерно.

Мой опрятный ум взбунтовался. Это был не склад. Это была помойка. Я решил действовать как кризис-менеджер на разоренном производстве.

Сначала — сортировка. Я не стал метаться. Вынес на свет божий всё. Без исключения. На свежий воздух, на расчищенный участок земли. Годное — в одну сторону. Испорченное — в костер. Жалко? Да. Но гнилое зерно заражает здоровое.

Потом перешел к систематизации. Я создал определенные зоны. Зерно — подальше от входа, в самом сухом углу, на поддонах из горбыля, чтобы не тянуло сыростью от земли. Рыбу и мясо сложил в отдельном отсеке, поближе к выходу, для проветривания. Инструменты разместил на стеллаже, который сам же и смастерил из жердей. Ткани убрал в закрытые ларцы, найденные тут же.

Потом взялся за учет. Нашел гончарную глину на берегу, налепил бирок. На каждой — выцарапал условный знак и зарубку-количество. Три колоска — ячмень. Два — рожь. Рыбка с одной чертой — соленая семга. С двумя — копченая сельдь. Развесил их на вбитых у входа крючьях — вот он, реестр. Теперь любой, даже неграмотный, мог понять, что и где искать, и сколько осталось.