Ледяное сердце (СИ). Страница 46
— Может, поговорим?
— Раньше ты это дело не любил, — хмуро отозвалась Гелена, — но раз так, то для начала позволь поблагодарить.
— За что?
— Ну, вообще ты мне жизнь спас, по большому счету.
— Да о чем ты, Гели? А как я должен был поступить, по-твоему?
— Ладно, давай без громких слов. В общем, я не уйду, Латиф, потому что я тебя люблю, а это, к сожалению, не проходит вот так, по щелчку выключателя, но...
Тут девушка ненадолго замолкла и прикрыла лицо руками. Несколько спутавшихся темных прядей свесилось вперед, едва не угодив в ее тарелку. Затем она выдохнула, сжала кулаки и заговорила снова:
— Но это не значит, что мы будем жить как прежде. Я не стану больше доставать тебя вопросами, иначе вконец сойду с ума, но и помогать тебе в криминальных делах больше не собираюсь. Можешь забрать у меня все способности, а если тебя это не устроит, расставайся со мной и ищи новую спутницу, менее слабонервную и разборчивую. Я тебя пойму.
— Успокойся, Гели, я обещаю навсегда освободить тебя от этого дерьма, — заверил Латиф. — Мы скоро уедем и я обеспечу тебе спокойную жизнь, благо умею зарабатывать и вполне материальными способами.
— Работать я и сама могу, мне уже надоело в содержанках быть. Тем более что охотиться за душами ты ведь не перестанешь? — вздохнула Гелена.
— Разумеется, нет, мне тоже надо есть! Уж извини, свою природу я не могу изменить, даже ради тебя. Но от этих дел я сам давно хотел отказаться. Меня пытались держать на крючке тем, что ты узнаешь про тех женщин, поэтому я тебе и признался.
— Избавь от любых подробностей, пожалуйста! Мне хватит того, что меня использовали как инвентарь, с первого дня наших отношений. Я не могу так больше! Я не желаю знать, на кого ты работал и зачем. И ведьмой быть тоже больше не желаю! Да, каюсь, я не так это себе представляла, я хотела пожить легко, весело и жутко, и не думала, что за это придется так платить. У моей родной тетки много лет назад украли ребенка прямо из коляски, когда ее отвлекла какая-то ряженая цыганка. Кто теперь знает, вдруг ты и к этому причастен? А я сплю с тобой, жду тебя, стираю твои вещи! Как мне дальше жить с такой мыслью?
Гелена тяжело поднялась из-за стола и отвернулась к стене, ее плечи содрогнулись от беззвучного плача. Латиф тоже встал, осторожно обнял ее, провел по тонкой шее под кольцами волос, от которых почему-то пахло свежескошенной травой. Этот аромат невольно напомнил лето, когда они гуляли по южным городам, любовались растущими прямо на улицах апельсинами и гроздьями винограда, среди которых порхали огромные пестрые бабочки.
Поначалу Гелена пыталась отстраниться, но не выдержала и обернулась. Ее глаза сверкнули от скопившихся слез, и она не успела ничего сказать: Латиф в один миг зажал ей рот поцелуем, запустил пальцы в волосы, сковал плечи другой рукой, обездвижил, окутал волной дурмана. Она пыталась высвободиться, ерзала, всхлипывала, но общие потоки энергии не считались с волей, рассудком и самоуважением, сливались и терзали тело сладостными спазмами. Латиф распахнул ее халат, сдернул бретельки кружевной комбинации — тонкий шелк сполз так легко, что Гелена не успела прикрыть грудь. Его пальцы сжали один сосок, губы приникли к другому, с такой силой, что она вскрикнула.
— Осторожно, у тебя же клыки! — вырвалось у нее невольно.
— Разве я когда-нибудь причинял тебе боль? — произнес Латиф, взглянув ей в лицо и все еще придерживая за волосы. — Первый раз все-таки не в счет: тогда я сам предупредил тебя, что лишаться девственности больно, и помнишь, как ты ответила?
Она промолчала, но он видел, что ее слезы высохли, и с удовлетворением поцеловал девушку в сжатые губы.
— Так не годится, ответь мне, — шепотом промолвил мужчина. — И не прикидывайся, что тебе все это не нравится. Думай, что я беру тебя силой, что тебе просто некуда идти, и прочий ханжеский бред, если сейчас это тебя успокоит. Пытайся врать себе, если ты так воспитана, но врать мне просто глупо, тем более ты уже сказала все как есть.
Гелена взглянула на него с бессильной яростью и прильнула к жестким, обветренным от южных ветров губам, оцарапавшись о щетину на подбородке. Он слизнул капельку крови из ссадины и ведьма почувствовала на его губах темный, соленый, слезный вкус. Ее вкус, на который Латиф пришел той осенней ночью как лесной зверь, заставив ее поверить, что охотником была она сама...
Дальше все было как во сне: после ее единственного порыва сжать ноги он просто развел их коленом и вонзился без всякой подготовки. Гелена не стонала, не вскрикивала, только отчаянно пыталась набрать воздуха и приноровиться к грубым толчкам. Дождавшись, когда он сам немного устал и начал двигаться аккуратнее, она покорно склонила голову на его плечо, проклиная и благодаря мужчину просто за то, что он есть. И демон, хорошо изучив бессловесный человеческий язык, отчетливо это понял.
Отдышавшись и приведя себя в порядок, Латиф сказал:
— Извини, Гели, что перестарался, но если уж слова «я тебя люблю» не означают согласия на секс, то я действительно ничего не понимаю в женщинах.
Она не знала что сказать, да и силы вконец иссякли. Прийти в себя Гелене удалось лишь через два дня, когда они наконец покинули ненавистную ей бывшую купеческую усадьбу. По крайней мере в новом жилье было тепло, в то время как за стеной холод все свирепел и разрастался, подобно невидимой лесной чаще.
Глава 17. Кофе и яблоки
Минула неделя после происшествия на даче — в кои-то веки почти без потрясений, если не считать аврала на работе у Ильи. Приближались праздники и фабрика спешила закрыть многие заказы, в том числе специально к Новому году. Илья также продолжал брать частные заявки на деревянные елочные шарики, шкатулки, гребешки и письменные приборы. В этом году даже нашелся эксцентричный любитель шахмат, заказавший набор в былинном стиле — с богатырями, конями и старославянскими узорами. Над этими шахматами Илье пришлось основательно попотеть, но и гонорар он получил очень достойный. Часть он отложил на подарки сыну, матери и друзьям, а на остальное повел в пятницу Яна в стрелковый клуб и пиццерию.
И в этот же вечер, когда они вернулись домой, неожиданно позвонил Антти. Старый финн попросил его приехать на следующий день и говорил без привычной иронии, даже как-то растерянно, не сразу подбирая слова. Но дело действительно оказалось щекотливым.
— Накки очень просит, Элиас, — пояснил Антти. — В другое время она бы сама к тебе наведалась, но сейчас у наших девчонок такой момент, что в родных стенах они лучше себя чувствуют.
Старый колдун объяснил, что женский цикл у нечисти устроен несколько иначе, нежели у людей, — спать с мужчинами они могли в любое время, но готовность к зачатию у них наступала только четыре раза в год, согласно числу природных сезонов. Брачный период у всех девушек и мужних жен начинался в одно и то же время, но забеременеть удавалось лишь двум-трем, и это везение придавало природному процессу какой-то очаровательный волшебный оттенок.
Правда, в целом романтикой этот период не отличался: женщины становились нервными, рассеянными, плаксивыми, их постоянно лихорадило, а сексуальное желание принимало болезненные формы. Поэтому Илья понял, что Накки сейчас уязвима как никогда. Антти подчеркнул, что к гону у будущих матерей нечисть относится как к сакральному действию, с уважением к их тяготам в беременности и родах, к редкому и оттого особенно ценному счастью. И любой мужчина, будь это супруг, жених или временный любовник, стремится сделать этот процесс красивым и сладостным, напитать женщину энергией наперед, чтобы она смогла забеременеть, роды выдались легкими, а дитя росло крепким.
— Представь себе, Элиас: у духов женщины так же охотятся, защищают свою землю, отгоняют злые чары, как и мужчины. Но в это время они искренно и трогательно слабы, — сказал Антти. — У нас почти то же самое, только отношение к материнству какое-то изуродованное. Уж сколько веков минуло, но женское удовольствие все еще считается чем-то постыдным и грязным, а роды — не то наказанием, не то искуплением. Притом что мы заводим детей когда хотим, принимаем это как должное, а духи ждут и надеются, и потом надышаться на свое потомство не могут. Есть, конечно, исключения, но я таких пока не встречал.