Ледяное сердце (СИ). Страница 44

При этой мысли он оглянулся назад — Накки все еще дремала, поджав ноги. Столь умиротворенный, даже уязвимый вид этой хищницы увел в сторону от мрачных мыслей и видений, которые Илья пока не мог объяснить. Он невольно залюбовался ею, и Накки вдруг приоткрыла глаза, словно почувствовав на себе пристальный взгляд.

— Что, уже рассвело? Хэллвэтти*! Как меня угораздило проспать? — досадливо поморщилась Накки и села, поправляя растрепавшуюся косу.

— Ночь закончилась, хорошая моя, но день сейчас такой же темный, — улыбнулся Илья. — И у нас достаточно времени, чтобы посидеть где-нибудь и набраться сил. Ехать дальше на голодный желудок я не расположен.

— Что же, я не против, — отозвалась Накки тоже с улыбкой, явно не особенно переживая из-за ночного кровопролития. Илья даже был доволен, что проснулся раньше и имел возможность сам поухаживать за ней. Вскоре они доехали до центра Сестрорецка и зашли в пекарню, где заказали кофе, горячие бутерброды с ветчиной и сыром, а на десерт карамельные круассаны. Илья знал, что Накки ест все это лишь для видимости, но ему было приятно время от времени сводить ее в уютное кафе и угостить чем-нибудь вкусным. К тому же, он видел, как она реагирует на концентрацию чувств в таких местах, сытную от множества удовлетворенных желудков, сладкую от быстротечного ощущения покоя и пряную от мимолетных конфликтов. У нее даже краски менялись, становились более насыщенными, — серые глаза искрились, щеки наливались румянцем, губы блестели подобно зрелым ягодам на солнце. И в такие моменты ему особенно хотелось смять их грубоватым жадным поцелуем и впитать ее вкус, как варенье с капелькой лимонной кислоты.

Но пока было не до романтики — дела не отпускали даже здесь, и позавтракав, стараясь не привлекать лишнего внимания, они вполголоса стали разговаривать по-фински.

— Как по-твоему, Накки, скоро ли наши друзья почувствуют на себе действие зелья Антти? — спросил Илья.

— Думаю, чувствуют уже сейчас, но пока их одолевают другие заботы, к тому же теперь бесу по полной влетит от Хафизы за сестру.

— Ты заметила у нее что-то похожее на сестринскую любовь?

— Ну, Велхо, это чувство способно принимать и более уродливую личину, — промолвила Накки. — А Хафиза так или иначе не прощает, если кто-то без спроса распоряжается ее собственностью. Уж как это назвать, любовью или людоедством, думай сам.

— Про уродливую личину ты верно сказала, — вздохнул Илья. — Вот и их клиенты наверняка думали, что их любовь все оправдает. Знаешь, некоторые люди, потеряв ребенка, рожают или усыновляют нового и стараются вырастить из него копию умершего — так же одевают, кормят тем, что любил покойный, навязывают те же игрушки и увлечения. И в результате выращивают не человека, а зомби, ходячего мертвеца, который сам не знает, кто он такой. Я лично видел подобные случаи. И если подумать, сильно ли это отличается? Ведь дети не просили спасать их такой ценой!

— Ты уверен, что клиенты знали все подробности?

— Мне хочется верить, что нет. Но я тебе уже привел в пример таких, кто ради своей прихоти способен наплевать на чужие чувства и желания. Так почему кто-то не может пойти еще дальше и отнять жизнь в буквальном, а не фигуральном смысле? Отпустить близкого и пережить горе — это тяжелый труд, и если человек изначально воспитан по принципу «любой каприз за ваши деньги», он выберет именно это, — Илья устало махнул рукой.

— Вижу, ты успел увлечься, — заметила Накки с каким-то неясным выражением.

— А что же, бросать на полдороги? Как ни крути, эти клиенты — прямые соучастники, как и те, кто сливал Хафизе данные, следил за семьями, находил перевалочные пункты, перевозил детей из города в город. Тут же магией не обойдешься, нужны люди и транспорт. Надеюсь, она вела достаточно подробный учет.

Накки озабоченно посмотрела на колдуна и промолвила:

— Что, кровью запахло?

— Это ты о чем? — удивился Илья. Но вдруг он почувствовал сильную резь в ухе, сопровождающуюся странным звуком: словно прямо над этим ухом кто-то со всей силы надавил ногой на рыхлый снег. Прежде подобный зимний хруст казался ему приятным и умиротворяющим, но сейчас, на фоне недавнего полусна в машине, стало не по себе.

— Эй, Велхо, ты что? — встревожилась Накки.

— Слушай, сам не знаю, но в машине, перед тем, как я проснулся, у меня какие-то дурацкие кошмары были. Да еще эта чертова монета на выставке...

— А что тебе виделось в этих кошмарах?

— То-то и оно, что ничего не виделось, — усмехнулся Илья, но затем призадумался и добавил: — Холод.

— Что же, это можно понять, — шутливо ответила Накки, кивнув на стоящую на подоконнике миниатюрную елочку с золотыми шариками. Но по ее лицу он видел, что она всерьез обеспокоена, и вероятно, не первый день.

И когда они вышли из пекарни, его подозрения укрепились. Что-то странное висело в воздухе, который становился все более плотным и колючим, будто снежная глыба. Вдруг Илья представил, как он пытается вырыть в ней пробоину, сдирая в кровь пальцы и ногти, и почти физически ощутил эту боль.

— Посмотри туда, Велхо, — задумчиво промолвила Накки, показав в сторону озера Сестрорецкий Разлив. Илья пригляделся и увидел над оледеневшей гладью клубы белого пара. Словно огромное дымящееся зеркало, озеро дремало среди притихших берегов и черных деревьев, которые совсем недавно шелестели изумрудной листвой над безмятежным песчаным пляжем. Пар завивался в воздухе причудливыми узорами, и Илье невольно казалось, что это мечутся души утопленников — хмельных, заигравшихся, провалившихся под лед и детей, оставшихся без присмотра. И природа была единственным проводником, который мог донести до мира и близких их жалобы и предостережения.

Неожиданно с вокзала донесся гул прибывающей электрички, такой живой и знакомый с детства, и на мгновение страхи Ильи и даже минувшая жуткая ночь показались ему не более чем очередным мороком.

— Ну что думаешь делать дальше? — тихо спросила водяница.

— Для начала ехать домой к сыну и приводить себя в порядок, — улыбнулся Илья и провел по щеке, потрогав колючую золотистую щетину. — Что-то я с насыщенными буднями это дело подзапустил, так у меня скоро борода начнет расти.

— По мне, ты по-всякому будешь хорош, — заметила Накки, тоже с улыбкой, от которой у него почти просветлело на душе. Что плохого могло таиться здесь, на родной земле, которую он вроде бы знал наизусть — и каждую гранитную скалу, и каждый листочек клевера? И весь ее природный цикл был близок и понятен ему не хуже, чем биение собственного сердца. Снова наступает утро, восходит солнце, выпадает первый снег, в городе пахнет выпечкой, бензином и морем, — разве может во всем этом что-то нарушиться?

Латиф не так представлял себе переезд в новое жилище, но иного выхода не оставалось: зима вступила в свои права и для жены пришлось срочно искать квартиру с отоплением. Он присмотрел ее в спальном районе, недалеко от неказистого, но всегда заполненного хостела — там постоянно крутились сомнительные компании, и Латиф решил, что всегда найдет пропитание. Квартира состояла из крохотной кухни с крашеными стенами и фанерной мебелью, совмещенного санузла, спальни и микроскопической прихожей. Но зато в здании топили на совесть, и Латиф мог не волноваться за жизнь Гелены.

После того вечера, когда он выложил ей свою тайну, им долго не удавалось поговорить и решить, как жить дальше. Девушка молчала допоздна, потом улеглась в одежде под одеяло, и едва Латиф попытался что-то сказать, прошипела:

— Не трогай меня! Не смей!

Ее глаза сверкнули таким тревожным огоньком, что он решил временно отступить и переждать бурю — сел в машину, долго ездил по опустевшим промзонам, где удавалось немного расслабиться, почувствовать себя в родной стихии. Потом его сморил сон: отдых все-таки был необходим даже духам, и домой Латиф вернулся только под утро.

А на следующий день Гелена заболела. То металась в бреду, горячая как печка, вцеплялась ногтями в простыню и стонала, то надолго проваливалась в тяжелый сон. Латиф насмотрелся на разные человеческие хвори и мог ручаться, что дело тут не в простуде. Казалось, будто кто-то перекрыл их энергетический канал и вместо живительной энергии стал вливать медленный яд. И никакого снадобья у него не было, кроме остатков собственной силы.