Ледяное сердце (СИ). Страница 42

Нурия чувствовала, что семье не миновать взрыва, и в конце концов это произошло. Однажды за ужином, когда мать немного оправилась, Хафиза с небывалым блеском в глазах поведала, что колдунья обещает научить ее общаться со слугами Ахримана и Иблиса[1], а то и с ними самими.

— Она сказала, что эти властители могут все, даже возвращать мертвецов, если с ними договориться, — тихо промолвила Нурия. — Но больше родители ничего и не хотели слышать: сразу бросились в крик, назвали богоотступницей и ведьмой. В тот день это слово впервые прозвучало в нашем доме, а Хайфи и не оправдывалась. По-видимому, она тогда все и придумала, только понимала, что в нашем городе ей не развернуться, и стала мечтать об отъезде.

Она снова умолкла, и Илья, не удержавшись, спросил:

— А что, эта Мавахиб действительно при вас кого-то возвратила?

— Нет, — призналась Нурия. — Возможно, она владела только теорией. Но договариваться с миром мертвых она действительно нас научила! Правда, мы это сделали гораздо позже, когда родителей уже не было в живых. Наверное, они еще как-то сдерживали Хайфи...

Больше Хафиза ни разу не упоминала дома о колдовстве, и скандал удалось замять, но к Мавахиб они с сестрой продолжали ходить. Школу она закончила с отличными оценками и решила выучиться на врача за границей. Родители, похоже, даже радовались шансу удалить странную дочь из поля зрения, и юная ведьма по обмену уехала в тогда еще Ленинград. Когда Нурия через несколько лет захотела последовать за ней, отец и мать были против, боялись одинокой старости, но она уговорила их отпустить ее, клятвенно пообещав, что вернется и станет работать на родине.

Однако они не дождались, ушли друг за другом в течение двух лет еще до завершения учебы дочерей. Мавахиб умерла еще раньше, сочтя, что воспитала достойных преемниц. Тогда девушки решили, что в Марокко их больше ничто не держит, и стали обживаться в холодном и дождливом краю. Хафиза намеревалась стать пластическим хирургом, словно предчувствовала, что скоро из узкой сферы для элиты «эстетическая медицина» превратится в массовое помешательство и утратит почти все общее со здоровьем и красотой. Но ее даже в этом бизнесе больше интересовали души, чем тела.

Нурия так высоко не замахивалась и училась на обычного терапевта. Отношения у сестер стали в ту пору более холодными и отстраненными, чем дома, Хафиза все чаще где-то пропадала и отмахивалась от любых расспросов.

— А потом мы познакомились с Латифом, — проговорила Нурия, медленно перекатывая слова, словно леденцы, смакуя навсегда утерянное короткое блаженство.

Любовного треугольника между ними не случилось, и хотя демон сразу заинтересовался Хафизой, она быстро дала ему понять, что ничего «такого» между ними быть не может. А вот как товарищ, наставник и агент в потустороннем мире он ее вполне устроит.

— Ее что, не интересуют мужчины? — спросил Илья, весьма удивившись.

— О нет, у Хайфи есть фетиш, но совсем другой. Как бы сказать... она всегда спала только с уродливыми и глупыми мужиками, чьим единственным достоинством был большой и крепкий фаллос. А вот другие мужчины, умные, одаренные, властные, по-настоящему красивые, — те волновали ее лишь в платоническом смысле. По ее мнению, мужчина в сексе так нелеп, неуклюж и безобразен, что она не желала видеть их такими и потерять уважение и восторг. При этом секс ей был необходим, но как-то совсем по-животному, — по-моему, она вообще никогда не влюблялась.

— Вы прямо-таки все знали друг о друге? — спросила Накки.

— Скажем так, ей нравилось, когда я наблюдала за ее личной жизнью. А в моей собственной жизни никогда и не было ничего интересного, кроме Латифа.

Хафиза встретилась с инкубом в одном из арт-клубов, которые только начинали входить в моду. Он сразу привлек ее — земляк, да еще и демон смерти, то есть носитель именно тех неизведанных чар, которые с детства ее манили. Вскоре Хафиза привела его в комнату в коммуналке, которую они снимали с сестрой, и в тот вечер Нурия пропала, навсегда увязла в блестящем мазуте его глаз и вязком аромате табака, мускуса и специй.

— Я ведь была не такой, как она, мне нравились красивые и сильные мужчины. Но прежде они казались недосягаемыми, а вот когда я увидела Латифа, то... даже не то чтобы захотела с ним лечь, а просто поняла, что это непременно произойдет.

Он стал у Нурии первым мужчиной, показавшим ей тот мир страсти, которого не признавала ее сестра. Все произошло именно на этой даче, когда дом еще был уютным, во дворе цвел шиповник и черемуха, а сама Нурия была робкой и послушной девушкой, не сознающей своей красоты. Счастье в его объятиях, в пелене чувств на грани морока и боли, в сладкой утренней стыдливости, было безмерным и ярким, но увы, недолговечным. И даже когда они были вместе, девушка понимала, что для него она всего лишь подпитка, лицо из женской толпы, его повседневного рутинного труда.

Да, ее преданность и восторг были ему приятны, но не более, а по-настоящему он ценил дружбу и взаимопонимание с Хафизой — за ее жадность в познании душ, не сдерживаемую нравственными и нервными барьерами, словно у патологоанатома. За это он почтительно называл ее Малефикой, а Нурию просто по имени, будто и не считал ее за ведьму. Младшую сестру научил лишь одной из бесконечных граней магического мира, а старшую — всему, что знал сам и что могла уяснить и пережить ведьма, родившаяся обычной женщиной. За исключением секса, но Хафиза, похоже, действительно никогда об этом не жалела и спокойно смотрела на его баловство с Нурией.

— Я была благодарна ему за эту короткую радость, но она прервалась так же внезапно, как и появилась, — через силу сказала Нурия, стерпев очередной невидимый укус. Должно быть, он отозвался неизжитой болью внутри.

— Твоя сестра предложила Латифу осеменить тебя, чтобы посмотреть, что из этого получится, — утвердительно и бесстрастно произнесла Накки. Илья с изумлением посмотрел на подругу, и та лишь усмехнулась.

— Ну конечно! А зачем было добру пропадать? — ответила Нурия, попытавшись выдавить злую улыбку. — Она никогда не упускала шансов на исследование. Стоит признать, это было единственное время, когда она окружила меня заботой. Если бы не ее заклинания и травы, я бы гораздо раньше скинула зародыша, а то и погибла сама. Мне удалось доносить почти до срока, но он все-таки попросился на волю раньше времени и, конечно, не уцелел. Помню, околоплодная вода была такой горячей и едкой, что выжгла мне руки — видишь это, ведьмак? А что было с нутром, можешь вообразить? И все-таки я не жалею, что это дитя, подаренное Латифом, хоть немного пожило во мне. Только он совсем утратил ко мне интерес, стал относиться просто как к прислужнице Хайфи...

— А вот тут, похоже, и начинается самое интересное, — заметила водяница, явно не особо проникшаяся бедами Нурии.

Та поглядела на нее затравленно, но поняв, что сочувствие ей здесь не светит, снова перевела дух и продолжила рассказывать:

— Долгое время я жила через силу, Хайфи меня даже в клинику неврозов устроила. Я надеялась, что Латиф хотя бы вспомнит обо мне — все-таки я почти стала матерью его ребенка! Но они с сестрой ездили по миру, жили себе в удовольствие, она набиралась опыта, и в общем, там было не до меня. К тому же, после родов я не только потеряла матку, но и в сознании что-то сломалось, и полноценно вернуться к колдовству я уже не могла. Как и вообще самостоятельно жить... И когда сестра начала новый бизнес, в нем отвели место и мне.

— Ты похищение детей называешь бизнесом?

— Ну какая тебе разница, как я говорю, ведьмак? Сам называй как хочешь. В общем, это началось где-то десять лет спустя, когда зарождались новые технологии, и Хайфи решила, что ее время настало. Это же нормальный ход истории: то, что вчера казалось безумным, завтра войдет в моду и привычку. К тому же, занимаясь пластикой, она уяснила, что главное не результат, а то, что человек в него верит. И решила вернуться к своей давней затее. Знаешь поговорку — переложить с больной головы на здоровую?