Ледяное сердце (СИ). Страница 36

Для виду он заказал бокал красного вина и уставился в окно, за которым уныло чернели силуэты деревьев на бульваре. На подоконнике мерцали искусственные свечи в бронзовых канделябрах, в ведерках со льдом остывало шампанское, из динамиков неслись эстрадные рождественские мотивы прошлого века.

Мимо то и дело шли посетительницы — попудрить носик над раковинами, стилизованными под малахит. Для таких романтический вечер был почти порталом в сказочный мир, они не искали приключений, как девицы в ночных барах, но исходящий горьковатый дух разочарования подсказывал, что увлечь их будет нетрудно. Только сам Латиф думал об этом без того азарта, который прежде был смыслом его охоты и жизни.

Наконец в дверях появилась та, которую он поджидал, — высокая статная женщина в темно-фиолетовом пальто и парчовом платке, прикрывающем волосы на восточный манер. Она сразу привлекла мужское внимание грациозностью, блеском подведенных черных глаз и кроваво-красной помадой, и только сухая кожа рук и шеи выдавала ее годы. Впрочем, ей всего пятьдесят, вспомнил Латиф, и она не прирожденная ведьма, — те-то запросто могут прожить и до ста. Ведьмаки, конечно, кряхтят меньше — законы человеческой природы распространяются и на них, и все же до старости остаются бодрыми и пронырливыми. Но многие ли из них сохраняют такой внешний лоск и крепкое здоровье, как у этой колдуньи, обучившейся очень своеобразным секретам красоты?

Снисходительно скинув пальто на руки гардеробщику, дама направилась к столику Латифа. Ее строгое платье из серебристо-черного шелка переливалось в свете ламп, подчеркивая изгибы прекрасно сохранившейся фигуры. Он отдал должное этикету, поднялся и пожал ее протянутую руку, затем дама села напротив него и сдержанно улыбнулась.

— Ну здравствуй, Абдуллатиф, — промолвила она.

— Здравствуй, Малефика[1], — ответил ифрит. На самом деле ее звали Хафиза, но как и большинство духов, Латиф предпочитал обращаться к сильным ведьмам по статусу, особенно к тем, которые к нему благоволили. И эту почтительную манеру властная марокканка до сих пор старалась толковать на свой вкус.

Со стороны они, конечно, производили недвусмысленное впечатление — стареющая дива обхаживает скучающего тридцатилетнего красавца, который готов снизойти до ее телес ради ужина в дорогом ресторане. Но Латиф не только был на порядок старше ее, но и никогда не делил с ней постель. Они были знакомы уже почти тридцать лет — Хафиза, уроженка Эль-Джадиды, училась, а затем долгое время работала в Питере, Латиф еще раньше обжился в этом городе, соблазнившись его странной, застывшей меж времен атмосферой. Но их связывала только дружба, давние тайны и то совершенно особое уважение демона, которое ведьма самодовольно расценивала как страх.

Этого он решительно не мог понять — что может быть престижнее, чем искренняя и добровольная преданность существа, которое при желании одним махом может отделить твою голову от тела? Но нет, людям, будь они хоть сто раз одарены, почему-то приятнее верить, что их боятся и ненавидят. Вот это понятно, это истинный знак качества, а уважение и верность в их мире, надо полагать, «для слабаков».

Хафиза пролистала меню, заказала шампанского и тигровые креветки в остром соусе, и Латиф взял то же самое. Они чуть соприкоснулись бокалами и ведьма решила сразу перейти к делу.

— Ну рассказывай, зачем ты меня вытащил в эти неприветливые места. Вряд ли это касается твоей богемной лавочки, так ведь?

— Да, Малефика, я даже не знаю, с чего начать. Но по крайней мере очень прошу освободить меня от Нурии: с ней уже невозможно работать. Вконец баба умом тронулась на почве несостоявшегося материнства.

— А лет двадцать назад ты был о ней иного мнения. Что же, время беспощадно к женщинам, как и ты, — усмехнулась Хафиза.

— Зато ты к ним очень жалостлива! Нет, я понимаю, что Нурия служила тебе много лет, но ты же можешь просто забрать ее в Марокко и устроить ей старость в уютном тихом месте. Не годится она уже для серьезных дел — и так-то последнее едва не сорвала. А на днях я поехал за ней, чтобы в город забрать, сказал ждать в условленном месте, — и что? Только я ее из виду упустил, как она уже к какому-то мальчишке пристала. Я ближе подошел, а мальчишка-то не из простых оказался! Понимаешь теперь, что Нурии лечиться пора, а не работать? Она уже ничего не различает: только учует, что детьми пахнет, и бежит, как голодная псина. По дороге у нее дикий припадок случился, и мне пришлось бросить все дела и до утра ее в сознание приводить.

Хафиза откинулась на спинку кресла и всмотрелась в демона с прищуром.

— Ладно, с Нурией-то я разберусь, только чувствую, что ты недоговариваешь, Абдуллатиф, — медленно произнесла она. — Думаешь, я тоже, как она, с годами стала слабеть умом? Не надо со мной играть! Ты складную историю соткал, но я тебе не за красноречие плачу, а за надежность, так что говори прямо, чего ты хочешь.

— Ну прямо так прямо. Последнее дело вообще не задалось: отец ребенка оттолкнул Гелену и, похоже, обратился за помощью к местным колдунам, с которыми я не желаю связываться. Я не думаю, что они всерьез до чего-то докопаются, но мне давно хочется отойти от этих дел и пожить с женой в свое удовольствие. Прокормить ее я смогу: мелкие заказы на совращение каких-нибудь дур никогда не закончатся, а уж на это сил у меня хватит. Не смогу больше соблазнять — буду насиловать, благо женщину при любом раскладе назовут шлюхой, изменницей и развратницей, и заплатят мне столько же. А наказание не грозит за неимением человеческого ДНК.

— Вот так новости! — подивилась арабка. — Да ты ли это, инкуб? И что же ты намерен делать на покое — кальян курить, стихи сочинять, цветы разводить? Или, может, еще приемыша с женой наживешь?

— Может, и наживу, — усмехнулся Латиф, почуяв беспокойные нотки в ее голосе. — Если мне не изменяет память, на этот счет у нас с тобой не было никаких уговоров.

— И как вы объясните ему, чем занимается его папа? Да и вообще, как ты это себе представляешь? Днем глумишься над другими женщинами за деньги, а вечером приходишь домой и спокойно целуешь жену и ребенка?

— Малефика, тебе вправду интересны ответы на эти вопросы? Ты всегда выше всего ставила собственный доход, какими бы путями и с чьей бы помощью он ни достигался. Ты знаешь, что я никогда не предам тебя и не причиню вреда, но в вечной службе я не клялся. И как я буду жить, когда наши пути разойдутся, тебя не касается.

Хафиза тоже улыбнулась, но Латиф прекрасно видел притаившуюся за этим тревогу.

— Не клялся, спору нет, но тебе не стыдно лишать меня такого партнера? Сколько воды утечет и сколько я потеряю, пока другого найду! Тебе не понять, у тебя-то полно времени в запасе на семейное счастье.

— Наверное, да, мне не понять, я же нечисть. Но я уверен, что ты не пропадешь, — промолвил Латиф и почти вызывающе взглянул на ведьму. — И в конце концов что ты мне сделаешь? Меня зовут не Гассан Абдуррахман, и в глиняный сосуд меня не посадить.

— Но ты же не хочешь, чтобы твоя благоверная узнала, чем ты занимался до знакомства с ней? — спросила Хафиза с напускной небрежностью.

Этого Латиф, разумеется, не хотел. Не так чтобы боялся до дрожи в коленях, как хотелось бы думать Хафизе, но все же в данный момент это было крайне нежелательно — и посему достаточно, чтобы он напрягся. И это не ускользнуло от ее глаз, загоревшихся злым огоньком.

— Она и так знает обо мне немало, — возразил Латиф после паузы. — И думаю, догадывается, что до нее я, как все инкубы, знакомился с женщинами не для романтики.

— И о таком она тоже догадывается? Ты уверен? А рассказать ей сегодня же слабо? Нет, Абдуллатиф, твоя Гели не из той породы женщин, что могут закрыть глаза на подобное. И смею заверить, ты рискуешь остаться и без семейного счастья, и без моей поддержки.

— О прости Аллах, — тут Латиф не удержался от смеха, — если, конечно, я вправе произносить его имя! Ты до сих пор так хорошо думаешь о людях, Малефика? Да они на все закроют глаза, когда им это удобно! Я знал женщин, которые убивали мужей, пока дети спали в соседней комнате, знал и таких, которые позволяли мужьям растлевать дочерей и падчериц. И таких, кто душил нежеланных младенцев и травил стариков ради грошей! Что, они все исключение из правил? И за те услуги мне в основном платили женщины — жены, пожелавшие извести любовницу, мамаши, обиженные на своевольных дочерей, и завистливые подруги. Как у вас говорят, спрос рождает предложение! И пока женщины остаются глупыми и самовлюбленными суками, готовыми до смерти драться за свой прогнивший мирок, — подобные методы будут востребованы.