Ледяное сердце (СИ). Страница 3

— Верю, — улыбнулся Илья. — Что же, вы молодцы. Но если у вас все так схвачено, как же мне тебя поблагодарить? В ресторан сводить, что ли?

— А это тебе решать, ты же мужчина, — лукаво ответила Накки и в ее глазах блеснул дерзкий огонек. — Хоть мы и питаемся по-своему, но как лакомство ваша еда нам вполне сгодится. Да и традиции надо беречь, что ни говори!

Илья поначалу не очень-то ей поверил, но решил поддержать игру и следующим вечером заказал суши, купил конфет и даже маленькую бутылку вина. К его удивлению, Накки охотно поела, пригубила напиток и вообще держалась куда более игриво, чем весь месяц.

— И как же эта еда у вас переваривается, позволь спросить?

— Просто растворяется, но вкус мы можем оценить, — пояснила Накки с улыбкой. — А ты с какой целью интересуешься?

— Да вот бы и нам так: ешь себе все сладкое, жирное и вредное, пьешь горячительные напитки, получаешь удовольствие, а фигуре и всему прочему хоть бы что, — шутливо вздохнул Илья.

— Ну да, вы любите, чтобы все давалось легко и приятно, — заметила водяница, окуная розовые ломтики тунца в соевый соус. — А для нас самое вкусное — это ваша энергия, которая лучше всего вырабатывается от еды, от страсти и от страха. Поэтому домашние духи любят хлопотать на кухне и подглядывать за хозяйскими играми. Ты замечал, что людей после сытного обеда, сауны и горячего соития клонит в сон? Так вот это они, домовые и банники, напитались.

— А что же любят дикие?

— А все лесные и водяные духи охотятся. Мы находим какого-нибудь беспечного путника — не ребенка, не старика и с достаточно крепким здоровьем, — водим его замысловатыми дорожками, отводим глаза и пугаем, а потом направляем на верный путь. За это время от страха выделяется дикая масса энергии — этакой первобытной, животной, очищенной, что для нас вкуснее всего. А человек день-другой помается головной болью и бессонницей, и потом все пройдет.

— Вы не можете без этого обходиться?

— Нет, Велхо, это наша природа! Есть еще один способ подпитываться, но пока не буду тебя смущать, — усмехнулась Накки.

С этого вечера они гораздо больше разговаривали и Накки посвящала Илью в разные пикантные детали о жизни духов. К его досаде, он знал об этом мире несравненно меньше, чем она знала о мире людей, — впрочем, сама Накки сочла это естественным:

— А ничего, что я и гораздо старше тебя, Велхо? Не унывай, все у тебя еще впереди, благо сил на нескольких хватит.

Как поведала Накки, духи не обладают ни бессмертием, ни вечной молодостью, но живут все же значительно дольше людей и старятся позднее. Оплакивать ушедших не принято: это считается естественным завершением цикла, предписанным природой, и духам, в отличие от людей, не приходит в голову на него роптать.

— После того, как изнашивается человеческая оболочка, мы возвращаемся в свою стихию, бестелесными и незримыми, и уже не помним о том, что было нами пережито в этом образе и подобии, — пояснила Накки.

— Ну а семья, быт? Или у вас такое не заведено?

— А это по-разному, как исстари повелось: домовые и банники обычно женятся навсегда и держатся одной семьей, пока дети не расходятся по новым домам. Но поскольку мы долго живем, нам нет смысла усердно плодиться и редкая семья рожает больше двоих. А вот у лесовиков и водяных нравы посвободнее. Кто-то женится, а кто-то бескорыстно раздаривает свое семя. Впрочем, девушки у нас тоже не промах, и никто их за одинокое материнство не презирает. Часто воспитывают детей сообща, и о себе не забывают — и красоту наводят, и купаются по ночам. Поклонники у нас всегда водятся!

Также девушка сообщила, что шашни с ведьмами у духов не порицаются, так как потомства от таких связей не бывает, — просто считаются одним из удовольствий. И опять он не знал, как к этому отнестись, а точнее, чувствовал, что разговоры уже задевают в нем не только исследовательскую жилку.

Однажды Накки не стала доставать свои снадобья, а попросила Илью завернуть рукав и сказала:

— Пожалуйста, потерпи немного, так нужно.

Он удивился, но его интуиция не считывала никакой угрозы и он выполнил ее просьбу. Девушка провела кончиком когтя по его коже, сделала аккуратный надрез, из которого вытекла темная капля, и протерла его тканью, смоченной в каком-то растворе. Вдруг боль в плече отозвалась горячей волной где-то в самом нутре, дыхание перехватило и внутренний жар прорвался наружу. Илья почувствовал, что глаза увлажнились и заболели. Вытекла одна-единственная слеза, и он понял, что именно это Накки и просила потерпеть. Ненадолго очертания кухни поблекли и размылись, в сознании пронеслась сумасшедшая вереница чувств — стыд за свою слабость, тоска о прошлом, жалость к матери Яна, тревога за сына и понемногу разгорающаяся надежда на завтрашний день.

— Вот и все, — шепнула Накки. Конечно, Илья не мог сказать, что теперь его совсем отпустило, но он стал выздоравливать быстрее, а главное, вспомнил обо всех красках и вкусах жизни, как привычной, так и потусторонней.

— Но ты еще придешь? — вдруг спросил он в тот вечер, когда она стала варить кофе.

— Посмотрим, — философски ответила Накки. — Я ведь обычно являюсь без предупреждения, ты забыл?

— Забудешь тут, — усмехнулся Илья. — Но все-таки приходи послезавтра, ладно? Я буду ждать.

Накки пристально на него взглянула и финн впервые заметил, что она слегка озадачена. До этого он не показывал, что ее визиты значат для него нечто большее, чем контакт с потусторонним миром, и сам не до конца разобрался в себе. Она несомненно будила в нем нежность и благодарность, да и волновала плоть: от этого Илья не мог отмахнуться. Но также он подозревал, что Накки рано или поздно потребует платить по счету, и не хотел дожидаться столь двусмысленного момента.

Он выбрал день, когда Ян уезжал с классом на экскурсию с ночевкой: заниматься этим в присутствии сына казалось явным перебором. Помылся, постелил чистое белье и даже подумал, не выпить ли немного «для храбрости», но тут же одернул себя: все-таки опытный молодой мужчина, а не впервые влюбившийся подросток. Ждал ее по-прежнему на кухне, включив только маленький светильник. Почему-то было зябко — Илья надел только майку и свободные домашние брюки, но ему казалось, что холод исходил от его внутреннего напряжения. Даже к соскам было больно притрагиваться, а уж под животом все одеревенело до неприличия, хотя о приличиях вряд ли стоило заикаться. В конце концов никто кроме нее не увидит, а она все поймет...

Она действительно поняла сразу. Даже ничего не спросила, ни единым мускулом себя не выдала, и только ее прозрачные глаза блеснули тревогой. Непроницаемое лицо, будто высеченное из финской скалы, водопад светлых волос, вызывающе припухлые губы, которые гораздо больше скажут на ином языке, бессловесном... Просто нечисть или богиня вод Ингрии, болезненно прекрасная в своей суровости?

— Ты не обязан, — наконец промолвила Накки, осторожно касаясь его пораненного плеча.

— Я знаю, — шепнул он, хоть сам не до конца себе верил, но остановиться уже не мог. Его подгоняла и жажда женского тепла, и желание рассчитаться за тот раз, когда она его взяла напором, не дав распробовать вкус власти. Илья сам поцеловал ее в приоткрытые влажные губы, почувствовал яблочный аромат ее дыхания. Водяница доверчиво обняла его, покусывая своими клычками за уши и подбородок, затем прильнула всем телом и ее демоническая страстность сменилась нежной покорностью.

Ему отчаянно хотелось разрядки, но он усмирял себя как мог, чтобы дать насладиться и ей, ускользал от чересчур настойчивых ласк и сам целовал, гладил, пленил ее так, что сбивалось дыхание и она вскрикивала от боли, смешанной с восторгом. Приподнимаясь на руках, он видел ее разметавшиеся на постели волосы, которые походили на золотую парчу, устлавшую ложе для ритуального соития. Оба даже не заметили, что ранка на его плече открылась и новая капля крови слилась с ручейками пота. И когда Илья наконец оторвался от женщины, ему показалось, что они успели срастись и эта кровь на теле Накки их общая.