Ледяное сердце (СИ). Страница 2

Она поджидала его неподалеку от стойки, в свободном льняном платье и расписной шали. Бледно-желтые волосы рассыпались по плечам, на шее амулет из высушенной лягушачьей головы и ниток бус в форме капелек воды. Ни грамма косметики, все как сотворил безумный языческий северный бог, — серые глаза с золотистыми ресницами, тонкая бледная кожа, пухлые губы цвета спелой малины. Увидев ее, Илья волей-неволей широко улыбнулся, что по-прежнему казалось девушке забавным.

Они легонько поцеловали друг друга в щеку, и она спросила:

— Ну что, хочешь поесть с дороги? Нам могут принести ужин прямо в комнату.

— С удовольствием, но лучше посидим с народом, а в комнате сразу займемся другими делами, — подмигнул Илья. Она не стала возражать, и они, держась под руку, проследовали в ресторан, где сразу заказали тарелку сыра, мясо с брусничным соусом, сливочный ликер девушке и коньяк для Ильи.

— Что у вас нового, русалочка?

— Ой, не могу! — рассмеялась белокурая. — Сразу видно, что с настоящими русалками ты отродясь не сталкивался. Недаром мы их гоняем, чтобы не кусались и людей не топили.

— И каковы же они из себя?

— Да не краше всякой другой нежити: серые, в язвах и нарывах, слепые, потому что глаза рыба съела, зато нюх отменный и зубы острые. Ну как, хотел бы на них полюбоваться?

— Может быть, позже, сначала дай к вам привыкнуть, — улыбнулся Илья. Красоваться перед ней ему не пришло бы в голову: слишком много она успела о нем узнать и тем не менее все еще была рядом, ела с ним за одним столом, касалась ногой его колена...

А началось это еще в феврале, после уничтожения общины на заливе — зарождавшейся матриархальной секты, в которую угодила мать Яна. Вытащить ее Илья не успел, и оставалось утешаться тем, что не будет новых жертв. Когда боль от ее гибели притупилась, он вернулся к привычной жизни, но порой думал, что навсегда себя потерял. Нет, Илья не раскаивался в расправе над основательницами общины, не видел их попорченные лица во снах и не думал, что содеянное как-то приравняло его к ним: ему даже показалось, что у прирожденных ведьм подобные рефлексии вообще атрофированы. Но то, что он не смог уберечь родную женщину, пусть они давно и не были супругами, плохо расстались и не виделись почти десять лет, выбило из колеи во всех смыслах. Человеческая жизнь утратила уют и тепло, а проверку на потусторонние силы он счел проваленной.

Днем мужчина справлялся, с головой уходя в работу, а дома отогреваясь рядом с сыном, который будто чуял надлом в душе отца и еще больше к нему льнул. Но по ночам, когда Ян спал умиротворенно как все дети, Илья без толку метался на постели или отсиживался на кухне — глядел в темные окна напротив, курил в форточку, глушил себя крепким кофе. И безумно злился на свою слабость, которая переполняла изнутри будто жидкий металл, не давая дышать и перегонять кровь.

И в одну из таких ночей Илья вдруг увидел на своей кухне ее — водяную деву Накки, с которой он встретился в той самой общине, провел одну безумную ночь и грамотно этим распорядился в развале секты. Но никак не думал, что она снова объявится, да еще осмелится прийти сюда. Его рассудок сразу выцепил одно: сейчас он не занимается ведовством, а значит, у Накки свои интересы, и не факт что они для него безобидны. Страх липко пополз по его телу, но еще сильнее была инстинктивная ярость, полыхнувшая при одной мысли, что в соседней комнате спит Ян.

Он шагнул к ней и произнес по-фински тихо, но жестко:

— Не знаю, что тебе нужно на сей раз. Но если ты только попробуешь тронуть моего ребенка, клянусь, я сам тебя задушу!

— Как сурово, — невозмутимо отозвалась Накки. — Если бы я не знала, то решила бы, что в прошлый раз тебе не понравилось. Что на тебя нашло, Велхо[1]?

По правде говоря, Илья чувствовал, что перегнул палку: духи крайне редко проявляли агрессию к детям, а уж тем более к ведьминским. Но в Накки он видел прежде всего женщину, которая давно к нему неровно дышала, и посему никак не мог ручаться за ее отношение к ребенку от соперницы, пусть и неживой.

— Все? Ты успокоился? — спросила девушка, не дожидаясь его ответа. — Никто не тронет ни тебя, ни твоего мальчика, я просто пришла помочь.

— Мне помочь? — опешил Илья. — Ты ошиблась, мне больше ничего не надо.

— А вот я так не думаю. Ты видел, какого цвета у тебя лицо? Будто внутри вообще ни кровинки не осталось, только соль да перец.

— Это уж точно, крови из меня немало вытекло, — устало вздохнул Илья и присел у стола. Теперь, в свете лампы, он как следует рассмотрел гостью, снова босую, в длинном бледно-голубом платье, подвязанном серебряным шнурком. Волосы аккуратно заплетены в косу. Просто мечта истинного патриархального мужчины, не знающего о ней то, что знал Илья. И этот аромат он помнил: ледяная речная вода с яблочной кислинкой, сырой мох, налившиеся соком ягоды.

Даже сейчас он заметил, каким цепким взглядом она прошлась по его крепкому молодому телу, но от воспоминаний невольно потеплело внутри. Илья еще не мог понять, чем водяница намерена ему помочь, но во всяком случае счел, что ему, потомку ингерманландских ведьм, держащих в страхе целые деревни, совсем не к лицу перед ней робеть.

— Так-то лучше, — кивнула Накки с улыбкой и достала из полотняного мешочка какие-то склянки и бутылочки. Когда она открыла одну из них, по кухне разлился запах водорослей и прелой листвы. Внутри оказалась какая-то полужидкая масса жемчужно-серого цвета.

— Сними рубашку, тебя надо растереть, — промолвила она. — Ну что ты мнешься, будто я тебя не видела?

Илья не стал спорить, и Накки, щедро зачерпнув мазь, принялась ее втирать в его спину. Поначалу был только холодок, но вскоре тело стало расслабляться и будто оттаивать изнутри. Аромат, витающий в воздухе, постепенно менялся: в нем появлялись терпкие плодовые нотки, как от чуть забродившей сливы.

Закончив, Накки откупорила флакончик, от которого исходил такой же запах, и протянула Илье.

— А вот это нужно выпить, — пояснила водяница.

Он подозрительно на нее покосился, но все-таки сделал глоток. На вкус питье напоминало обычный компот, разве что чуть покрепче. Однако Илье это понравилось и он понемногу осушил флакончик. Вскоре подступило приятное сонное томление, веки стали наливаться тяжестью, Накки бережно коснулась прохладной рукой его лба и плеч, и в следующий момент накатило забвение.

В эту ночь Илья впервые за долгое время нормально выспался и утром чувствовал себя куда бодрее, чем обычно. Даже Ян за завтраком обратил внимание на настроение отца. Однако сам Илья пока не знал, с чем это связано — с силой снадобий или любопытством и желанием снова увидеть эту странную упорную девицу.

Накки лечила его долго, приходя каждую ночь, — почти до конца весны. Он уже полностью доверял ей, к тому же она не лезла в душу, не расспрашивала, не заигрывала, и эта отстраненность понемногу начала интриговать Илью. Как-то финн подумал, что пора бы ее отблагодарить, и вспомнив прабабкины записи о ритуалах жертвоприношения, стал оставлять на столе угощения, которыми прежде задабривали духов, — молоко, мед, яблоки, даже экзотические плоды. Однако девушка ни разу к ним не притрагивалась, и наконец Илья потерял терпение и спросил:

— Ты что, не хочешь есть?

— А почему ты спрашиваешь? — невозмутимо отозвалась Накки.

— Да потому что не хочу быть неблагодарной скотиной. Ты мне — значит, и я тебе, а как с вами по-другому, я не знаю.

— Оно и видно! — рассмеялась девушка. — Велхо, ты молодец, что об этом подумал, но представления у тебя уж очень старые. Мы ведь давно приспособились к переменам и большому городу. Других путей нет — либо погибай, либо уходи в другие земли, либо меняйся и прикидывайся. Мы выбрали последнее...

— Большой город? — удивился Илья. — То есть, вы теперь живете и среди нас?

— Да мы и прежде жили среди вас, только спокойнее. Впрочем, и теперь раскусить нас могут только такие, как ты, а для остальных хватит и небольшого морока, чтоб не замечали клыки и когти. А так мы вполне сливаемся с фоном, живем как странный осколок коренного населения — содержим маленькие гостиницы, бани, закусочные, лодочные станции. Лишний раз мы ни во что не вмешиваемся, но глядим в оба, Велхо, будь уверен!