Княжна Екатерина Распутина (СИ). Страница 8

— Петр… Нельзя же так… Ты же знаешь, какая у нее хрупкая натура.

— А что мне прикажешь? Каждое слово шоколадом вымазывать? — огрызнулся он, раздраженный до глубины души. — Глупая женщина и представить себе не может, какая участь ее ждет. Яким! — рявкнул он, и словно тень из ниоткуда возник слуга, застыв в ожидании. — Целителя к Софье пошли, да поживее! Что с девкой делать, наверняка слышал. И Глашку к ней приставь, чтоб присмотрела.

— Будет исполнено, ваше сиятельство, — ответил Яким ровным голосом, словно всю жизнь только и делал, что исполнял подобные приказы, и тут же бесшумно исчез, растворившись в полумраке комнаты.

Минутой позже возник мужчина средних лет, худощавый, но с лицом, излучавшим добродушие. Он легко провел руками над распростертой на полу женщиной, и та тут же распахнула глаза. Взгляд ее, еще затуманенный, скользнул по лицам присутствующих, задержался на мне. Софья вздрогнула, и по щекам ее покатились слезы.

— Софья, глупенькая, — ласково проворковал Емельянович. — Ты же ничего не понимаешь! Твой сын княжичем будет! Всем соседям на зависть! А ты при нем — в своем доме, равноправной хозяйкой! Радоваться должна.

Софья, казалось, не ощутила ни грамма радости от этих слов. Поднявшись с пола, она закрыла лицо руками и выбежала прочь. В дверях тут же возникло другое лицо — зеленоглазое, девичье, усыпанное веснушками, с дерзко вздернутым носиком. Стройная, рыжеволосая девушка лет восемнадцати нерешительно переминалась с ноги на ногу, оглядывая меня с любопытством. Я же, в свою очередь, уже догадывалась, что это и есть служанка, приставленная ко мне. В голове еще теплилась мысль продолжить комедию, но, почуяв исходящий от меня зловонный дух, я смирилась с перспективой мытья и переодевания.

— Яким, — позвал барон слугу, — отправь Машку и Лину приготовить малые покои для Катерины, те, что Алена занимала прежде. — В его голосе звучала властность, и я поняла: у меня будет своя комната. — И вещи поищи детские, наверняка в сундуках на чердаке пылятся. Пусть княжна поначалу в поношенном походит, а там видно будет, — донеслись слова Петра Емельяновича, когда Яромир вынес меня из комнаты.

Глафира драила меня с усердием, граничащим с фанатизмом, я опасалась, как бы она не содрала мне кожу до костей. Дважды сменив воду, служанка, наконец, оставила меня нежиться в третьей купели, увенчанной шапкой пены. Сладкая истома разлилась по телу, и я, блаженно сомкнув веки, ощутила, как каждая пора жадно вдыхает свежесть. Идиллия была грубо нарушена — дверь распахнулась, впуская в ванную комнату юношу, сложенного богатырски. Из пены торчала одна лишь моя голова, так что приличия вроде бы не нарушены, но я все равно нахмурилась, скорчив недовольную гримасу, готовясь разразиться плачем.

— Михаил! — всполошилась Глафира, метая встревоженные взгляды между юношей и мной. — Ты ее напугаешь, она же голосить начнет!

— Не утерпел, — пробасил он ломающимся голосом. — До смерти любопытно стало на невесту поглядеть. Не понимаю, чего мамка расстроилась! Представляешь, Глаша, я князем стану! Особняк у меня будет. Обязательно тебя заберу, второй женой сделаю, — выпалил он, не сводя с Глафиры похотливого взгляда.

Стало очевидно: к молодому боярину приставили взрослую девицу для усмирения его бушующих гормонов. Что ж… Неглупо. Вот только юноша, и правда, похоже, не совсем в ладах с головой, не понимает очевидного: никто и никогда не позволит ему привести в дом вторую жену из простолюдинок. Во всех мирах у высшей знати свои неписаные законы.

— Ох, княжич, — проворковала Глафира, подслащивая голос патокой лести. — Вы же понимаете, Петр Емельянович да Софья Инокентьевна ни за что не благословят такой мезальянс, — прошептала она с притворной печалью, хитро поблескивая глазами. Ишь, лисица, на чувствах играет.

— Да плевать мне, — утробно прорычал он, сгребая ее тонкий стан в медвежьи объятия. — Я — княжич. Сам волен выбирать, с кем жизнь делить, — прошептал он, опаляя поцелуями нежную кожу ее шеи.

— Княжич! — взвизгнула она притворно, отстраняя его игриво. — Да что вы себе позволяете, на виду перед будущей женой!

— Да она, дуреха, ничегошеньки не смыслит, — прохрипел он, надвигаясь на нее угрожающе.

— Все равно не гоже, — возмутилась Глафира. — Ступайте-ка лучше восвояси, а я, как только освобожусь, к вам в покои загляну, — многозначительно намекнула она, что не место похотливым утехам при невинном создании. Схватив оболтуса за руки, она развернула его и, словно таран, направила к двери, приговаривая: — Ступайте, княжич, в свои покои и дожидайтесь меня.

Слегка отрезвив пылающие щеки легкими шлепками, служанка, одернув лиф платья, поправив платье, заглянула мне в глаза с ласковой тревогой:

— Ваше Сиятельство, пора покинуть воду. Вы, верно, проголодались? Наша повариха сотворила восхитительный куриный суп.

При упоминании еды в животе заурчало, словно голодный зверь проснулся в темной утробе. Желудок сжался в томительном предвкушении, и гримаса невольной муки скользнула по моему лицу. Служанка, истолковав ее по-своему, всполошилась, запричитала:

— Только не плачьте, милая. Мы подберем вам самые дивные наряды, и вы будете прекраснее самой принцессы.

Я замерла, выходя из воды, и, продолжая играть роль невинной, блаженной, с опаской озиралась, словно выискивая притаившегося хищника.

— А бояться вот совсем нечего, — продолжала она ворковать, бережно помогая мне выбраться из ванны. Белоснежная простыня мягко обернула мои плечи, и, словно ненароком подтолкнув, Глафира повела меня прочь.

Рыжеволосая красавица мне определенно нравилась: тихая, ласковая, без капли надменности, словно голубка ворковала рядом, помогала облачаться мне в нижнее белье и платье. А то, что у нее там шуры-муры с младшим боярином… Молодость — ветреная пора. Мне до их забав дела нет. Когда вырасту, замуж за этого увальня Михаила я уж точно не пойду.

Неделя промелькнула, словно сон, с тех пор, как я оказалась в этом мире и в стенах особняка Соловьевых. Сегодняшнее утро дышало непередаваемой красотой: солнце золотило верхушки деревьев, а птичий хор звенел в изумрудной листве сада. Легкий, прохладный ветерок, ворвавшись в распахнутые окна, нежно ласкал кожу моих рук. Я купалась в этой радости жизни, день за днем осваиваясь в новом теле.

Все это время я предавалась неге и отдыху, лелея воспоминания о прошлой жизни и размышляя о настоящей. Неразрешимой тайной оставалось, как моя душа совершила этот невероятный переход в тело осиротевшей княжны. И загадочная «лента», принявшая облик зверька, — как эта непостижимая субстанция сумела проникнуть в меня, ухватиться за мою душу и воплотиться вместе со мной в этом новом мире?

Законы мироздания непостижимы для меня, и остается лишь принять судьбу и довольствоваться тем, что имею. А пока у меня не было ничего, кроме фамилии, наводящей ужас на людей. Из обрывков разговоров взрослых я узнала, что была найдена сумка с документами на мое имя. Это было чудесной новостью, ведь теперь не придется никому доказывать, что я — княжна Екатерина Распутина. К сожалению, я не помнила имени моей преданной няни, но ее самоотверженность поразила меня до глубины души. Петр Емельянович распорядился собрать ее останки и предать земле на кладбище. Я не знаю, где оно находится, но как только окрепну, обязательно найду ее могилу и возложу цветы в знак моей благодарности.

Вылезать из-под одеяла не было ни малейшего желания, но задумчивый голос Хромуса заставил насторожиться.

— О… Ещё О, — бормотал он, перебирая камешки. — Какое красивое О.

И тут меня словно разряд молнии пронзил. Отбросив одеяло, я пулей вылетела из кровати и понеслась в тот самый закуток, откуда доносилось его восторженное бормотание. Застыв перед ним, я потеряла дар речи, ошеломлённо глядя на разноцветную россыпь сафиров.

— Где ты это взял? — прошипела я, ткнув пальцем в его сторону для убедительности.

— Там, — ответил он, махнув своей маленькой растопыренной лапкой в неопределённом направлении.