Княжна Екатерина Распутина (СИ). Страница 26

— Пусти! — прошипела я, колотя по каменной мужской руке, но мои удары были для нее не более чем комариным укусом.

Меня доставили на полигон и поставили на землю. Оглядевшись, я столкнулась с недоуменными взглядами дружинников и пронзительными серыми глазами старшего наследника рода.

— Чего надо? — недовольно буркнула я, одергивая юбку платья.

— Прощения хотел попросить, — ответил он, и я заметила тень усталости в его глазах. Вероятно, его тоже не радовала перспектива третьей женитьбы отца. — Когда я говорил, что научу тебя биться на мечах, я не лгал, — попытался он оправдаться. — Признаться, испугался, что не рассчитаю сил и ненароком отниму у тебя жизнь одним неосторожным ударом. Я ведь никогда не тренировал таких мелких девочек… Не знаю, как с вами обращаться. Хочу, чтобы ты не держала на меня зла.

— Не держу, — ответила я и попыталась улыбнуться, но ледяной осколок обиды, оставшийся после того случая, не растаял, а затаился маленьким зверьком в груди. — Я просто была под впечатлением после встречи с монстрами, вот и загорелась желанием научиться защищаться. Сейчас немного остыла и понимаю, что тебе не до меня, у тебя своих забот полно. Да и не женское это дело — мечом размахивать. Ладно, боярин, побежала я. Прогуляюсь, — и я, оставив за спиной немного озадаченные взгляды мужчин, направилась прочь.

Извинения Дмитрия смутили меня, но в глубине души я осталась к ним равнодушна. Видно, тот огонек, что некогда пылал во мне, истлел, оставив после себя лишь холодный пепел, поразительно схожий с безразличием. Именно это чувство теперь поселилось в моем сердце по отношению к Дмитрию.

К речке я не бежала, а неспешно брела, упиваясь картиной, что разворачивалась передо мной: стрекозы, словно ожившие драгоценности, искрились над цветущим лугом, а бабочки, пестрые и легкие, порхали в танце, едва касаясь головок клевера. Порой я останавливалась, завороженная, наблюдая, как складываются в изящный веер их крылья, демонстрируя миру совершенство узора. Заливистая трель жаворонка лилась с небес, а в голове роились мысли о новостях и беседе со старшим наследником боярского рода Соловьевых.

Когда я подошла ближе к реке, к нежному шепоту ее вод примешались тихие всхлипы и испуганный шепот.

— Олег… Я ведь не умру? — дрожал плаксивый девичий голосок, словно надломленный стебелек.

— Даш… ну сама же видишь, я стараюсь, — отозвался кто-то глухим, ломающимся басом.

Медлить было нельзя. Инстинкт вопил о чьей-то нужде, и я, не раздумывая, ринулась в чащу камышей. Колючие, жесткие стебли хлестали по лицу, но я, не обращая внимания на их зелено-желтую ярость, продиралась сквозь заросли, раздвигая стебли и сплевывая назойливые семена-парашютики. Бархатистые коричневые початки рогоза уже налились зрелостью и торопились отдать ветру свое семя, осыпая меня невесомой пылью.

Раздвинув жесткие сухие стебли, я замерла. Передо мной, словно в ожившей картине, предстали двое подростков. Юноша лет четырнадцати склонился над бледной, почти прозрачной девочкой моего возраста. Что-то неуловимо роднило их лица. Он бережно прикладывал к ее окровавленной ладошке сочную зеленую кашицу, а девочка, съежившись, тихонько повизгивала, как загнанный щенок.

Оттолкнув мальчишку, я перехватила окровавленную ладонь девочки. Разрез, зиявший во всю руку, безжалостно обнажал глубину раны, откуда пульсирующей струей сочилась кровь. Собрав волю в кулак, я мгновенно вызвала в памяти калейдоскоп образов ран и, не обращая внимания на ошеломленные взгляды, принялась за дело. Словно дирижер невидимого оркестра, я мысленно повелела кровеносным сосудам сузиться, усмиряя кровотечение. Высвободив армию лейкоцитов, направила их к месту сражения, где они, словно преданные воины, отчаянно ринулись очищать рану от захватчиков — бактерий и микроорганизмов. Невидимые нити коллагена начали плестись, словно паутина, сращивая разорванные ткани, восстанавливая поврежденные сосуды. Края раны, словно испуганные зверьки, стали медленно сближаться. Клетки кожи, словно крошечные строители, начали свое триумфальное шествие, перебираясь через зияющую пропасть, чтобы возвести мост новой кожи, не оставив от раны и следа.

Залюбовавшись сотворенным, я замерла, чутко вслушиваясь в шепот камышей. Оторвав взгляд от затянувшейся раны, я встретилась с распахнутыми, полными изумления голубыми глазами девочки и чуть приоткрытым от удивления ртом.

— Привет, — тихо произнесла я.

— З…здравствуй, — медленно отозвалась она, словно пробуждаясь от оцепенения. Взгляд её метнулся к ладони, затем снова ко мне. Прошептав едва слышно: — Как ты это сделала?

— Дашенька… — предостерегающе произнес молчавший до этого юноша. — Поосторожнее надобно быть со словами… Перед тобой боярыня стоит.

— Не боярыня, а княжна Екатерина Распутина, да только что с этого. У меня ни кола ни двора, я сирота, к тому же бедная, словно церковная мышь. Петр Емельянович меня в дом взял из милости. Да только случилось мне уже и прислугой побывать, так что мы с вами, почитай, одного поля ягоды, — ответила я добродушно, подметив на них надетую простую одежду.

— Как же так? — искренне изумилась девочка. — Княжна — и по дому прислуживает?

— Так я ж говорю — сирота. А таких, как я, обидеть недолго. Государь всю мою семью к смерти приговорил, меня одну лишь помиловал. Только вот дома своего больше нет, скитаюсь по чужим углам. А вы откуда будете? — скрывать правду не было смысла, скоро весть обо мне расползется по всей России-матушке.

— Мы из соседней деревни. Черпалы свои пришли проверить. Раки нынче здоровые, — ответил юноша, перехватывая руку сестры и внимательно осматривая ее ладонь. — Это ты сделала? — спросил он с внезапной настороженностью.

Холодная волна накрыла меня. Я так отчаянно хотела сохранить свой дар в тайне… и вот стою на краю пропасти, у самой грани разоблачения.

— Я… — хрипло прошептала я.

— Ты… целитель? — продолжал допытываться он.

Я почесала лоб, судорожно раздумывая, как всё объяснить. Решила довериться им, но всей правды открывать не стану.

— Давайте покинем это место, и я вам всё расскажу. Мало ли кто подслушает… — для убедительности оглянулась по сторонам и ничего не услышала, кроме сухого шелеста камышовой листвы.

Мы подошли к речке и расселись на поваленное бревно, то самое, где намедни дед удил рыбу. Я, зачарованная синим течением воды, вкратце поведала им историю своей жизни, словно вылила душу на пологий берег. Рассказала о пробудившемся целительском даре, что расцвел во мне при встрече с чудовищами, и о том, что держу это в тайне ото всех, ведь истинное проявление силы ждет меня лишь в пятнадцать лет, в стенах академии.

— Теперь вы знаете обо мне всё. И у меня к вам даже не просьба, а мольба: пусть ни единое слово из услышанного сегодня не покинет пределы этого берега.

— А покажешь нам своего фамильяра? — сгорая от нетерпения, выпалила Даша, и в глазах ее зажглись озорные искорки.

— Хромус! — позвала я, и в то же мгновение на моем плече материализовался зевающий зверек.

— Чего тебе, бедовая? — проворчал он, тут же добавляя: — Новыми знакомствами обзавелась.

— Да… Это брат с сестрой из соседней деревни. Я Даше руку вылечила.

— Ты хоть понимаешь, к чему может привести твоя доброта? — Хромус нахмурился и метнул на детей подозрительный взгляд.

Они мгновенно отпрянули, едва не кувыркнувшись с бревна, и Олег поспешил его успокоить:

— Мы никому не расскажем.

— Нет у меня веры в людей. Можете сболтнуть лишнее, а потом по деревне слухи поползут, а там, гляди, и до Соловьева дойдут. Вы должны клятву произнести, а я ее магически закреплю, — медленно проговорил Хромус, погруженный в свои мысли.

— Мы согласны! — хором выдохнули брат с сестрой и вскочили с насиженного места.

— Повторяйте за мной, — скомандовал фамильяр: — Все, что слышали и видели из наших уст, да не сойдет. А если кто начнет пытать, память об этом мигом сотрется.

Едва слова сорвались с их губ, в воздухе взметнулись две золотых ленты и вонзились им в головы.