Княжна Екатерина Распутина (СИ). Страница 27

— Ничего себе! — ошарашенно выдохнул Олег. — Даш, ты это видела… Магия!..

— Ага, — восторженно пролепетала его сестра.

Они устремили взгляды на меня. Я встала и улыбнулась им. Понятия не имела, что именно сотворил Хромус, но твердо решила выведать у него всё позже. Деревенские ребята мне понравились. Наверное, своей простотой и добродушием. К тому же у нас появилась общая тайна, а это сближает.

— А давайте дружить? — предложила я, протягивая им ладонь.

Брат с сестрой переглянулись, и по счастливым улыбкам на их лицах я поняла, что они не против дружбы. Нерешительно пожали мою руку.

— Так чем ты так руку порезала? — спросила я у Даши, а она, вновь переглянувшись с братом, весело рассмеялась.

— Да ясно чем, камышом! Много раз уже резалась, но так сильно — впервые. Испугалась, когда кровь не хотела останавливаться, думала, умру. Спасибо тебе, спасла меня!

— От потери крови ты бы не умерла, рано или поздно она бы прекратила течь. Но вот последствия были бы тягостными. Покраснение, воспаление, нагноение и всякие неприятности, которые продлились бы долгое время. Теперь всё это позади. Иди руку в речке от крови помой. — Я проводила взглядом девочку, идущую к самому берегу, и, посмотрев на ее брата, спросила: — Когда теперь еще увидимся?

— Дня через два в это же время приходи. У нас по дому много дел.

— Хорошо, — ответила я и побежала к усадьбе. Из-за всех событий у меня разыгрался зверский аппетит.

Повариха, заметив мой голодный взгляд, едва сдержала слезы. Вложив мне в руку пару румяных пирожков с мясом, она вздохнула и ласково провела рукой по волосам.

— Ступай, дитятко, к себе. У Соловьевых что-то неладное. Кричат так, словно татарва нагрянула, — усмехнулась она и, приподняв крышку огромного казана, принялась помешивать аппетитное мясо.

Жареный аромат дурманил, заставляя ноздри трепетать. Я благодарно откусила пирожок и, поблагодарив повариху, помчалась прочь, сгорая от любопытства.

Дом, этот тихий уголок, до недавнего времени наполненный умиротворением, в данный момент был затоплен какофонией воплей, рыданий и пронзительных визгов двух сестриц, доносившихся из святая святых — покоев их дражайшей маменьки. Не удостоив эти душераздирающие звуки ни единой секунды своего внимания, я триумфально ворвалась в собственную обитель и немедленно обратилась к этому источнику мудрости и всеведения — своему зверьку.

— Хромус, ты, разумеется, в курсе, что эти невинные овечки опять не поделили?

— О, да как же можно не знать, — промурлыкал он, и его благородный черный носик презрительно дернулся, будто отражая всю комичность ситуации. — Я всего лишь подложил лифчик Василисы Алене, этой непризнанной королеве моды. Стоит, понимаешь, перед зеркалом, пихает всякий хлам в лиф и воображает себя Афродитой. Глупышка, всё ждет, когда же природа соизволит одарить ее своими щедротами. А Василисе, этой тонкой ценительнице прекрасного, я подкинул колье, которое Алене папенька привез из самой столицы. Ну, ты же понимаешь, это же просто верх коварства — тайком пробираться в чужие покои, доставать из шкатулки чужую драгоценность и любоваться собой, любимой. В общем, столкнул этих голубок лбами. За их ангельские перебранки они получили, естественно, выговор от самого главы семьи, а потом и от этой мегеры — матери. Как думаешь, знатно я им отомстил за все твои страдания?

Я сдавленно хихикнула, живо представив эту идиллическую картину, и разразилась искренним, неподдельным смехом, не забыв при этом выразить свою безграничную благодарность этому гению интриг и коварства нежным поглаживанием между двумя очаровательными рожками.

Глава 13

Переход на новый ранг

Знакомая тропинка лениво вилась меж поблёкших трав, уводя меня к реке. Лето, словно мимолетное виденье, кануло в Лету, унеся с собой буйство красок. Осенняя хандра коснулась всего вокруг: трава пожухла под натиском времени, а даже хвойный лес, что величаво возвышался на горизонте, утратил свою былую сочность.

Растирая зябкие плечи, разгоняя назойливый хоровод мурашек, я услышала в небе протяжный гогот гусей. Вскинув голову, я завороженно наблюдала, как вожак, словно опытный кормчий, ведёт свою стаю в тёплые края. «Везёт же некоторым, — промелькнуло в голове, — будут греться под ласковым солнцем». Я вздохнула и поёжилась.

Пора бы уже доставать из сундуков теплые вещи, но пальто мне пока так и не выдали. Тревожить Хромуса, отправляя его на чердак за старыми, ношеными девчоночьими вещами, не хотелось. Да и зачем? И так уже старые вещи Михаила обернулись для меня обидным прозвищем «воровка».

Подойдя к реке, я погрузилась в созерцание ее темных, задумчивых вод. Даже река, казалось, потеряла свой былой насыщенный цвет, теперь она несла свои свинцовые воды по течению, прочь, вдаль, навстречу неизведанному.

Сколько же тайн и чудес встречается ей на пути! Ах, если бы я могла стать водой, слиться с этим неудержимым потоком и устремиться навстречу новым, неизведанным берегам! Но это всего лишь детские грезы, мимолетные видения, что нет-нет да и посетят меня. Что уж тут поделать, мне всего десять лет, а десятилетним девчонкам свойственно мечтать и фантазировать.

С приходом осени переобразилось и имение Соловьевых. Михаил и Василиса отбыли в академию. Вместе с ними отправили и Глафиру, дабы блюсти чистоту в хоромах боярских отпрысков, а заодно спускать пар с барских штанов.

Двух младших дочерей Петр Емельянович спровадил в пансион. Обо мне же особо радел, нанял двух учителей. Математике учил Конюхов Савелий Михайлович, а русскому языку — Солнцегорова Рима Федотовна. Что тут скажешь, кадры еще те.

Конюхов и часу не мог прожить без глотка горячительного, его мясистый нос алел, словно сигнальная кнопка. Казалось, нажми на него — и взвоет сирена. Савелий Михайлович, мужчина лет пятидесяти, вызывал отторжение. Неопрятный, от него веяло затхлостью и немытым телом. Но я приноровилась, воздвигала в носу фильтры, исправно очищающие воздух. Математик он когда-то был отменный, но с каждодневным пьянством утратил интерес к работе. Хорошо хоть не забыл, что дважды два — четыре. От этих занятий меня разбирала тоска смертная, но я прилежно делала вид, что внимаю науке. К тому же, приняв на грудь, Конюхов тут же валился головой на стол и мирно посапывал. Поначалу храпел, но я быстро излечила его от этой напасти. Теперь могла в тишине предаваться мечтам или любоваться спящим на дереве котом Мотькой. Тот еще разбойник.

Рима Федоровна давно перешагнула восьмой десяток. Скрюченная старушка, сморщенная, словно печеное яблоко. Несколько раз за урок выдавала мне одно и то же задание. Порывалась было подправить ей мозги, но не рискнула, а потом поразмыслила, что так даже и лучше. Целый час выводила я палочки да крючочки в тетради… Благодать.

Подойдя к речке, я завороженно смотрела на стремительный бег воды, и в памяти, словно блики солнца на волнах, всплыли встречи с Олегом и Дарьей. Теперь они далеко, и уже успела соскучиться по друзьям.

Деревенька Вязькино, в которой они проживали, гнездилась на землях боярина Соловьева, и тяжкий крест зависимости лежал на каждом ее обитателе. Крестьяне были привязаны к земле, словно корни старых дубов. В каждой деревне восседал староста, блюдя порядок железной рукой и взимая с каждого дома непосильную дань. Мечта о воле, о лучшей доле теплилась в сердцах людей, но откупная цена — сто серебряных рублей — казалась неприступной стеной. Бедняки, скованные нуждой, не смели покинуть родные пенаты, понимая, что и под сенью других бояр едва ли найдут утешение.

Крестьянские дети обучались грамоте лишь краткие четыре года. Зачем же нищему мудреность? Умеют читать, считать да писать — и довольно с них.

Это произошло на самой кромке лета, когда предчувствие осени уже витало в воздухе, пронизанном запахом увядающих трав. Как обычно, я со своими знакомыми собирались у реки. Звук шагов разрушил тишину, и, обернувшись, я сразу почувствовала неладное. Встревоженный взгляд Олега, красные от слез глаза Дарьи говорили громче слов.