Хозяин Амура (СИ). Страница 3

Но была крупная группа рабов, что вели себя агрессивно. Глядя на нас с недоверием и затаенным страхом, они сбились в огромную толпу, из которой неслись гортанные гневные выкрики. Похоже, для них мы были просто новой силой, пришедшей на смену старой. Я видел на их изможденных, безразличных лицах один и тот же немой вопрос: какими будут новые хозяева?

Особенно выделялся огромный, почти с Тита ростом, ханец с широким, свирепым лицом и руками, похожими на кузнечные молоты. Похоже, он был тут заводилой: собрав вокруг себя большую группу рабов, что-то яростно им говорил, отчаянно жестикулируя, и толпа вокруг согласно, глухо гудела, явно одобряя его слова.

— Кто он, и чего там орет? — спросил я подошедшего Лян Фу.

— Его зовут Ван, — волнуясь, объяснил тот. — Он говорит, что не верит нам. Что мы убили одних хозяев, чтобы занять их место. Говорит, что золото теперь их, по праву тех, кто поливал его потом и кровью. И требует, чтобы мы убирались!

Обстановка мгновенно накалилось. Мои бойцы, услышав эту дерзость, напряглись, взявшись за оружие. Мышляев, достав револьвер, мрачно взглянул на этого Вана и взвел курок. Увидев это, китайцы заволновались еще сильнее. Еще мгновение — и пролилась бы новая кровь.

— Стой, — бросил я Мышляеву, останавливая его жестом.

Я повернулся к Лян Фу

— Скажи, — тихо спросил я, чтобы слышал только он, — среди них есть ваши? Бывшие воины Небесного Царства?

Лян Фу внимательно всмотрелся в толпу.

— Есть, Да-бань, — после паузы кивнул он. — Я вижу несколько знакомых лиц. Тех, кого схватили после разгрома под Нанкином.

— Тогда иди, — решил я. — Иди и говори с ними. Не со всеми. Только с ними. Напомни им, кто они, за что воевали.

Это был удар в самое сердце их стихийного бунта. Лян Фу шагнул вперед и, перекрывая голосом выкрики сторонников Вана, заговорил. Он не просто обращался ко всей массе — нет, он выкрикивал имена, указывал на отдельные лица в толпе, горячо что-то втолковывал, взывая к прошлому. И у него получалось.

Разумеется, я не понимал слов, зато отлично видел, как меняется атмосфера: толпа бывших рабов, до того единая в своем недоверии, вдруг начала расслаиваться. Одни — те, к кому он обращался, — опускали головы, другие смущенно переглядывались. Свирепый Ван что-то яростно ревел, пытаясь удержать внимание паствы, но это мало помогало.

Вскоре из толпы начали выходить люди. Сначала по одному, потом десятками. Это были бывшие тайпины. Когда Лян Фу закончил речь, толпа, до этого безмолвная, взорвалась ревом. Но это был уже не враждебный гул, а крик воодушевления. Десятки людей разом скандировали одно слово: «Тайпин! Тайпин!» — подходили и становились за спиной Лян Фу. Когда их набралось больше сотни, Ван понял, что проиграл. За ним осталась лишь небольшая — несколько десятков, — но самая озлобленная и агрессивная часть рабов.

Теперь пришло время решать, что с ними делать. Убивать было не за что, но и оставлять здесь эту неподконтрольную вольницу я не хотел. Пусть убираются подобру-поздорову, в конце концов, они тут здорово натерпелись!

— Лян Фу, переводи, — громко сказал я, но так, чтобы все поняли, что это мое решение, а не инициатива командира тайпинов. — Я никого не держу. Каждый, кто хочет уйти, свободен. Дорога открыта.

Толпа замерла в недоумении. Даже Ван, услышав перевод, удивленно вскинул голову.

— Но! — Я поднял руку. — Золото, — я кивнул в сторону фанзы приказчика, где были найдены карты, — останется здесь. Мы, мой отряд, проливали за него кровь, штурмуя этот гадюшник. Это наша добыча, и она пойдет на покупку оружия для нашей общей войны.

По толпе прошел разочарованный ропот.

— Однако, — продолжил я, — я понимаю, что многим из вас нужно добраться домой, к своим семьям. Поэтому каждый, кто решит уйти, получит от меня провиант на дорогу, мешок проса и лян золотого песка, чтобы не умереть с голоду в пути. Выбирайте. Или уходите с миром и малой долей. Или оставайтесь с нами, берите в руки оружие и сражайтесь за большую долю, за свободу и за новую жизнь, или зарабатывайте и получайте честную плату.

Среди рабов начались яростные споры. Неудивительно: я дал им то, чего у них никогда не было — выбор. Ван, поняв, что разбогатеть ему тут не светит, что-то яростно прорычал, развернулся и, сопровождаемый своими самыми верными сторонниками, пошел прочь, к выходу из ущелья. Остальные остались. Они смотрели на меня — уже не со страхом, а с восторженным уважением.

— Теперь они с нами, — сказал Лян Фу, подойдя ко мне. — Они будут не рабами, а воинами. Нашими братьями.

Тем временем вернулся Тит.

— Командир, я там склады проверил. Золота тут в закромах немного — видимо, все добытое сразу свозили в Силинцзы, но с полпуда найдется…

— Вот так славно! Полпуда золота — это мало? — удивился Мышляев.

…чумиза и гаолян есть в достатке, а уж инструмента — на три таких прииска хватит. Кирки, лопаты, тачки, вороты… Все в исправности. Можно хоть завтра начинать работу.

Выслушав доклад, я кивнул, глядя, как бывшие рабы обступают тайпинов, жадно слушая их рассказы. Да, прииск должен был снова заработать, и чем быстрее, тем лучше. «Тигровый Зуб» — самый богатый из приисков Тулишена, почти неуязвимый для внезапной атаки извне, будет нашим главным форпостом.

Остаток дня пролетел в мелких хозяйственных заботах: уходящим рабам вручали золото и провиант, заканчивали ревизию продовольствия и прочих припасов, распределяли наших новых работников по бригадам. Лишь когда солнце зашло за западные вершины Хингана, я смог вырваться из этой круговерти и хотел было вернуться к изучению таинственных карт, но меня вызвал доктор Овсянников.

— Владислав Антонович, будьте любезны, пройдемте в наш лазарет! Меня очень беспокоит состояние Сафара!

Встревожившись, я поспешил за ним.

В небольшой фанзе рядом с домом управляющего, где разместился наш импровизированный госпиталь, лежало восемь тяжелораненых. Сафра устроили на кане у стены. Даже в неясном пламени свечи было видно, что Сафару стало хуже. Что-то глухо бормоча по-башкирски, он метаться на своей импровизированной койке, а лицо его горело лихорадочным румянцем. Овсянников, потрогав его лоб, с мрачным лицом покачал головой:

Пульс слабый, аритмичный. Жар. Как я и боялся, началось воспаление мозга. Если мы не обеспечим ему полный покой и правильный уход, он может и не выжить. Здесь, в походных условиях, я бессилен. Ему нужно обеспечить достойные условия выздоровления. Надо отправить его обратно в Силинцзы — оставлять его здесь, в горах, равносильно смертному приговору.

— Доктор, перенесет ли он путешествие до города? — с беспокойством спросил я, вспоминая, сколь труден был путь до прииска «Тигровый Зуб». Овсянников тяжело вздохнул.

— Да, его можно доставить, но только на носилках. Выделите несколько пар толковых людей. Я буду сопровождать их.

— А остальные раненые?

— Их состояние не внушает опасений. Впрочем, я взял бы еще вот этого, — он указал на лежавшего рядом с Сафаром нанайца с простреленным плечом, — поскольку опасаюсь нагноения…

— Курила… — раздался вдруг тихий шепот, прервавший наш разговор.

Сафар пришел в себя. Похоже, жар немного спал, но слабость была такова, что он едва мог пошевелить головой. Он с трудом сфокусировал на мне взгляд, и его потрескавшиеся губы шевельнулись.

— Не уходи… — прохрипел он.

— Я не ухожу, Сафар. Уходишь ты. В город, в лазарет. Тебе нужно лечиться.

В его глазах на мгновение мелькнула паника. Он попытался приподняться, но не хватило сил. Его рука нащупала мою и вцепилась в нее с неожиданной, лихорадочной силой.

— Нет… я должен… с тобой… — прохрипел он, и его взгляд стал лихорадочным и ясным. — Он забрал у меня все, Курила. Все. Я дышу только для того, чтобы увидеть, как он будет подыхать. Я не могу здесь лежать… Не могу… пока эта тварь ходит по земле. Это… несправедливо…

Он говорил, задыхаясь, и каждое слово отнимало у него последние силы. Глядя в его горевшие безумным, черным огнем глаза, я видел — эта жажда мести была последней нитью, за которую душа цеплялась в этом мире.