Величие империи (СИ). Страница 2

Дошёл до своих позиций, развернулся и увидел, что башкиры готовы к кавалерийской атаке. Иван Тарасович Подобайлов также показывал, что штуцеры заряжены и готовы к бою. Кроме того, мы достигли значительного численного перевеса.

И даже с тем пониманием, что этот отряд прорвался через пост, где стояли мои воины, что там мог быть бой и мои люди полегли, я не хотел лить много крови. Но…

— Пли! — отдал я приказ, как только наши оппоненты начали движение и приготовились к стрельбе.

Десять минут… И около ста трупов, еще более ста пятидесяти человек сдались. Мы расстреляли издали из штуцеров большую часть солдат и офицеров противника. Но они сделали свой выбор.

Приказав не допускать сбор трофеев башкирами, я отправился к Елизавете. Нельзя тревожить тела русских солдат, пусть они и ошиблись. А нам нужно выезжать с другой стороны. Нельзя, чтобы Лиза видела кровь и трупы. Знать она будет, тут шило в мешке не скрыть. Но одно дело услышать, иное увидеть.

Ещё немного сборов, и, не спеша, в ночь отправимся. К утру мы должны быть во дворце.

— Как смеешь ты? Я посол Крымского ханства! — пытался вразумить Ушакова Исмаил-бей.

— Твоего ханства уже не существует. А в твоих городах стоят русские полки, — кричал Ушаков. — И не тебе кричать во дворце русской императрицы!

Бывший глава Тайной канцелярии тяжело дышал и насилу сдерживался, чтобы не отомстить через деда Норову. А так хотелось собственноручно зарезать того, чья кровь течет в Норове.

Недавно к Ушакову привели родственника врага. Андрей Иванович сперва хотел лишь хотел посмотреть на того, в связях с кем собирался обвинять бригадира Норова. Похожи…

— Гяур, ты не смеешь! — выкрикнул Исмаил, когда его, по взмаху руки Ушакова, вновь крутили сразу трое сотрудников тайной канцелярии.

Удар! Нос одного из людей Ушакова хрустнул, и из него хлынула кровь.

Удар! В солнечное сплетение старика прилетел увесистый кулак.

Исмаил-бей скорчился и стал оседать.

— Вот так, столько веков вы угнетали православных, — злорадствовал Ушаков. — Пришла и наша очередь. Ты… Ты такое же ничто, дрянь, как и внук твой.

По мере того, как менялось выражение лица Исмаил-бея, исчезала ухмылка с лица Ушакова. Старик покраснел, захрипел. Его отпустили держиморды главного бунтовщика, отойдя, как от прокаженного.

Но это не помогло. Исмаил-бей схватился за сердце, другой рукой облокотился на стол и медленно стал оплывать к полу.

— Будь ты проклят! И пусть внук мой отомстит за меня. Встретимся в аду. Иншалла, — прохрипел старик, закатил глаза и окончательно рухнул.

Ушаков стоял и смотрел, как умирает крымский посол. Бунтовщик ещё не до конца сошёл с ума, чтобы не понимать, какие могут быть последствия. Какой же это удар по репутации Петербурга! Здесь убивают послов, уже готовых подписать любые соглашения и сделать свои земли частью Российской империи. И как это воспримут другие беи Крыма?

Зимний дворец.

22 сентября 1735 года 22.10

— Ваше Высочество, следуйте за мной. И вы, принц, — лакей без церемоний потянул за руку Анну Леопольдовну.

— Кто вы и куда меня тащите? — испуганно блеяла, словно овечка, великая княгиня.

— Нет время, ваши высочества. Пока другие заняты смертью посла, нет присмотра за вами, — настаивал слуга.

Или не слуга вовсе?

— Её Высочество никуда не пойдёт, пока я не удостоверюсь в том, что её жизни ничто не угрожает! — резко и решительно сказал Антон-Ульрих.

Анна с благодарностью посмотрела в глаза своему мужу. Принц действительно стал вести себя по-мужски. Он не позволял никому приближаться к Анне Леопольдовне. Уже несколько раз обнажал свою шпагу и призывал это сделать своих пажей.

Вместе с тем, Антон-Ульрих даже включился в политическую игру. Он отправил своего лучшего из пажей, барона Мюнхгаузена, заручиться поддержкой бригадира Норова. Сам барон не вернулся. Это было бы сложно сделать, учитывая, сколько солдатни сейчас находится в Зимнем дворце.

Однако принцу удалось подружиться с одной из карлиц умершей императрицы. Авдотья помогла вывести барона. И теперь Антон-Ульрих ожидал лишь вестей от бригадира Норова. Он чувствовал и знал, что этот человек не должен предать Анну Леопольдовну.

Ведь принц был полностью уверен, если какой-либо мужчина, любой из ныне живущих, познает близость с такой непревзойдённой красавицей, какой Антон считал Анну Леопольдовну, то этот мужчина навсегда полюбит Анну.

И, как ни было тяжело Антону-Ульриху, жизнь и здоровье его любимой жены и его ещё не рождённого сына, были куда как важнее, чем ревность.

— Я от того господина, который желает вам только добра, — выпалил Никифор, который не хотел выдавать себя.

Это был один из людей Остермана, задача которого — слушать и следить за тем, что происходит вокруг Анны Леопольдовны и не только. Он не был силовиком, он умел хорошо слушать и запоминать. Но сейчас был вооружён и готов к бою.

— Мы не тронемся с места, пока вы не скажете, куда вы нас хотите отвезти, — настаивал Антон-Ульрих.

Анна Леопольдовна впервые почувствовала себя защищённой со своим мужем. Она посмотрела на него совершенно другими глазами. Да, лопоухий, безусловно, слишком тощий. Но женщина уже пыталась рассмотреть хоть что-то красивое, притягательное в этом мужчине.

Ведь он оказался единственным, кто её по-настоящему любит. И это играло главную роль в том, что Анна всем сердцем хотела довериться Антону, быть ему верной и достойной женой.

Пока получалось плохо. Но отвращение, которое питала Анна Леопольдовна к своему мужу, прошло. Может быть, придёт и какое-то тёплое чувство?

— Я отведу вас в единственное в Петербурге действительно защищённое место. Это дом бригадира Норова, — вынужденно, но всё же рассказал о планах Никифор.

Глаза Анны Леопольдовны вспыхнули огнём страсти. Она ещё не остыла к тому гвардейцу. Она всё ещё хотела его наказать, доказать, чего именно он лишается.

И это почувствовал Антон-Ульрих. Сердце мужчины защемило, но он тут же взял себя в руки. Сейчас главное — спасти Анну.

— Ведите к Норову! — сказал Антон-Ульрих.

Анна Леопольдовна посмотрела на своего мужа. Она будто почувствовала его боль. Это было непонятно для женщины, но она начинала чувствовать Антона, его переживания, его страхи. Ей, наконец, стало жалко этого человека, который её любит, а она в ответ лишь доставляет ему очередную порцию боли.

Жалость — не то чувство, которое может быстро воспламенить любовь. Но это и не те эмоции, которые нещадно поливают костёр любви холодной водой.

Никифор спешил. Он понимал, что пока Ушаков общается с крымским послом, пока переживает о смерти крымца, есть шанс уйти. Мало кто знал, как и где есть потаённые ходы в Зимнем дворце. Никифор и сам до конца не понимал, как можно выйти через тот подвал, куда он вёл Анну Леопольдовну и её мужа.

Но главное — об этом знала одна девушка, которую далеко не все воспринимали всерьёз, над которой смеялись, та, которая ещё недавно играла немалую роль во всей Российской империи.

— Ну, наконец-то! — звонкий голосок Бужениновой раздался эхом в тёмном помещении подвала. — Я вас выведу. И сама уйду. И уж поверьте, что уши накручу Норову, если он вас плохо примет.

В другой момент Анна Леопольдовна могла бы рассмеяться от того, сколь нелепо выглядела Авдотья. Когда эта девушка из приближенных умершей императрицы говорила на полном серьёзе, то казалась ещё более смешной, чем когда пыталась шутить. Вот только сейчас было не до веселья.

Тёмный сырой подвал казался бесконечным, а Анна не предполагала, что во дворце есть такие помещения. Но именно здесь хранились многие съестные запасы; здесь же находилась и коллекция хмельных напитков, которую начал собирать герцог Бирон.

Лишь минут через десять, поплутав, словно в лабиринте, по тёмным подвальным закоулкам, Авдотья вывела Анну Леопольдовну и её мужа на поверхность.