Хозяйка старой пасеки 3 (СИ). Страница 20

В груди потеплело. Подозревает меня исправник во всех смертных грехах или нет, но сейчас он на моей стороне.

— Выбиралась али не выбиралась, это не мое дело, — опомнился Кошкин. Видимо, сообразил, что доказать я ничего не смогу, а уездный исправник хоть и второе лицо в уезде, но против столичных чиновников — мелкая сошка. — Мое дело было ссудить. А как покойница собиралась объяснять дворянской опеке необходимость этой ссуды — не по моему чину вопрос. Это вам, господам, между собой решать. Однако ежели расписки есть и подпись на них стоит, долг необходимо вернуть.

— Согласен, — кивнул Стрельцов. — Однако вот незадача. Подпись Глафиры Андреевны на этих документах не имеет законной силы, потому что она в то время находилась под опекой в силу неспособности отвечать за свои действия. Имеет значение подпись Агриппины Тимофеевны. Она — настоящая заемщица. С нее и спрос.

Он опустил и эту пачку расписок на стол рядом с первой. Кошкин начал багроветь, но исправник не дал ему открыть рот.

— Удивляюсь я вам, Захар Харитонович. С вашим-то опытом, с вашим умом — и так рисковать своими деньгами! Агриппина Тимофеевна далеко не молоденькой была. Хоть и негоже нам, мужчинам, судить о дамских летах, а все же ясно было, что столь почтенную даму Господь может прибрать в любой момент. Даже не знаю, с кого вам теперь долги взыскивать. Пятнадцать… хорошо, пусть тринадцать тысяч отрубов — сумма серьезная.

Купец скрипнул зубами.

— Глафира Андреевна — наследница. Она единственная родственница покойной. Значит, ей и расплачиваться.

— Ваша правда, — подал голос Нелидов. — Однако на могиле бедной Агриппины Тихоновны еще земля осесть не успела. Да что там, поминальный кисель еще не весь допили.

Допили, конечно, но вряд ли Кошкин будет это проверять.

— И, что куда важнее, в права наследования Глафира Андреевна еще не вступила, а потому за долги тетушкины отвечать не может, — закончил управляющий.

Я снова собрала расписки.

— Сергей Семенович, окажите любезность. Снимите копии с этих документов, а Захар Харитонович и Кирилл Аркадьевич их заверят. Вы ведь не возражаете, Захар Харитонович? — Я мило улыбнулась.

— Не возражаю, — кивнул Кошкин.

А что ему оставалось?

— Тогда будьте добры, спуститесь с Сергеем Семеновичем…

Управляющий и купец удалились.

— Глаша, что ты делаешь? — зашипела Варенька. — Это безумные деньги, зачем тебе заверять этот долг?

— Чтобы назначения займов внезапно не изменились, — сказала я.

— Вы не перестаете меня восхищать, Глафира Андреевна. — Стрельцов склонился к моей руке, и в голосе его в самом деле звучало что-то вроде искреннего восхищения. — Известно ли вам, что именно входит в наследство покойной?

Я покачала головой.

— Хотите, чтобы я выяснил это?

— Лучше скажите, если я приму наследство, мои обязательства по долгам ограничатся стоимостью унаследованного имущества?

— Вы будете обязаны выплатить все долги. В случае необходимости — из собственных средств. Даже если долги в разы больше наследства.

— Тогда мне все равно, что там. Я хочу отказаться от наследства.

Стрельцов положил передо мной чистый лист, пододвинул чернильницу.

— Пишите. «Лета от сотворения мира…»

Я послушно выводила закорючку за закорючкой.

— «Я, Верховская Глафира Андреевна, действуя по собственной доброй воле и находясь в здравом уме…»

Вот насчет этого я уже совершенно не уверена.

— «Сим заявляю о своем отказе от принятия наследства…»

Он прервался.

— Глафира Андреевна, я должен спросить, уверены ли вы.

— Совершенно уверена. Даже если там еще тысяча десятин земли с золотой жилой на ней. С тем, что у меня есть, бы управиться.

— Хорошо. «А буде не найдутся другие наследники, объявить имущество выморочным в пользу короны». Подписывайте.

Я протянула ему исписанный лист.

— Я заверю его, и придется снова побеспокоить отца Василия. И я сам лично отвезу этот документ в уездный суд, — сказал Стрельцов.

Варенька захлопала в ладоши.

— И пусть этот противный купчина судится за свои долги с короной!

Я вздохнула.

— Он не успокоится. Он затеял все это не для того, чтобы сдаться.

— Не успокоится, — кивнул Стрельцов. — Но я помню, что обещал защищать вас от охотников за приданым.

Мне показалось или его скулы порозовели? Но разглядеть это я не успела. Он снова склонился к моей руке и стремительно вышел из кабинета.

10

Попросив Вареньку распорядиться накрывать на стол, я спустилась к Нелидову. Помедлила у двери, готовясь к очередной словесной дуэли.

Оба, как полагается, встали при моем появлении. Нелидов — мгновенно, и было заметно, что для него этот жест уважения к даме — нечто автоматическое, как дыхание. Кошкин же поднялся медленно, будто каждый его сустав протестовал против движения. Возможно, так оно и было: он до сих пор заметно хромал, и голенище сапога на лодыжке сидело чересчур плотно. А может быть, ему было просто невыносимо демонстрировать почтение девчонке.

Я прислонилась к стене: сесть в этой комнатке было негде. Нелидов попытался уступить мне стул, но я жестом остановила его, и он не стал спорить. Повисла тишина, прерываемая лишь шелестом бумаги и скрипом перьев. Кошкин внимательно проглядывал очередной лист, резко, размашисто подписывал, махал им в воздухе, прежде чем отложить в сторону. Ни светского обмена колкостями, ни притворной елейности. Вот и хорошо.

Подписав последнюю копию, он по-прежнему молча направился к выходу. Лишь закрывая за собой дверь, обернулся.

— Я не бросаю денег на ветер, барышня, — негромко сказал он. — Что мое, то мое, и своего я не упущу.

— Не «что», а «кто», Захар Харитонович, — так же тихо ответила я. — И я — своя собственная.

Он не ответил. Дверь закрылась без стука, и только тяжелый запах одеколона, так и не сумевший заглушить подгнившие яблоки, остался во флигеле.

Теперь нужно отдать копии расписок Стрельцову, чтобы и он подписал. Как представитель власти.

— Могу я спросить, зачем вы решили заверить этот долг? — осторожно произнес Нелидов.

— Зафиксировать. Чтобы Кошкин внезапно не «вспомнил», что он был больше. Или чтобы вдруг не изменились нужды, на которые тетушка занимала деньги, раз уж Кирилл Аркадьевич любезно объяснил, как следовало бы оформить заем.

В самом деле, не поленились бы вместо нескольких крупных сумм расписать на десятка полтора мелких — оспорить их было бы куда труднее.

Я отогнала шальную мысль: а что, если существовали и шуба, покрытая бархатом, и драгоценности, только парочка мошенников успела их припрятать? Но тогда Кошкин бы отреагировал не так.

— Исправник будет свидетельствовать в вашу пользу. И я, — сказал Нелидов. — Полагаете, у купца хватит наглости оспорить свидетельство трех дворян?

— Наглости? Опозоренная девка не оценила одолжения, которое ей оказали. Мало того, мешает вывести дела на совсем другой уровень. Кстати, есть ли у него сыновья?

— Как не быть, — кивнул управляющий.

Я усмехнулась.

— Тем более. Не только ему планы порчу, но и наследникам перекрываю путь наверх. Как думаете, хватит ли у него наглости бороться за то, что он считает своим?

Нелидов ответил не сразу.

— Я бы не советовал вам выезжать одной, Глафира Андреевна.

— Совет дельный. Но, простите, Сергей Семенович, бессмысленный. Что помешает ему поджечь ночью дом? Нанять «разбойников», которые обстреляют мой экипаж из-за деревьев, сколько бы сопровождающих со мной ни ехало?

— Хотя бы то, что жениться на покойнице невозможно. Но неужели вы совсем не боитесь?

— Конечно, боюсь. Но я не позволю моему страху играть на стороне Кошкина. К слову, вы можете взять расчет, если хотите.

— Не оскорбляйте меня, Глафира Андреевна.

— Прошу прощения. Так вот, я намерена жить, а не бояться. Ездить по делам и в гости, куда меня приглашают. Искать новые доходы. И новые… — Кажется, у меня появилась идея. — Вы ведь жили в столице?