Хозяйка старой пасеки 3 (СИ). Страница 21

— «Нищенствовал», как изволил выразиться господин Кошкин, — невесело усмехнулся Нелидов.

— Не могли бы вы аккуратно разузнать, кто именно положил на стол императрицы указ об удочерении титула?

У управляющего отвисла челюсть.

— Я не вхож в настолько высокие круги. Могу попробовать выведать сплетни, возможно, они помогут узнать. Но лучше бы вам обратиться с этой просьбой к исправнику.

— С какой именно просьбой, Глафира Андреевна? — поинтересовался Стрельцов. Вот уж точно, вспомни… впрочем, называть его дураком у меня язык не повернется. — Прошу прощения, — добавил он. — Я не собирался подслушивать, но не мог не услышать последних слов еще с лестницы.

Потому что я специально оставила дверь на людскую половину дома открытой, чтобы кто-нибудь не начал трепать, будто я уединилась с молодым управляющим в его покоях.

Стрельцов демонстративно притворил дверь.

— Не стоит обсуждать подобные вещи так, что их может случайно услышать кто угодно.

Я мысленно выругалась.

— Прошу прощения, господа, но, кажется, есть неразрешимое противоречие. Вы правы, слуги — не мебель, и им не стоит знать лишнего. Но и оставаться в закрытой комнате наедине с двумя мужчинами я не могу. Моя репутация, конечно, давно погибла, однако я стараюсь ее восстановить, насколько это возможно.

— Согласен. — Исправник снова распахнул дверь. — Полагаю, Марья Алексеевна с большим удовольствием побудет дуэньей.

В самом деле. И, в отличие от Вареньки, генеральша прекрасно знает, о чем можно болтать, а когда стоит придержать язык за зубами. Может, даже и подскажет что-то.

Хорошо, что Варенька, спускаясь в омшаник, напомнила, как местный этикет отличается от привычного мне. Я помедлила у лестницы, пропуская вперед мужчин. Нелидов зашагал, не оглядываясь, Стрельцов задержался уже на первой ступени.

— Я был бы очень рад, если бы вы больше доверяли мне, Глафира Андреевна, — еле слышно сказал он.

После того, как ты дал мне понять, что я подозреваюсь не только в убийстве?

— Я тоже была бы рада знать, что мы союзники. Но это зависит от того, на чьей вы стороне.

— На стороне закона, само собой.

— Закон — что дышло, — улыбнулась я краем рта. — Не повернется ли он так, что мне придется защищаться и от него?

Стрельцов развернулся, глядя мне в глаза.

— Моя сторона — закон, который защищает. А не тот, который используют как дубину.

Нелидов оглянулся на нас и почти побежал вверх. Стрельцов продолжал смотреть на меня.

— Мне очень не хотелось бы выбирать между вами и долгом, — все так же тихо сказал исправник. — Потому что… Потому что это будет самый трудный выбор в моей жизни.

Повисло молчание, и я не осмелилась ни прервать его, ни отвести взгляд, услышав в его словах куда больше, чем прозвучало.

Или мне показалось?

— Но если и я, тот, кто должен служить закону, начнет поворачивать его как дышло — не стану ли я таким же, как те, от кого должен защищать?

Он круто развернулся и рванул вверх через ступеньку. Гнаться за ним я не стала.

Когда я выбралась наверх, оба мужчины старательно разглядывали пейзаж за окном. Да-да, один ничего не слышал, второй ничего не говорил. А я им верю.

Я постучалась в дверь комнаты Марьи Алексеевны. За стеной что-то стукнуло, а следом послышался тихий цокот и шорох.

— Да, — ответила генеральша и добавила совсем другим тоном: — Ну и куда ты полез? Боишься, хозяйка заругает?

Я заглянула внутрь.

— Вернулась, Глашенька, — просияла генеральша. — Доброе утро, граф. И вам доброе, Сергей Семенович. По какому поводу такая делегация?

Ответить она мне не дала, даже паузу не сделала, чтобы я могла хоть рот открыть.

— Полкан твой чудит. Прошмыгнул как-то ночью и шасть на кровать! Я его спихиваю, а он все одно назад и в ногах ютится. Я снова спихиваю. А он морду на край кровати положил и смотрит — ну чисто ребенок обиженный. Пришлось пустить. Так всю ночь в ногах и проспал. Утром подскочил и шмыг под кровать. Как раз перед тем, как ты в дверь постучала. Только ушла — вылез. И вот опять спрятался.

Она попыталась перевеситься через край кровати, но охнула и, выпрямившись, откинулась на подушках.

Я наклонилась. Полкан умильно посмотрел на меня. Высунул язык, часто дыша, и завилял хвостом.

— Смешно ему, — проворчала я. — Вылезать будешь?

Он завилял не только хвостом, но, кажется, и задом, однако не двинулся с места.

— Ну как хочешь. Только потом с пыльным пузом на постели не лазь.

Он застучал хвостом по полу.

Стрельцов пододвинул к кровати стул, я благодарно кивнула. Коротко рассказала генеральше о требованиях Кошкина.

— Что копии сняла — хорошо, — кивнула она. — И что от наследства теткиного нашла смелость отказаться — хвалю. Только не предъявит он эти расписки второй раз, урок усвоил. Ставлю на то, что пойдет долги твоих родителей искать да выкупать. От них не отвертишься.

— Понимаю. Поэтому, я считаю, неплохо бы узнать, кто помог Кошкину положить на стол императрицы указ об удочерении титула. На самом верху все грызутся друг с другом, и у влиятельного покровителя купца могут найтись не менее влиятельные враги. Если дать им…

— И думать не смей! — перебила меня генеральша. — Не по зубам тебе такие игры.

— Я не собираюсь сама в это соваться. Но если какой-нибудь враг покровителя Кошкина получит свидетельство темных делишек…

— «Свидетельство», — передразнила она. — Они там, — она ткнула пальцем в потолок, — шулер на шулере и шулером погоняет. Другие у трона долго не держатся. Так что по-тихому договорятся, а тебя просто прихлопнут. Ты для них даже не мошка, пыль под ногами. И даже грех на душу брать, убивать не надо. Поднять свидетельство о недееспособности да в желтый дом упечь.

— Или повернуть дело так, будто вы обвиняете саму императрицу в том, что она подкуплена Кошкиным. Это государственная измена. В лучшем случае — кнут и каторга, но проще — плаха, — поддакнул Стрельцов. — Вы задумали самоубийство, Глафира Андреевна.

Может быть, они были правы. Я привыкла жить в мире, где информация разлетается мгновенно. И где огласка может сорвать далеко идущие, но не слишком законные планы. Однако здесь, похоже, меньше знаешь — крепче спишь.

Я покосилась на Нелидова — что он скажет, но управляющий только развел руками, всем видом показывая, что некомпетентен в таких вопросах.

Генеральша не унималась.

— Но даже если тебя решат не убирать, а сделать орудием в борьбе против покровителя Кошкина, поднимется скандал. Огромный скандал, который бросит тень на весь уезд. И наши соседи здорово осерчают на ту, которая вынесла сор из избы.

— Так что теперь, жить среди сора, пока не задохнешься? — возмутилась я. — Мне что, сидеть и ждать, пока Кошкин скупит долги моих родителей? Там двадцать тысяч, если верить записям отца!

— Сидеть среди сора не надо. Его следует выносить днем и на помойку, а не посыпать им головы соседей. — Марья Алексеевна улыбнулась. — Глашенька, ты же умница. Ты вон княгиню нашу, по слухам, за четверть часа очаровала.

— Это когда до вас успели дойти такие слухи? — Я покосилась на Стрельцова, но тот с улыбкой покачал головой.

— Так ими земля полнится, — проворковала генеральша.

— Софья Александровна! — догадалась я.

— Она самая. Ты и ее восхитила своей хваткой.

— Надо же, не ожидала.

— А зря. Софья хватких уважает. Вот и продолжай так же. Чтобы вспомнили, что ты своя. Оступилась один раз, тут уж никуда не деться. Но все же ты — дворянка, потомственная. А тут какой-то купец хочет с другими потомственными дворянами на одну доску встать, понимаешь?

Я медленно кивнула.

— Если у Кошкина его дело выгорит, придется вчерашнему мужику кланяться как равному. Чтобы такого не допустить, можно и на Великое Торжище за чаем да другими хатайскими товарами съездить, понимаешь? — Генеральша похлопала меня по руке. — Не зря твоя тетка до последнего помалкивала. Что соседи на такое скажут?