Подарок. Страница 4

– Да, временно, – ответила Андра. – Но ведь не до пенсии же. Я с трудом окончила девятилетку. В отличие от меня перед Миланом все двери открыты. Но он даже не хочет самореализоваться. У него нет ни планов, ни целей. А ему только двадцать восемь!

«И он не знает букв», – мысленно закончил Милан.

Даже тринадцатилетней дочери Андры Луизе приходилось легче в реальном мире, в котором неграмотные считались людьми четвертого класса. Без школьного образования, без специальности, без водительских прав. Луиза уже в первом классе могла читать таблички с названиями улиц, для Милана же простой поход в магазин превращался в сплошной ужас.

«Дорогой, вот список покупок, сходишь?»

«Конечно. Только один вопрос: что означает Хоξа Хоλа? Это такая коричневая пузатая бутылка с белой витиеватой надписью на красном фоне?»

В Германии проживало около шести миллионов функциональных неграмотных. Людей, научившихся в школе распознавать несколько предложений, которых было достаточно, чтобы вести жульнический образ жизни.

В случае Милана все было еще хуже. Конечно, он ходил в школу, учил алфавит и даже узнавал отдельные слова и цифры. Но ни разу не написал ни одного диктанта и тем более сочинения. Он всегда скандалил, притворялся больным или повреждал себе руку, чтобы уклониться от письменной работы. В итоге он умел определить время на электронных часах, оформить чек на кассовом аппарате и распознать собственное имя. Но не мог разобрать ни одного предложения в детской книге, пока его не прочитают вслух.

– Значит, вас привели сюда его низкие амбиции? – спросила психотерапевт и взглянула на часы. Прошло лишь двадцать минут. Милану показалось, что целая вечность.

– Нет.

Когда Андра нервничала, она неосознанно теребила крошечное кольцо в носу.

– Он что-то от меня скрывает. – Она подняла руку в защитном жесте. – И это не другая женщина. С этим у меня не было бы проблем. Я могу разделить любовь и секс.

Казалось, это заявление удивило доктора Розенфельз гораздо меньше, чем Милана, который никогда не слышал от Андры ничего подобного.

– Не смотри так. Вы, мужчины, созданы для моногамии, как аэропорт Берлин-Бранденбург для полетов. Теоретически возможно, на практике ничего не выйдет.

Психотерапевт кашлянула.

– Это, несомненно, увлекательная тема, но давайте вернемся к вашей скрытности, Милан?

– Я ничего не скрываю, – солгал он.

Однажды он Андре чуть не признался. Когда на свою годовщину они сидели в японском ресторане 893 на Кантштрассе и Андра попросила его выбрать для нее что-нибудь из экзотического меню. На этот раз он не хотел прибегать к своей стандартной лжи с очками. Время от времени Милан носил уродливые неуклюжие очки без диоптрий, чтобы «забыть» их именно тогда, когда обстоятельства могли столкнуть его с чем-то написанным.

«Прости, с моим плохим зрением я, к сожалению, не могу это разобрать».

Но в тот вечер он не хотел придумывать отговорки. Он почти готов был сказать ей правду.

Но пока Милан собирался с духом, Андра стала рассказывать ему про неприятного мачо, которого ей пришлось обслуживать несколько дней назад, и тот пытался к ней подкатывать. «При этом он оказался полным идиотом. Представляешь, он спросил меня, не пользуюсь ли я духами „Бе Ве Эль Гари“».

«Что это означает?»

«До меня тоже не сразу дошло. Но он имел в виду „Булгари“. Этот кретин просто прочитал буквы логотипа: BVLGARI».

Значит, полный идиот, подумал Милан и натужно рассмеялся. Кретин. И даже этот кретин умеет читать лучше его.

В тот день Милан не стал ни признаваться, ни есть, за исключением «таблетки на крайний случай». Пенициллин, пятьсот миллиграмм. У Милана была сильная аллергия, уже спустя две минуты после приема он начинал задыхаться. Поэтому всегда носил таблетку в кармане брюк. Однажды он услышал о подобной уловке от одной неграмотной женщины, которую на свадьбе попросили прочитать по бумажке поздравительную речь. Дабы избежать «каминг-аута» перед всеми гостями, она отлучилась в туалет, вставила руку в дверной проем и со всей силы захлопнула дверь. Милану не пришлось ломать себе пальцы. Для того чтобы избежать позора, в тот день ему хватило анафилактического шока.

– Он ведет двойную ментальную жизнь, – сказала Андра и взглянула на психотерапевта. – Я не могу это объяснить. Но на людях, с друзьями, когда мы куда-то выходим, настроение Милана может неожиданно испортиться. Тогда он становится нервным, неуверенным. Это случается ни с того ни с сего. В метро или в очереди в кино.

«Или во время парной терапии».

– Тогда он сбегает. В буквальном смысле. Оставляет меня одну, пытается решить проблему – или что бы там ни было – самостоятельно. Я больше не в силах этого выносить. Я люблю его, один Бог знает почему, но если он в следующий раз встанет и уйдет, я тоже уйду.

Психотерапевт многозначительно кивнула, затем спросила Милана:

– Что вы думаете?

«Что она права. Я лгу ей. Утром, днем, вечером. Как и всем людям в моем окружении. Но я не могу перестать. Потому что каждый раз, когда я кому-то доверялся, меня высмеивали, увольняли или бросали».

– Ей просто кажется, – робко возразил он.

– Тогда приступим. – Снова взглянув на часы, психотерапевт протянула каждому из них по белому листу бумаги.

Милан взял его с комком в горле, хотя чистый лист выглядел не таким устрашающим, как заполненный текстом.

Во время следующих предложений терапевта комок в его горле увеличился до размеров медицинского шара.

– Я дам вам десять минут и попрошу записать для меня, что в ваших отношениях является основой, не подлежащей обсуждению.

«Записать?!»

Пульс Милана ускорился. Его бросило в пот.

– Какие ценности для вас важны? Что вы готовы сделать ради партнера? И в чем ни за что не пойдете на компромисс?

Милану стало плохо. Хоть бы его стошнило. А еще лучше – потерять сознание. Почти на автомате его рука потянулась за таблеткой в кармане брюк.

– Наверное, на этом все.

– Вероятно.

Милан вступил в плотный ноябрьский туман, который уже стал причиной нескольких автомобильных аварий в отдаленных берлинских районах, а сейчас добрался и до центра. Мороз взял паузу до ночи, зато пар от Ландсберг-канала поднимался над Гоцковским мостом. Хотя на двадцать метров ничего нельзя было разглядеть, Милан видел так ясно, как еще никогда в своей жизни: между ним и Андрой все кончено. Ложь, которая свела их, в итоге их и разъединила.

– Я правильно тебя понял? Ты просто поднялся и нагло ушел с парной терапии?

– Да, папа.

Милан попросил Курта подождать на телефоне, пока он вставит наушники. Так у него будут свободны руки, чтобы холодными пальцами отцепить свой велосипед от перил моста, к которым он небрежно его прислонил. На машине Андры меняли резину, и он предложил поехать на психотерапию на такси, но с тем же успехом он мог предложить воспользоваться космическим шаттлом. Андра ненавидела такси и отказывалась на них ездить. Вот почему они оба прикатили на велосипедах. Ее новый гоночный велосипед был защищен несколькими замками, его старичок с блошиного рынка выглядел таким хлипким, что ни один велосипедный вор не стал бы марать о него руки. Скорее мусорщики случайно заберут его с собой.

– В таком случае ты мог бы открыть Андре свою тайну. Эффект был бы одинаковым.

– И это говорит мне мужчина, который скрывал от мамы, что вообще-то терпеть не может «Роллинг стоунз».

Его отец тяжело вздохнул. Грубоватый от кашля курильщика голос приобрел театральные нотки:

– Да, и поверь мне, я горько за это поплатился. Дома, в машине месяцами играли одни и те же песни. Мне даже на концерт пришлось идти. Завывания Мика Джаггера в Вальдбюне преследуют меня до сих пор, даже после смерти твоей чудесной матери, и вызывают ночные кошмары, – пошутил он. – Единственное, что помогло мне как-то пережить этого клоуна с толстыми губами, – это когда Ютта расстегнула мне молнию и…