Бездарь и домовой (СИ). Страница 16

— О, нисколько, — пошёл тот на попятный. И уже мне: — Михаил Телятевский, — но руки не подал.

— Надежда Давыдова, — представилась брюнетка.

— Маргарита Пушкина, — назвалась светловолосая полноватая девушка.

— Душевно рад, — изобразил я полупоклон. — Ну, раз мы все друг другу теперь представлены, начнем нашу прогулку. И начнем мы ее как раз с Пушкина. Замечательный наш поэт Александр Сергеевич, проезжая эти места, оставил в своем дневнике полушутливое стихотворение:

С лип осыпается листва,

Кричат по всей Тарусе гуси —

Они лишь, Господи Иисусе,

Ждут без восторга Рождества…

Уверяю вас, гусей и кур в Тарусе до сих пор хоть отбавляй. Вероятно, эта площадь — единственное место, где их не увидишь… Хотя, нет, — вон один бежит.

— Скажите, Фёдор Иванович, — прервал меня Дубровский. — А откуда началась Таруса? С этой площади?

— Нет, не отсюда. Строго говоря, одним из начал можно считать место нынешней Торговой площади — это на берегу Оки, в квартале отсюда, оно всегда несло, прежде всего, торговую функцию. Но, так как у нас на Руси историю городов принято привязывать к крепостным сооружениям и резиденциям князей, то есть еще одно место. На нём находился двор первого Тарусского князя Юрия Михайловича, представителя Черниговской ветви Рюриковичей. Там же жили несколько последующих князей, поэтому место это вполне можно считать отправной точкой современного города.

— Очень интересно. Мы его увидим?

— Признаться, не планировал, потому что в наше время смотреть там особо не на что: пустырь и пустырь. В некотором будущем, если будет на то воля и поддержка властей, там может появиться исторический парк, наша газета как раз начинает серию публикаций об этом. Но, если хотите, можем и туда сходить.

— Хотим, — синхронно кивнули Пушкина и Наташа. Надежда и Телятевский промолчали, причем последний еще и губы скривил.

— Как пожелаете, — развел я руками. — Тогда оттуда и начнем.

И по Кладбищенской пошли мы на место, куда меня тянуло в последнюю очередь.

— Эта улица носит название Кладбищенская, поскольку, как несложно догадаться, ведёт к кладбищу, которое расположено сразу за интересующим нас местом. Только что мы с вами миновали дом-музей знаменитой поэтессы Марины Цветаевой, которому, если не возражаете, позже уделим побольше времени.

— Ого! А это у вас что такое? — спросила Надежда Давыдова.

— Да еще с защитой от самого Министерства магии, — добавил Дубровский.

Нашим взорам предстала яма, которую выкопал дед Панфилов. Теперь она была обнесена столбиками с яркой лентой, табличка грозно предупреждала:

Ne podhodit'! Magicheskaya zaschita! Rabotaet Charodeyskiy Prikaz!

Никто сейчас, впрочем, не работал, но и дураков проверять качество защиты как-то не наблюдалось. Экскурсанты с любопытством посмотрели на меня, причем все пятеро.

— Это место происшествия, связанного с магией. Позавчера местный житель, желая обустроить на этом месте игровую площадку для детей окрестных домов, в ходе работ нашел крупный старинный артефакт явно магической сути. Во всяком случае, даже я, бездарь из Земщины, наблюдая его, ощущал значительные эманации. Разумеется, все работы были остановлены, вызваны специалисты из Чародейского приказа. Но наутро, когда они приехали, артефакт бесследно исчез, и теперь его поисками занимается городская милиция.

— Скажите, а как выглядел этот артефакт? — спросил Дубровский.

— Как отлитая из бронзы герметично закрытая емкость, с незначительными украшениями, объемом примерно в три ведра. На крышке удалось разобрать родовой герб князей Ромодановских, не позже середины XVIII века.

— Три ведра⁈ Ничего себе! — присвистнул Телятевский.

— Мамочки, — еле слышно произнесла Наташа. — Это же готовый прорыв Хтони!

— Да, если сию репону попытается открыть или даже взять в руки кто-либо, кроме природного князя Ромодановского, — заметил Дубровский.

— Но тогда значит, это он забрал?

— Не сходится, — покачал головой Владимир. — По словам уважаемого Фёдора Ивановича, репону украли не позднее вчерашнего утра. А как раз вчера утром на старого князя Ромодановского наложили Государеву Опалу — по всем правилам.

— Вот это да! Но, может, он ночью прилетал и уволок, а Государь его за это и наказал? — предположила Пушкина.

— Не лишено, — пожал плечами Дубровский.

— В любом случае, будем ждать официальных результатов расследования, а нам пора дальше, — поспешил я увести гостей подальше от чародейской ямы, а разговор — от скользкой темы Ромодановских. Но вот то, что князь попал в опалу — это да, это новость. Интересно, чего ещё наворотил старый хрыч?

Княжий пустырь тоже был обнесен предупреждающими лентами и табличками, на сей раз милицейского происхождения. Бурые пятна снажьей крови то ли в интересах следствия, то ли по обычной халатности никто не подумал присыпать песком или опилками. Мы остановились на примыкающем к кладбищу краю.

— Вот, собственно, то место, на котором и помещался двор первого тарусского князя.

— Кровищи тут, однако, — заметил Дубровский. — Причем свежей…

— Два дня назад на этом месте кто-то вырезал в полном составе ватагу снага, — все так же спокойно продолжал я. — Подробности неизвестны никому, сотрудники милиции ведут следствие.

— Весело тут у вас в Тарусе, как я погляжу, — задумчиво прокомментировал Владимир. — А с виду — забубёный городишко, простите на честном слове…

— И магией фонит, как из пушки, — поддакнула Давыдова.

— Интересные дела, — задумчиво протянул Дубровский, разглядывая табличку про «часную тириторею». — Насколько помню «Уложение о Земщине», земля, на которой хоть день была резиденция князей Рюриковой крови, никому, кроме Рюриковичей либо казны, принадлежать не может. Так что, либо тут были сами, — он поднял глаза к небу, — либо кто-то не сведущ в законах. Судя по грамотности — второе.

Со стороны кладбища подул легкий ветерок, и в дуновении его мне почудился знакомый скрип:

— Хозяин! Что, есть работа?

В ту же секунду в ухо шепнул Нафаня:

— Я разберусь, — и почти невесомая нагрузка исчезла с левого плеча. А я, натурально, едва не остолбенел: как это, интересно, он собирается утихомиривать мертвецов, если их поднял я⁈ К тому же, он — нечистая сила, кладбище освящено, и ему туда ходу нет. Ничего не понимаю!

— Что это было? Мне же не послышалось? — спросила Наташа, и глаза ее стали большие и круглые.

Телятевского отчетливо затрясло от страха, Давыдова и Пушкина озирались с некоторым интересом, лицо Дубровского оставалось непроницаемым.

— Кладбища, как вам хорошо известно, во все времена были источником страхов и суеверий, — уверенным менторским тоном начал я. — На этих страхах и суевериях любит играть не только нечистая сила — коей, к слову, тут быть не должно, поскольку кладбище должным образом освящено, — но и шаловливые мальчишки. Эти сметливые бестии из обычных глины и палок, без помощи какой-либо магии изготавливают особые свистульки, которые под воздействием ветра издают определенные звуки. Так что то, что нам всем нечто послышалось одновременно с дуновением ветра, как раз подтверждает такую версию. Никаких страшных чудес, дамы и господа, всего лишь детские проказы. Но вернемся в город.

Я снова почувствовал домового на плече.

— Все в порядке, заткнул, — прошептал Нафаня.

Мы обошли всю значимую часть Тарусы — всё близко, всё рядом, городок-то крохотный, не Москвища XXI века. Я показал им место, где прежде стоял дом эксцентричного боярина Смородины, который в 1354 году собирался напугать голым задом ежа, но обратил в бегство разведывательный разъезд степняков, что позволило избежать налёта на Тарусу.

Мы посетили музей художника Хользунова, который по молодости изумительно иллюстрировал классику русской литературы, а на склоне лет ударился в пафосное возвеличивание правящей династии.

В музее-мастерской скульптора Заблудовского мы осматривали увеличенные экскизы его очаровательных работ: в готовом виде они редко превышают полметра в высоту, так что внезапно обнаружить в изрядно заросшем парке Калязина, например, скульптурную группу «Новгородец Садко сотоварищи собирает караван в Астрахань» — это надо обладать немалой удачей: пятнадцать бронзовых лодий с крохотными человечками, всё это высочайшей детализации, занимают едва метр в русле навечно заросшего лопухами ручья. Вспомнили и про писателя Паустовского.