Хрупкое убежище (ЛП). Страница 36

На этот раз выругалась уже Ро — каким-то удивительным образом ее ругательство прозвучало одновременно солнечно и дерзко, как она сама.

Она поднялась на ноги и подошла к духовке. Надев прихватки, вытащила из нее нечто, напоминающее сердечный приступ в форме запеканки, пахло это при этом еще лучше.

— Святой ужас, — пробормотал я.

Ро улыбнулась:

— Нет смысла тратить время на плохую еду. Пусть каждый прием пищи стоит того.

Я начинал понимать, что она так относится ко всей жизни — не тратит ни одного мгновения зря.

Я поднялся на ноги:

— Чем помочь?

— Посуду и напитки, пожалуйста.

Я обошел кухонный остров и подошел к шкафчику с тарелками. Ро наклонилась, вытаскивая курицу из запеканки, но я почти не видел еду. Мой взгляд, словно магнитом, тянуло к ее заднице. Бедра покачивались в такт какому-то внутреннему ритму.

В голове тут же вспыхнули образы, на которые я не имел права. Мои пальцы вцепляются в ее бедра, когда я вхожу в нее сзади. Ее запрокинутая голова, приоткрытые губы, умоляющие о большем.

— Энсон?

Я резко вынырнул из плена похоти.

— Прости. Задумался. — Я быстро протянул ей тарелки.

Ро нахмурилась, прикусила губу. Мне захотелось прикусить ее следом. Почувствовать ее вкус — солнечный и безрассудный.

Открыв холодильник, я замер. На верхней полке стояли шесть бутылок имбирного пива. Я ничего не сказал — просто взял одну, позволяя этой тихой заботе согреть меня изнутри.

— Содовая или пиво? — хрипло спросил я.

— Кока-колу, пожалуйста, — ответила она.

Я попытался собраться, но весь ужин стал настоящей пыткой. Каждый ее звук, когда она ела, каждый взмах языка, подхватывающего невидимую крошку, то, как ее губы обхватывали чертову вилку... К тому моменту, как мы вместе убрали со стола, у меня был такой случай «синих яиц», что на восстановление уйдут недели.

Ро нервно теребила руки, пока шла за мной к двери, словно невидимая энергия заставляла ее дрожать. Я замедлил шаг, изучая ее. В ней всегда бурлила жизненная энергия, но сейчас было что-то другое. Еще один кусочек пазла занял свое место в голове.

Дыхание частое и поверхностное. Взгляд мечется. Пульс учащен. Щеку изнутри грызет.

Да чтоб все пропало с этими чертовыми «синими яйцами».

Она нервничала. И не от притяжения, а от страха. Конечно. Кто-то поджег ее дом и практически пригрозил сжечь ее вместе с ним.

Один звонок Шепу и он тут как тут. Но стоило взглянуть на Ро, и я понял: она его просто отправит обратно. Не потому, что ей стыдно бояться. А потому что не хочет, чтобы семья волновалась.

Я прочистил горло:

— Может, мне остаться сегодня на твоем диване?

Ро резко посмотрела на меня:

— Что?

— Одну ночь. Убедиться, что система безопасности работает как надо. На всякий случай.

За ужин ее телефон зазвонил не меньше шести раз — каждый раз кто-то из братьев и сестер проверял, как она. Коуп предлагал вообще прислать охрану патрулировать участок. Я знал, что по сути одна она не останется, но чувство одиночества ее явно не отпускало. А именно это и имело значение. Потому что, черт подери, мысль о том, что Ро страшно или некомфортно, была для меня невыносимой.

— Ты же не выспишься на моем диване, — пробормотала она.

Тот факт, что она сразу не отмахнулась, уже говорил о многом — ей не хотелось оставаться одной. Этого мне хватило.

— Твой диван такой же удобный, как мой комковатый матрас в домике.

Она снова прикусила губу:

— Могу ведь пойти к Шепу или Трейсу.

— А могу взять одеяло и завалиться у тебя на диване. Я усну раньше, чем ты голову на подушку положишь.

Ее ореховые глаза сцепились с моими, колдовские глаза, затягивающие в свою магию.

— Может, и правда приятно будет, если кто-то побудет рядом еще одну ночь.

Я не отвел взгляда. Даже если бы захотел — не смог бы.

— Значит, я останусь.

Я лежал на спине, уставившись в потолок, пока первые лучи утреннего солнца пробивались сквозь занавески. За всю ночь я наскреб, может, часа три сна. Каждый шорох заставлял меня скидывать одеяло, вставать и снова проверять замки и защелки в этом крохотном доме.

Кроме тех случаев, когда я слышал Ро. Ее матрас скрипел каждый раз, когда она ворочалась. Она напевала что-то, когда посреди ночи ухаживала за котятами. И, клянусь, она даже шептала что-то во сне.

Образы ее, запутавшейся в простынях всего в паре метров от этого чертового дивана, преследовали каждую мою мысль и мучили те редкие минуты сна, что мне удавалось урвать. Сны о Ро. Вся в изгибах и сияющей коже, влажной от пота, когда я...

Звук открывающейся двери выдернул меня из мыслей. Я сел, поднялся на ноги и услышал, как включилась вода в душе. Даже сейчас она преследовала меня образами воды, стекающей по ее шее, когда она умывается, этим хаосом волос, в который мне так хотелось запустить пальцы.

Я шагал по коридору, злой как черт. На нее. На себя. На то, что моя сломанная сущность делает Ро человеком, которого я не имею права касаться своими запятнанными руками.

Она вышла из ванной и застыла, приоткрыв губы.

— Ты не спишь.

Я не ответил. Просто смотрел.

Ее волосы были еще не приведены в порядок. Та же майка, которая сводила меня с ума, ее соски четко проступали под тонкой тканью, маня меня ближе.

Я так сжал челюсти, что, наверное, заработал себе корневой канал.

— Иди обратно в свою комнату, — процедил я.

На ее лбу появилась морщинка.

— Почему?..

— Потому что я держусь за последнюю ниточку самообладания. И если ты простоишь тут в этих чертовых шортах еще десять секунд, она лопнет.

Ро дышала все чаще, грудь ее вздымалась при каждом вдохе. С каждым движением ее изгибы становились все ближе — к моим рукам, к моему языку.

— А что будет, если она лопнет? — прошептала она.

— Я так тебя трахну, что ты будешь чувствовать меня неделями. Я разрушу тебя, Безрассудная. Ты думаешь, я не могу заразить тебя своей болью и той тьмой, что живет во мне, но ты ошибаешься.

Упрямство вспыхнуло в ее ведьминых глазах.

— Один, — она облизала губы. — Два.

— Какого черта ты делаешь? — зарычал я.

— Отсчитываю до твоего срыва, — бросила Ро. — Три.

Все в ней разжигало мою кровь — ее сила, красота, бесстрашие.

— Четыре... — дразнила она, опуская одну лямку майки. — Пять. — Вторая упала следом.

— К черту.

Я был у нее в два шага. Одна рука вцепилась в ее волосы, притянув ее рот к моему. Другая легла ей на задницу, прижимая ее ко мне.

Ро застонала мне в губы, когда мой член уперся в нее сквозь джинсы. Я проглотил ее стон, забирая весь шок, всю потребность. Мой рот оторвался от ее губ, прошелся по ее челюсти к уху.

— Этого ты хотела? Хотела знать, как мучаешь меня этими чертовыми шортами? — Я сжал ее зад, и Ро напрягла бедра. — Этой проклятой майкой, через которую так и выпирают твои милые стоячие сосочки?

Моя рука скользнула с ее зада вверх по талии к идеальной груди. Я обхватил ее ладонью, провел большим пальцем по вершине, и Ро задрожала.

Мой член так давил на молнию джинсов, что та, наверное, оставит след. Плевать. Я только рад был этой боли.

Я стянул с нее майку и опустил голову. Мой рот захватил сосок, втянул его глубоко. Ро застонала, выгибаясь навстречу мне. Ее пальцы вцепились в мои плечи, когти впивались в кожу, все сильнее притягивая меня.

Я чувствовал, как ее жажда просачивается в меня, и хотел всего. До последней капли.

Моя рука скользнула между ее ног, лаская ее сквозь мягкую ткань шорт, уже влажную от желания. Я отпустил сосок, и Ро всхлипнула, вонзая ногти еще глубже.

— Что-то нужно, Безрассудная?

Ее глаза вспыхнули расплавленным золотом. Господи, как я хотел увидеть, как в них пляшут искры, когда она кончает. Видеть каждое движение ее лица в момент ее крушения. Я нуждался в этом сильнее, чем в следующем вдохе.

— Энсон, — выдохнула она сквозь зубы.

Я не удержался — улыбнулся. Настолько чуждое чувство, что мышцы лица едва справились.