Хрупкое убежище (ЛП). Страница 35

С досадой выдохнув, я направилась к дальней теплице. Заставила себя сосредоточиться на хорошем. Запах сосны пондерозы в воздухе. Как свет играет на цветах вокруг. Как приятно ощущать под пальцами стебли лаванды.

Столько красоты. Столько поводов для благодарности. Нужно лишь остановиться и впитать все это.

Как раз у самой теплицы телефон пискнул. Я достала его из заднего кармана, взглянула на экран и хорошее настроение тут же испарилось.

Дэвис: Я же говорил тебе, что с этим старым домом одни неприятности.

Желудок скрутило, как траву, что закручивалась на ветру у меня слева. С того самого момента, как я рассказала Дэвису о своем намерении восстановить старый дом, он был против. А ведь он сам вырос здесь — я думала, он меня поддержит. Но с самого начала он был категорически против.

Он мог только перечислять бесконечные доводы, почему это ужасная идея. Он хотел, чтобы я продала участок, вложила деньги в акции и купила что-нибудь новое. Что-то, где он надеялся жить вместе со мной. Он так и не понял, что для меня это часть исцеления.

А когда я стала использовать восстановление дома как аргумент, что сейчас мне не до свиданий, он возненавидел эту затею еще сильнее. Но настолько ли он ее ненавидел, чтобы начать запугивать меня вот так? И если да, то на что еще он способен?

22

Энсон

Я уставился на дверь гостевого домика, словно на какого-то босса в видеоигре, которого мне предстояло победить. И, может быть, так оно и было. Пройти или не пройти.

Шеп уехал несколько часов назад, его вызвали на другой объект, где кто-то задел трубу, которой там вообще не должно было быть. Так что он оставил меня заканчивать установку. Систему безопасности он уже настроил, а я доделывал камеры. Это было несложно, просто самих камер Шеп захотел поставить чертову прорву.

Дверь в дом Ро будто насмехалась надо мной. Лучше бы я выбрался на тот аварийный трубопровод, хоть я и понятия не имел в сантехнике. Я вертел телефон между пальцами, крутя его по кругу.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Ро. Я выругался сквозь зубы. Ее каштановые волосы были заплетены в косички, но несколько прядей выбились, напоминая остальным, что в ней все равно живет дикость. На ней была майка, которая так облегала ее тело, что ясно давала понять — никакого лифчика под ней не было. А эти чертовы шорты… Похоже, она и спит в них — мягкие, поношенные и до невозможности короткие для того, кто пытается устоять перед искушением, как я.

Ро изогнула бровь.

— Ты собираешься войти или так и будешь всю ночь сверлить мою дверь взглядом?

Я скривил губы в мрачной гримасе. Она рассмеялась.

Господи, этот смех. В нем было столько радости, что слушать его почти больно. Чистейшее удовольствие от моей угрюмости.

Вот что я начинал понимать о Ро. Она не боялась показывать миру свои чувства. Радость, грусть, все, что между. Она позволяла этим эмоциям жить.

В этой свободе была смелость. И я чертовски ею восхищался.

— Идем, мрачный ты мой. У меня почти готова курочка, запеканка из картошки и лука-порея и салат. Можешь хмуриться за ужином.

Я нахмурился еще сильнее.

— Что вообще за запеканка из картошки и лука-порея?

Ро придержала для меня дверь.

— Лучшее, что ты пробовал по эту сторону рая.

— Смелое заявление, — поддел я ее.

Она пожала плечами.

— Сам оценишь.

Мы вошли в гостиную, совмещенную с кухней. Бисквит сорвался с места и бросился ко мне, но ни лаять, ни рычать не стал — только завилял хвостом.

— Привет, — сказал я, поглаживая его по голове.

Из коробки у лежанки Бисквита раздался хор мяуканья. Бисквит в ответ тихонько заскулил.

Ро тут же схватила с кухонного стола маленькую бутылочку.

— Не волнуйся, дружочек, я их слышу. — Она мельком улыбнулась мне. — Он взял на себя роль мамаши.

Я медленно подошел ближе, наблюдая, как Ро поднесла соску к пасти крохотного котенка. Мяуканье мгновенно прекратилось. Он с жадностью начал сосать, а Ро подставила ему пальцы, чтобы он мог мять их лапками. Все выглядело легко, но я понимал — это только со стороны так кажется.

— Как часто их надо кормить?

Она погладила котенка по голове.

— Каждые четыре-шесть часов. Так что ночами пока тяжеловато. Если бы они были младше, приходилось бы кормить каждые два-три часа.

Я поморщился.

— Мало кто на такое согласится.

Ро пожала плечами, когда котенок доел, и поставила его в коробку.

— Я знаю, как это — искать безопасное место, где можно укрыться.

Конечно, знает. Лучше любого другого знает, что значит оказаться в самом худшем состоянии и чувствовать себя совершенно одинокой.

Пока Ро тянулась за следующей бутылочкой, мой взгляд скользнул к шрамам, выглядывающим из-под ее шорт. Я ненавидел боль, которую они напоминали. Ненавидел, что она вынуждена носить на себе эти следы.

Я наблюдал, как она кормила второго котенка, поражаясь тому, как она со всем этим справляется. Мне не пришлось платить и половины той цены, что заплатила Ро, а она держится куда лучше, чем я.

— Скажешь, о чем так задумался? — спросила она легко, без давления. Я знал: если скажу «нет» — она не станет настаивать. Но мне вдруг захотелось ответить.

— О тебе, — наконец сказал я.

Ее взгляд на миг встретился с моим. Эта смесь зеленого и золотого завораживала. Сегодня золото напоминало подсолнухи на фоне зеленого поля.

— Собираешь пазл из кусочков? — спросила она.

Слишком близко к тому, как работал мой мозг.

— Ты берешь плохое и превращаешь в хорошее.

Ро сменила котенка, подставив соску третьему — черно-белому, который орал особенно громко. Когда тот начал сосать, она обернулась ко мне, ее глаза внимательно изучали меня.

— Я не из тех, кто верит, что все в жизни происходит не зря.

Я только хмыкнул. Если бы все происходило по какой-то причине, мы бы тут все ходили с ужаснейшей кармой. Но меня удивило, что Ро так считает. Она казалась человеком, который вкладывает смысл во все.

— Иногда происходят совершенно ужасные вещи. Настолько, что никакой луч надежды не может оправдать ту боль.

Словно невидимый кулак сжал мне грудь от ее слов — я прекрасно знал, о какой боли она говорила.

Ро поймала мой взгляд.

— Но даже из самой тьмы может вырасти что-то хорошее. Это не значит, что мы рады тому, что произошло. Просто мы не позволим этому изменить нас в худшую сторону.

Она не отводила глаз.

— Я поняла, что раз уж я потеряла их, то ни одной секунды с Колсонами не воспринимаю как должное. Раз мама больше не может видеть, как цветет ее сад каждое лето, я каждый год дольше вдыхаю аромат своего. Раз отец уже никогда не прочитает новый роман Джона Гришема — я прочту его за него и вдвойне наслажусь каждой интригой. А раз Эмилия никогда не состарится — я приму каждую морщинку и возрастное пятнышко.

Ро глубоко вздохнула, опуская черно-белого котенка.

— Это не значит, что я рада, что их нет. И не значит, что я скучаю по ним меньше. Но я позволю этой потере чему-то меня научить, а не ожесточить.

Каждый вдох обжигал огнем. Словно глотать пламя. Было мучительно просто продолжать жить. Вот чем это стало.

— Не думаю, что я так же силен, как ты, — хрипло сказал я.

Ро пристально смотрела на меня, не отворачиваясь, несмотря на мою слабость.

— У каждого свой путь к этому. Твой не обязан быть похож на мой. Главное — не останавливаться.

В ушах гудело. Я не позволял себе вспоминать Грету. Потому что до смерти боялся, что если позволю себе вспомнить боль утраты, свою вину в ее смерти — она поглотит меня полностью. Я допускал только крохотные воспоминания о ней. Больше я не мог вынести.

— Ты не один, Энсон. Было бы много людей, которые прошли бы этот путь вместе с тобой, если бы ты попросил. Меня в том числе.

Блядь. Она убивала меня своей простой, смелой добротой. Такой бесстрашной.

Я открыл рот, не зная, что из него вылетит, но в этот момент запищал кухонный таймер.