Хрупкое убежище (ЛП). Страница 12

Шеп закинул ноги на перила:

— Если бы пришел на ужин, получил бы еще чесночный хлеб и брауни с мороженым.

Я только хмыкнул. Брауни с мороженым не стоили того, чтобы терпеть футбольную команду, которой была его семья. Остатки — всегда лучше людей.

Шеп глянул на мой кроссворд и покачал головой:

— Никогда не пойму, как ты умудряешься заполнять их ручкой.

Я сделал глоток имбирного пива, сглотнул:

— Карандаши для любителей.

Он закатил глаза:

— Иногда я забываю, какой ты самодовольный ублюдок.

Он не ошибался. Раньше было еще хуже. Я был уверен, что знаю ответы на все. И чертовски ошибался. Ошибался так, что потерял самого дорогого человека в своей жизни.

Я загнал воспоминания и мысли куда подальше, закопав под слоями отрицания и самобичевания.

— Ты поговорил с Роудс насчет ее ворот и дверей?

Брови Шепа приподнялись:

— Она умеет о себе позаботиться.

Раздражение кольнуло, как колючки, что впиваются в кроссовки на тропах:

— Видимо, не особо. В последний раз, когда я ее видел, она едва себе шею не сломала.

Он стиснул челюсть:

— Она поняла, что это была ошибка.

— Хорошо. — Но этого было мало. Я снова и снова прокручивал картину, как она одна живет на этой огромной земле. — Дом стоит в глуши. Там нужны совсем другие меры предосторожности, чем в городе. Такие дома — легкая добыча: нет соседей, которые услышат. А слух быстро пойдет, что там одна женщина.

Шеп долго молчал, но я чувствовал, как он буравит меня взглядом:

— Ты сам-то в порядке?

Черт.

Мне это сейчас вообще не надо было. И без него демоны внутри уже разыгрались.

— Нормально, — отрезал я.

— Тебе все равно придется когда-то об этом поговорить, — мягко сказал Шеп. — Иначе оно тебя изнутри сожрет.

— Шеп, — прорычал я.

— Прошло уже больше двух лет, а ты даже ее имени не произносишь.

Лазанья в желудке превратилась в камень.

— Сейчас не время.

— А когда? — настаивал он. — Назови день и я запишу в календарь. Я не хочу дальше смотреть, как мой лучший друг исчезает на глазах.

Я сжал челюсть. Грязная смесь вины и ярости захлестнула, словно волны в штормовом море. Я сглотнул с трудом:

— Если я открою эту дверь… она меня уничтожит.

Повисла тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев. Наконец, Шеп заговорил, тщательно подбирая слова:

— Я боюсь, что если ты не выговоришься — однажды оно тебя и правда добьет.

Я ничего не ответил. Потому что знал: если я туда сунусь, это и будет моей окончательной точкой.

Я глотнул имбирного пива, надеясь, что хоть оно утихомирит желудок:

— Составил план по викторианскому дому.

Шеп долго смотрел на меня, потом вздохнул:

— Рассказывай.

С груди словно немного спало давление.

— Начнем с библиотеки и пойдем на восток. Нужно стабилизировать снизу вверх.

Шеп и так знал все это. Мы уже работали на подобных объектах после пожаров, он знал основы. Но мне просто нужно было говорить о чем-то, только не о том, что он пытался вытянуть.

— Звучит нормально. Завтра вся бригада в сборе. Чем их занять?

Дышать стало чуть легче, будто с каждого вдоха сняли немного колючей проволоки:

— Зачищаем первый этаж. Для всех есть новые маски N95. Контейнер должны привезти между полуднем и часом.

Шеп кивнул, глядя куда-то на горизонт:

— Организую всех к часу.

— Спасибо, — сказал я. Но это было гораздо больше, чем просто «спасибо» за бригаду. За все то, что я не мог сказать и не мог тронуть. Я только надеялся, что он это и так понимает.

Ветки хлестали по рукам и лицу. Удары жгли, раздирая кожу. Я почувствовал на щеке влажность. Кровь.

Но мне было плевать. Я гнал себя вперед, заставляя мышцы работать на пределе, легкие горели огнем. Ступни били по земляной тропе. Время от времени острые камни или корни пробивали обувь, которая совсем не годилась для пересеченной местности — она была рассчитана на офис.

Я резко остановился, вылетев на поляну. В центре возвышался массивный дуб. Ствол толстый, узловатый, изогнутые ветви тянулись в разные стороны. Но я едва замечал это.

Я тяжело дышал, грудь бешено вздымалась, но осознавал я это только по движениям — собственных вдохов не слышал за гулом крови в ушах.

У дерева, привалившись к стволу, лежало тело женщины. Голова свесилась набок, светлые волосы закрывали лицо. Но я заметил петлю — веревка торчала из-под этой массы волос.

Желудок скрутило, но я заставил ноги двигаться. Эти чертовы дорогие туфли, купленные для какой-то книжной презентации, не давали нужной опоры. С каждым шагом казалось, будто петля стягивается у меня на шее — словно я ощущал то, что чувствовала она. Но нет. Это даже рядом не стояло.

Ноги у нее были босые, но не грязные. Он убил ее где-то в другом месте и привез сюда. Ради своей чертовой игры со мной.

Хриплое дыхание вырывалось из горла, когда я нагнулся. Мне нужны были перчатки, команда… Но я не стал ждать. Не мог. Мне надо было знать.

Я иду прямиком в ад за то, что молился: пусть это будет кто угодно, только не моя сестра. Что это обо мне говорит? Что я ничем не лучше его. Чудовище. Ведь кем бы она ни была — чья-то дочь, сестра, подруга. Может, жена. Может, мать.

Я протянул руку, дрожащую, как у салаги при виде первого трупа. Осторожно откинул светлые пряди.

И мой мир рухнул.

Я резко сел в постели, простыня липко прилипла к влажной груди, легкие яростно работали, загоняя воздух. Ветер ворвался в открытую форточку, принося холодный горный воздух. Но он ничуть не остудил пламя, бушующее в моих венах.

Картинка все еще стояла перед глазами. Слишком живая. Потому что это было по-настоящему.

Лицо Греты, лишенное всякой краски. Ее кровь повсюду.

Я сдернул с себя одеяло и вышел из постели. Надо было дышать. Ступни глухо отбивали шаг по грубым деревянным доскам, пока я пересекал чердак и быстро спускался по лестнице. Отпер дверь и распахнул ее.

Обычно я не выходил на улицу без оружия. Это было верхом глупости — учитывая, что где-то там бродил маньяк, для которого разрушать мою жизнь стало игрой. Человек, которого так и не поймали.

Но сегодня мне было плевать. Даже хотелось, чтобы он был рядом. Хотелось, чтобы забрал меня тоже. По крайней мере, это положило бы конец этому бесконечному аду.

Именно этого он и добивался. Не убить меня, а заставить мучиться. Но кто знает, когда психопат устанет ждать и захочет большего. Захочет увидеть, как из твоих глаз уходит жизнь. Как кровь покидает твое тело.

Где-то в темноте ухнула сова, когда холодный ночной воздух обрушился на меня. Хоть уже и апрель, но ночами в горах все еще било морозом. Я приветствовал этот холод. Может, он прогонит воспоминания.

Я уставился в темный пейзаж перед собой: леса, сменяющиеся полями и пастбищами. Но ни капли того умиротворения, что иногда приносило это зрелище, я не чувствовал.

Вот почему я не говорил о прошлом. Стоило ему зацепиться — и оно утянет меня на дно, поглотит целиком.

8

Роудс

Какофония птичьих голосов наполнила воздух, когда я открыла дверь своего внедорожника. Улыбнувшись, я выскользнула наружу и захлопнула дверь. Я обожала работать в первую смену в питомнике. С таким количеством растений вокруг мы вполне могли бы считаться ещё и заповедником для птиц.

Три пташки пролетели над головой и приземлились на витрину с кустарниками у входа. Они громко щебетали друг с другом на своем птичьем языке, пока первые лучи солнца поднимались над горизонтом. В воздухе еще держалась утренняя прохлада, но мой толстый свитшот Bloom & Berry Nursery грел меня достаточно. Тот самый, что у меня с одиннадцатого класса — уже слегка поношенный, но все еще уютный и мягкий.

Одна из птиц особенно пронзительно закричала, и я поморщилась:

— Рановато для такого концерта, не находишь?