Ювелиръ. 1808 (СИ). Страница 11

Я заставил себя двигаться, проталкиваясь сквозь плотную, пахнущую духами и вином толпу. И уперся в затор. Люди стояли, вытягивая шеи. Впереди, у входа в главный бальный зал, разворачивалось действо.

Сама Вдовствующая императрица, окруженная фрейлинами, играла в свою игру. Перед ней на столике стоял резной сундучок, полный венецианских масок. Каждому гостю она с улыбкой и парой слов вручала личину, и вельможи расцветали, кланяясь чуть ли не в пояс. Те, кто был предусмотрителен и пришел со своей, с поклоном опускали ее в другую шкатулку — дар государыне.

Вот это, конечно, облом. Старый, самонадеянный идиот. Просчитал «нервную систему» дома, выковал вечное перо, но не удосужился узнать простейших правил этой клоунады. У меня не было маски. Я пришел с пустыми руками. Позорище.

Очередь таяла. Вот уже передо мной осталась всего одна спина. Я чувствовал себя голым под взглядами сотен глаз.

Настал мой черед. Я шагнул и поклонился, глядя в паркет.

— А вот и наш чудотворец, — голос императрицы был полон веселья. — Какую же маску-диковинку вы нам принесли, мастер? Удивите меня.

Я поднял голову. Ее глаза смотрели на меня испытывающе. Она наслаждалась моментом.

Мой рот был сух, как пустыня. Я открыл его, закрыл… и вдруг слова нашлись сами. Остапа понесло.

— Ваше Императорское Величество, — мой голос прозвучал спокойно, без малейшей доли волнения. — Я не посмел принести скороспелую работу в дар той, кто является мерилом истинной красоты.

По толпе пронесся едва слышный шелест. Это было дерзко.

— Но я клянусь, — я чуть повысил голос, — если вы окажете мне эту честь, я создам для вас маску, подобной которой не видел свет. Не украшение, но чудо.

Я замолчал, сжав кулаки. Несколько секунд, показавшихся вечностью, она просто смотрела на меня. Я видел, как подрагивают перья на ее прическе. Она рассмеялась. Громко, властно, и этот смех прокатился по залу, смывая напряжение.

— Ловко! Вот уж не ожидала! — она хлопнула в ладоши. — Ваша клятва принята, мастер! Но вы уже однажды обещали меня удивить. Жду с нетерпением. А пока, чтобы мой искусник не скучал без личины, я подберу ему нечто особенное.

Ее пальцы, унизанные перстнями, нырнули в шкатулку и извлекли оттуда нечто странное, темное, гибкое. Это была маска из черненой, вороненой стали, сделанная в виде саламандры, мифической ящерицы, живущей в огне.

— Вот, — протянула она мне. — Создание, рожденное в пламени, для того, кто повелевает огнем. Носите.

Я взял маску. Металл был холодным, тяжелым. Я надел ее, и мир изменился, подернулся легкой дымкой, скрыв меня от сотен любопытных глаз. Самовнушение — великая вещь. Но я чувствовал их на себе. Мой провал обернулся триумфом. Я выкрутился, получил новый заказ и стал обладателем странного символа, который уже приклеился ко мне на весь этот вечер. Я стал «Саламандрой».

Скрытый за личиной, я наконец смог дышать. Анонимность. В этом мире это была главная роскошь, и я упивался ей. Отойдя к массивной мраморной колонне, я прислонился к ее прохладной поверхности и стал смотреть. Я не знал этих людей, не понимал их интриг, но я читал их язык, который они считали тайным. Язык камней.

Мой мозг начал холодную, циничную каталогизацию.

Вот прошествовал мимо высокий военный, чья грудь была вся в орденах. Марс в сияющих латах. Но я смотрел на его манжеты, а не на награды. На них горели два сапфира размером с перепелиное яйцо. Цейлон. Безупречная вода. Я мысленно присвоил ему имя — «Два Сапфира». Человек, который не нуждался в словах, чтобы заявить о своей власти. Его камни делали это за него.

У стола с яствами, подобно горе из шелка, возвышалась дама в маске Коломбины. На ней висело целое состояние, но какое-то стыдное, неумытое. Бриллианты были крупными, да. Но они не играли, а тускло глазели, как рыбьи глаза. Старомодная голландская огранка убивала в них жизнь. Я видел желтизну и внутренние дефекты. «Мутные Алмазы». Деньги, которые давно забыли, что такое вкус, и помнили лишь о собственном весе.

Мимо пролетела юная бабочка, оставив за собой облако жасминового аромата. Ее шею и руки обвивал жемчуг. Идеальный. Крупный, с глубоким внутренним светом. И эта безупречность была пошлой. Будто ее владелец не нашел другого способа сказать «я могу себе это позволить», кроме как вывалить на нее все содержимое своей шкатулки. Я окрестил ее «Река Жемчуга». Не женщина, а витрина чужого богатства.

И повсюду мельтешили «Стекляшки». Юнцы с горящими глазами, чьи перстни сверкали слишком нагло, слишком радужно. Богемское стекло. Свинцовый хрусталь. Фальшивки. Они отчаянно пытались сойти за своих в этом мире настоящих хищников, не понимая, что их блеск — дешёвый и пустой.

Я изучал этот аквариум, когда мой взгляд выхватил из толпы знакомое, ни с чем не сравнимое сияние. Живой, дышащий огонь, запертый в кристалле. Мой огонь. На руке мужчины в тяжелом костюме венецианского дожа горел перстень, который я сделал для князя Оболенского.

Он был не один. Рядом с ним, как вертлявая тень, стоял человек в пестром костюме Арлекина. Князь заметил меня. Его палец в перстне указал в мою сторону.

— А вот и наша Саламандра! — голос князя был пропитан шампанским и самодовольством. — Поздравляю, мастер, ваш выход был достоин лучших сцен французского театра! Выкрутиться из такой западни… Это талант! Не успели зайти, как весь свет только о вас и говорит.

Я поклонился, ощущая на себе взгляды его окружения.

— Ваше сиятельство, вы мне льстите.

— Григорий! — он дружески приобнял меня за плечи. — Я тут размышлял о том мерзком нападении. И мне в голову пришла ужасная мысль. Представляете, мне тут нашептали, что это могла быть месть… мне! А вы, мой друг, просто оказались под рукой. Ужасно, не правда ли? Впрочем, это лишь досужие сплетни, конечно…

Вроде логично. Но что-то не верится мне. Но я подыграю, мне не сложно.

— Что вы, ваше сиятельство, — сказал я с самым сокрушенным видом, на который был способен. — Я и подумать такого не мог.

Мой взгляд скользнул на его спутника. Арлекин. Под маской я разглядел презрительно поджатые губы придворного ювелира Дюваля. Его ядовито-синие глаза смотрели на меня с тонной высокомерия.

— Месье Дюваль, какая приятная встреча.

Он не удостоил меня даже взглядом. Он повернулся к Оболенскому и произнес, с преувеличенной усталостью в голосе:

— Mon Prince, здесь стало как-то душно. Не правда ли?

Он проигнорировал меня. Мелочный человек. Или это зависть? Попытка принизить меня?

Я ощутил, как к лицу приливает кровь. Так вот оно что. Я для них не конкурент. Я даже не человек. Я грязь на сапоге, которую брезгуют заметить. Ну что ж. Посмотрим, кто кого перешагнет, месье Арлекин.

Даже Оболенский почувствовал неловкость.

— Ах, месье Дюваль сегодня страдает мигренью, — пробормотал он. — Ужасная хворь. Пойдемте, друг мой, прогуляемся, свежий воздух вам поможет.

Он поспешно увлек ювелира прочь, оставив меня одного. Я смотрел им вслед. Князь, который пытается выглядеть благородным, и дружок, который не считает нужным быть вежливым. По крайней мере, здесь все было честно. Без масок.

Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления. Пора было найти своего единственного проводника в этом лабиринте. Но как отыскать одну тень среди сотен других? Я блуждал по залу, тщетно пытаясь выцепить взглядом знакомую фигуру, пока тихий, чуть насмешливый голос не раздался прямо за спиной.

— Костюм мастера петровской эпохи. Я так и думал, что вы выберете образ, подчеркивающий ремесло, а не происхождение. Весьма предсказуемо и… правильно.

Я обернулся. Передо мной стоял безупречный денди в простом черном домино. Воронцов. Я узнал его по этой хищной неподвижности, по тому, как он стоял — в постоянной готовности. Он не удивился моему костюму. Он его одобрил. Хотя он его уже видел, когда заходил ко мне в дом. Или он так на публику играет?

— Алексей Кириллович, — я поклонился. — В этом маскараде без проводника — как в лесу без компаса.