Инженер 1: паровая империя (СИ). Страница 24

— А знаете, Александр, — заговорил Фролов, устраиваясь поудобнее на скрипучем сиденье, — мне вот интересно: откуда у вас такие способности появились? И к картам, и к бильярду… Будто не офицер, а профессиональный игрок. Причем сразу после ранения. Чудеса, да и только.

— Арифметика, Иван Петрович, — повторил я свой прежний ответ. — В Николаевской академии нас учили мыслить логически, рассчитывать траектории снарядов, углы обстрела…

— Да что там углы! — перебил меня Мещерский. — У Александра просто голова светлая. Он и с вентиляцией разобрался, и с промыванием ран, так что даже немецкий лекарь удивился… Такие люди везде найдут применение.

Орлов задумчиво потер подбородок:

— А не задумывались ли вы, капитан, о том, чтобы эти способности направить в более… прибыльное русло?

— Это как понимать? — насторожился я.

— Да так, что человек с вашими талантами мог бы заработать состояние в карточных клубах Петербурга или Москвы. Там ставки совсем другие, не десятки рубликов, а сотни, тысячи…

— Иван Федорович, вы предлагаете мне стать профессиональным игроком? — В моем голосе прозвучало недоумение.

— А что в этом плохого? — пожал плечами Орлов. — Офицерское жалованье гроши. А тут за один вечер можно заработать годовое содержание.

Фролов нахмурился:

— Орлов, что ты несешь? Офицеру в карты на жизнь играть — позор и бесчестье!

— Почему же позор? — возразил тот. — Многие делают, и ничего. Граф Растопчин, например, во времена своей молодости состояние в картах выиграл.

— Растопчин вельможа, ему можно. А мы с вами служивые люди, — буркнул Фролов.

Мещерский вмешался в спор:

— Господа, да не о картах речь! Александр Дмитриевич способен на куда большее. Вот, к примеру, есть у меня одна идея…

— Какая идея? — заинтересовался я.

— Потом расскажу, не здесь, — загадочно ответил Мещерский. — Скажу только, что связана она с восстановлением города и требует участия толкового инженера.

Наша коляска проехала мимо разрушенной церкви, где теперь ютились бездомные. У костра сидели оборванные фигуры, грелись и передавали по кругу бутылку.

— Смотрите, — указал Фролов на эту картину, — вот она, оборотная сторона войны. Раньше эти люди были солдатами, защищали город. А теперь никому не нужны.

— Печальное зрелище, — согласился Орлов. — Но что поделать? Армию сокращают, жалованье задерживают… Вот люди и бродяжничают.

— А вы говорите — карты, наживаться, — укоризненно произнес Фролов. — Пока одни состояния наживают, другие с голоду пухнут.

Разговор принял неприятный оборот. Мещерский поспешил сменить тему:

— Господа, да не будем о грустном! Мы едем развлекаться, а не мировые проблемы решать.

Вторая коляска поравнялась с нашей. Дорога расширилась, позволяя ехать рядом. Из-за бортика высунулся Телегин:

— Эй, Мещерский! А правда, что в этом кафе французские актрисы выступают?

— Не актрисы, а певицы! — откликнулся тот. — Мадам Розали и мадемуазель Селеста. Голоса у них — заслушаешься!

— А красивые? — с интересом спросил Добрынин.

— Красивые, — подтвердил Мещерский. — Особенно Селеста. Брюнетка такая, глаза темные, фигура… — Он выразительно обвел руками контуры в воздухе.

— Павел Иванович, вы бы поаккуратнее с дамами, — предупредил Балонов. — Французы ревнивы, могут и до дуэли дойти.

— Да какая дуэль! — отмахнулся Мещерский. — Это же артистки, они за деньги рады любому ухажеру.

— То есть это… куртизанки? — уточнил я.

— Ну, не в прямом смысле, — замялся Мещерский. — Они поют, развлекают публику. А там уж как договоришься…

Фролов скептически хмыкнул:

— Смотрите, Воронцов, не влюбитесь часом. Французские дамочки умеют кружить голову.

— Да не мальчик я, — отмахнулся я.

Но в душе шевельнулось любопытство. После стольких недель в госпитале, среди больных и врачей, мысль о беседе с образованной женщиной казалась весьма привлекательной. Пусть даже это всего лишь певичка сомнительной репутации.

На мгновение в памяти мелькнул образ Елизаветы Долгоруковой. Но она сейчас далеко, а француженки, о которых так живописно говорил Мещерский, совсем близко.

Мы свернули на узкую улочку, где дома стояли плотнее и выглядели менее пострадавшими. Сюда, видимо, снаряды не долетали, или враги по какой-то причине щадили этот район.

— Вот и приехали! — объявил Мещерский, когда коляска остановилась у двухэтажного особняка с ярко освещенными окнами.

Над входом висела вывеска на французском языке: «Café La Paix» — если перевести буквально, будет «Кафе Мир». Ирония названия не ускользнула от меня. Заведение открылось сразу после войны, словно символизируя новую эпоху.

Из дверей доносились звуки рояля и женский смех.

— Господа, — торжественно произнес Мещерский, выходя из коляски, — добро пожаловать в мир развлечений!

Глава 12

Кафе

Переступив порог заведения, я словно очутился не в разрушенном Севастополе, а в одном из тех парижских салонов, о которых читал в романах. Впрочем, хозяева кафе приложили немалые усилия, дабы создать иллюзию французской столицы посреди крымских руин.

Просторный зал встретил нас мягким светом газовых рожков, заключенных в молочно-белые плафоны. Стены обтянуты шелковыми обоями нежно-золотистого оттенка, с изящным растительным орнаментом. Вдоль них расставлены высокие зеркала в резных рамах, отражавшие свет ламп и зрительно удваивавшие размер помещения.

Мебель подобрана с изысканным вкусом. Бархатные диваны глубокого бордового цвета располагались вдоль стен, а между ними теснились круглые столики, покрытые безукоризненно белыми скатертями. На каждом столике хрустальная ваза с живыми цветами, удивительная роскошь для города, где еще недавно грохотали пушки.

В дальнем углу зала возвышался концертный рояль из черного лакированного дерева, должно быть, привезенный из самого Парижа. Инструмент выглядел дорого и ухоженно, крышка его сияла, отражая огни светильников.

Воздух насыщен ароматами, незнакомыми большинству севастопольских обитателей. Запах свежесваренного кофе смешивался с благоуханием французских духов, табачным дымом из дорогих папирос и легким ароматом жареного миндаля.

За столиками расположились офицеры разных полков, большинство в парадных мундирах. Кое-где виднелись статские чиновники в сюртуках, а у окна сидела пара пожилых купцов, явно местных, судя по солидности манер и добротности одежды.

— Господа офицеры! — навстречу нам вышел человек средних лет в безукоризненном черном фраке. Лицо бритое, усики аккуратно подстрижены, волосы зачесаны назад и умащены помадой. — Какая честь видеть столь достойное общество в нашем скромном заведении!

Говорил он по-русски, хотя и с заметным французским акцентом, раскатывая «р» и смягчая согласные.

— Месье Гастон, — Мещерский пожал руку хозяину, — для моих друзей лучший столик и лучшие напитки! А мадам Розали у вас сегодня выступает?

— Разумеется, господин поручик! — Гастон расплылся в улыбке. — Мадам Розали уже готовится, а мадемуазель Селеста прибудет с минуты на минуту. Прошу, господа, располагайтесь вот за этим столиком у эстрады.

Он провел нас к большому овальному столу, расположенному в трех саженях от рояля. Официант в белоснежном фартуке поспешил подать стулья с мягкими спинками, обитыми тем же бордовым бархатом, что и диваны.

— Что прикажете подать, господа? — осведомился Гастон, доставая из кармана записную книжицу. — Имеем великолепный коньяк «Мартель», доставленный прямо из Франции. Шампанское «Вдова Клико», тоже подлинное. Из легких напитков могу предложить абсент…

— Абсент! — оживился Телегин. — Давно хотел попробовать эту «зеленую ведьму»!

— Не советую, — покачал головой Мещерский. — От абсента наутро голова раскалывается пуще пушечной канонады. К тому же, говорят, он отнимает мужские силы. Давайте лучше коньяк и шампанское. А к ним что-нибудь из закусок.

— Имеются устрицы, совершенно свежие, привезенные сегодня утром из бухты, — предложил хозяин. — Паштет из гусиной печени, французские сыры, миндаль в сахаре…