Искупленные грешники (ЛП). Страница 54

Я качаю головой, коротко и сжато.

Ее глаза еще мгновение ищут ответ в моих, затем она решительно кивает.

– Ладно. У тебя есть пижама, которую ты можешь мне одолжить?

– Эм, да?

– Которая не розовая и не с рюшами?

– О. Тогда нет. – Я смотрю, как она снимает серьги и убирает их в карман пальто. – Что ты делаешь?

– Если ты сваливаешь, то я тоже. – Она резким движением отставляет большой палец через плечо, в направлении моего дома. – Мы можем надеть маски для лица, намазать волосы маслом и смотреть Тик Ток. – Она морщит нос. – Я даже разрешу тебе включить мюзикл. Только не «Бриолин»! – добавляет она с содроганием. – Он напоминает мне о Бенни.

Хотя это звучит как идеальный вечер, я отмахиваюсь от идеи.

– Ты должна пойти, то платье, что ты купила, сидит на тебе потрясающе.

Она пожимает плечами.

– Ну, что нового? На мне все сидит потрясающе.

– Ну, а как же Рори?

– С ней все будет в порядке. Пенни тоже идет, и у них там целая афера затевается.

Я настораживаюсь.

– Пенни идет на покерную ночь?

– Конечно. Она будет так расстроена, что тебя не будет.

– Думаешь?

– О, я это знаю, – говорит она, отбрасывая свои длинные черные волосы за плечо. – Я столкнулась с ней в Бухте на днях. Она сказала, что ты самая добрая девушка из всех, кого она встречала.

Я выпрямляюсь.

– Правда?

– Ага. Она сказала, что ты еще и очень красивая, и что не могла дождаться, чтобы увидеть, что ты наденешь, потому что у тебя всегда самые милые наряды.

– Да? – Я уже улыбаюсь, щеки пылают от гордости. – Что еще она сказала?

Тейси закатывает глаза.

– Что ты самый большой рыболов комплиментов на планете.

– Ну, я и правда купила самое милое платье, – размышляю я, игнорируя ее укол. – Было бы жаль потратить его впустую. – Я перебираю пальцами по дверному косяку и прикусываю нижнюю губу. – Кроме того, я бы не хотела подводить Пенни. Я правда хочу, чтобы мы с ней подружились, понимаешь?

Ухмылка расползается по лицу Тейси, словно она знает, что уже победила.

Я испускаю долгий, драматичный вздох.

– Что ж, полагаю, мне стало немного лучше.

Пока я сижу на нижней ступеньке, натягиваю ботинки и кричу Финну в коридор прощальные слова, я пытаюсь игнорировать кричащий голос в основании черепа. Он умоляет меня не идти, но я заглушаю его водянистыми оправданиями и пустыми обещаниями, вроде того, что Габриэля будет легко избежать.

Кроме того, мое платье было очень дорогим.

Глава 23

Габ

В мою первую ночь в Аду меня пытал сам Дьявол.

Он привязал меня к стулу в камере размером восемь на восемь, раздел догола, сбрил каждый квадратный дюйм моего тела, а затем прикрепил электроды к вискам, груди и паху. Кто–то вкатил старый магнитофон и нажал плэй. Из динамиков зашипела «Roxanne» The Police, и каждый раз, когда произносилось имя «Роксанна», он пропускал через меня ток.

Эту сучку упоминают двадцать шесть раз.

Он играл ее восемнадцать часов подряд.

Годами я думал, что это худшая пытка, какую только может вынести мужчина.

Но затем Раф начал устраивать вечеринки.

– Говорю тебе, чувак – у меня был сон.

Голосовой фрай жаром расходится у меня по спине. Мужчина за столом рулетки позади меня – не Мартин Лютер Кинг, а калифорнийский технарь, который изобрел приложение для каршеринга и думает, что тоже изменил мир.

– Да брось, мужик, – стонет его сооснователь. – Трип под кислотой – это не то же самое, что сон.

– Ладно. Тогда это было пророчество.

– Господи.

– Ага, мужик. Я и Его видел. Он тоже сказал, что тебе стоит поставить все на красное.

Тяжелая пауза, та, что предвещает плохие решения, затем:

– Ладно. Похуй.

Хор ликующих возгласов прокатывается по столу, за ним следует шелест фишек, скользящих по бархату. Шарик падает и гремит, словно зубы в стеклянной банке. Он подпрыгивает и звенит, замедляясь, замедляясь, замедляясь, прежде чем падает в ячейку с глухим, окончательным стуком.

Тишина.

– Блять. Моя жена прибьет меня.

Я провожу рукой по лицу. Подумываю выцарапать себе глаза заодно, потому что, блять, я ненавижу эти гребаные вечеринки.

Мы в «Виски под скалой», в Дьявольской Лощине. Это один из многочисленных пещерных баров, скрытых глубоко под землей, и я до конца своих дней не пойму, почему Раф настаивает на проведении своей ежегодной покерной ночи именно здесь. Потолок протекает, стены потеют, а акустика усиливает каждый хмельной хохот и разговор под коксом.

Сегодня он украшен, как постаревшая проститутка, работающая в праздничный сезон. Рождественские елки торчат из каждого угла, их ветви провисают под тяжестью безвкусных украшений и гирлянд. Мишура обвивает сталактиты, а искусственный снег торчит из известняка. Все заведение мигает красным и зеленым, и, чтобы завершить картину, какой–то надоедливый мудак долбит по клавишам пианино в одной из ниш.

Час назад у него закончились рождественские классические мелодии, так что теперь он перебирает версии популярных песен в стиле рекламных джинглов – не то чтобы кто–то здесь был достаточно трезв, чтобы заметить.

Стиснув зубы, я переворачиваю следующую карту в колоде и бросаю ее на стол. Я даже не смотрю вниз, чтобы увидеть, что сдал – я слишком на взводе, чтобы беспокоиться об этом.

Это закон вероятности: столкни трех или более Висконти в одной комнате, и хотя бы один ублюдок непременно подожжет ее, а затем посмотрит на меня, чтобы я потушил пламя.

Я никогда не прихожу на эти вечеринки, чтобы играть в карты; я прихожу присматривать. За годы я отточил свою очередность наблюдения, всегда выискивая сначала самого большого зажигательного придурка в семье – Бенни, очевидно, – затем спускаясь вниз по списку. Но сегодня под поверхностью веселья течет напряженное подводное течение. Оно вшито в костюмы, отравляет напитки. Пол мокрый от бензина, и, будь я даже азартным игроком, я не смог бы сказать наверняка, кто первым чиркнет спичкой.

Похрустывая костяшками, я по привычке смотрю на Бенни. Он ведет покерную игру напротив, с рассеянной ухмылкой на лице и блондинкой на коленях. Он ловит мой взгляд и подмигивает, прежде чем зажать одну ноздрю, наклониться и втянуть дорожку с ее бедра.

Гребаный идиот. Из всех девушек, которых он мог бы сегодня обманом заставить раздвинуть ноги, он выбрал ту, что приехала с турецким торговцем оружием.

Но это типичное поведение Бенни. Ничего, с чем Эмиль не справился бы. Нет, сегодня меня больше беспокоит источник опасности, сидящий слева от меня.

– Сдавай.

Мое внимание переключается на Рафа.

– Что?

– Ты оглох?

Моя рука сжимается в кулак.

– Последняя карта была туз.

– У меня есть глаза, – огрызается Раф. – Сдавай, блять, карту.

Пока я переворачиваю следующую карту в колоде, Рори бросает мне самодовольную ухмылку из–за своей руки.

Легкое веселье щекочет мне грудь. Ага, и, если бы глаза Рафа не были приклеены к дверям лифта, он бы, наверное, заметил, что наша невестка его надувает.

Он пошел в нашу маму: суеверен как черт, только ему слишком стыдно в этом признаться. Обычно он остерегается лишь глупостей. Он избегает ходить под дорожными знаками и обязательно салютует пролетающей сороке. Но в последнее время его дурное предзнаменование имеет форму невысокой рыжеволосой с острым языком и длинными пальцами.

Пенелопа Прайс его доконала. Он убежден, что она – причина, по которой его состояние уплывает к черту. Я не знаю насчет этого, но я точно знаю, что она – причина, по которой он занял первое место в моем списке зажигательных придурков на сегодня.

Она же – причина, по которой Анджело сидит через три стола, насупившись.

Проводя зубами по нижней губе, я нахожу нашего старшего брата. Он провел больше времени, хмуро глядя на Рафа поверх своих карт, чем играя ими, потому что, как и ожидалось, встреча с Келли О`Харой пошла к черту. Его взгляд забрел слишком далеко для вкуса Рафа, так что тот стряхнул пыль со своего пистолета, выпустил пулю и развязал войну с ирландцами.