Искупленные грешники (ЛП). Страница 38

Габриэль подхватывает меня с раздраженным шипением. Его хватка нетерпелива и задерживается, просачиваясь сквозь мой рукав в кожу. – Над этим мы поработаем, – констатирует он. Но я едва слышу его. Едва осознаю свое смущение, потому что он все еще держит меня. Пальцы в черном впиваются в розовую ткань, такие толстые и длинные, что я уверена, если бы я перевернула руку, их кончики встретились бы с его большим пальцем.

Я все еще смотрю с болезненным очарованием, когда сухожилия на его запястье напрягаются. Он внезапно рывком притягивает меня к себе, пригибается и вонзает плечо мне в живот. Сила поднимает меня вверх и перебрасывает через его тело, пока я не смотрю вдоль его спины.

Из меня вырывается вздох шока, хотя не знаю, почему я удивлена; я была на плече у этого мужчины так много раз, что уже должна была привыкнуть к виду.

Затем он начинает идти. Крыльцо сменяется ступеньками, которые ведут на садовую дорожку, и вид удаляющейся от меня входной двери наполняет меня тяжелым предчувствием.

– Куда мы идем?

– Ты задаешь этот вопрос каждому мужчине, который тебя похищает?

– Если меня когда–нибудь похитят, я дам тебе знать, – огрызаюсь я, в отчаянии ударяя кулаком по его спине.

– Уверен, ждать осталось недолго, – бормочет он.

Он делает еще несколько шагов, затем, грубо дернув за низ моей куртки, наконец стаскивает меня обратно на землю.

Мир кружится, но его клокочущий взгляд остается в фокусе. – Твоя вторая ошибка была в том, что ты позволила мне поднять тебя. Как только твои ноги отрываются от земли, твои шансы на выживание падают до тридцати трех процентов.

Моя спина вздрагивает от подозрения. Похищение. Выживание. Все эти словечки достигают меня, заставляют сердце сжиматься, и мне не нравится это чувство.

Какой у него вообще план, явиться ко мне домой после наступления темноты и выдавать все эти советы и трюки? Уж точно не потому, что он чувствует себя виноватым за то, что затолкал меня в свой багажник. Мне не нужно залезать в его черепную коробку, чтобы знать, что этот мужчина не способен чувствовать ничего, кроме гнева, раздражения или просто ничего.

Я изучаю твердую линию его губ и ищу в его глазах подсказки, но, конечно, его взгляд неприступен, защищен стеной презрения, которая, клянусь, построена кирпичик за кирпичиком из его ненависти ко мне. К девушке, которая спасла ему жизнь.

Мои глаза сужаются.

– У тебя не нашлось дел поважнее на вечер, кроме как навестить меня? Ну знаешь, типа щенков на забой, потерроризировать старушек?

Я жалею о своей колкости в тот же миг, когда она срывается с моих губ. Она заостряет линии его плеч и делает его челюсть тверже. Заставляет его сделать шаг ко мне и заполняет пространство между нами угрозой опасности.

– Ты думаешь, это шутка? – тихо и хрипло спрашивает он. – Ты думаешь, твоя безопасность – это шутка?

Моя уверенность растворяется в кровотоке, и я лихорадочно качаю головой. Хотя я останавливаюсь перед тем, как сказать «прости», потому что если он не может этого сказать, то почему я должна?

Проходит напряженная пауза. Затем он с шумом выдыхает через ноздри и отступает.

Он резким движением подбородка указывает куда–то у меня за спиной.

– Залезай.

Я оглядываюсь, вглядываюсь в темноту и замираю.

У ворот припаркован мотоцикл, но рядом с ним также стоит машина. Багажник открыт, фары выключены. Это сцена до боли знакомая, и я слишком хорошо знаю, что будет дальше.

Ужас пронзает меня, почти сбивая с ног. Чтоб мне провалиться за мой большой рот; я должна была знать, что Бугимен никак не спустит мне мое ябедничество.

Он пронес меня полпути до Ада, а теперь ожидает, что я пройду остаток пути пешком.

Паника сжимает мои легкие, мой взгляд мечется слева направо, ища путь к отступлению. Между деревьями – его владения, и мне никак не успеть развернуться и пробежать мимо него к дому дяди Финна. Даже если бы и успела, у него все огни выключены. Может, у него тоже отключили электричество, хотя гораздо более вероятно, что он в загородном клубе, хохочет над бокалом дорогого вина.

Что ж. Мой мозг слишком размяк, чтобы придумать что–то еще.

Значит, бежать.

Поворачиваясь на каблуке своего ботинка, я успеваю сделать шаг и половину, прежде чем рука хватает меня за запястье и разворачивает.

– Стой.

– Отпусти меня…

Его хватка перелетает с моего запястья на мое лицо. Я замираю.

Маслянисто–мягкая кожа, и все зло мира, выгравированное в четырех пальцах и большом пальце под ней. Он мог бы расколоть мою челюсть малейшим сжатием; сломать мою шею взмахом запястья. И вдруг я понимаю: извечная притягательность плохих парней. Одно лишь прикосновение мужчины, подобного ему, лишает меня дыхания и выбивает из колеи. Ощущение, будто я еду на мотоцикле под дождем без шлема, рев ветра громче угрозы опасности.

Он приподнимает мой подбородок и опускает свой, и когда его взгляд касается моего, мое сердце делает двойной удар.

– Ты думаешь, я причинил бы тебе боль?

Ну, разумеется. Разве он ходит в церковь каждое воскресенье?

Я издаю недоверчивый смешок, но он замирает у меня в горле, когда его взгляд падает на мои губы и вспыхивает другим оттенком раздражения. Он мягче, без острых граней. Я не знаю, почему это скручивает мои внутренности или почему у меня внезапно возникает желание заверить его, что я так не думаю.

Он сглатывает и отпускает меня. Направляется к машине, и, жалко повизгивая, я следую за ним.

– Весьма вероятно, что твой раздражающий визг и твои жалкие удары локтями спугнут похитителя, – бормочет он. – Но, если нет, вот что ты сделаешь.

Он одной рукой хватается за крышку багажника, а другую протягивает ко мне.

Тяжесть беспокойства замедляет мои шаги, пока я двигаюсь к нему. Я делаю глубокий вдох и вкладываю свою руку в его. Когда он притягивает меня ближе, паника пронзает меня, как удар молнии, и я сжимаю пальцы вокруг его ладони.

– Ты обещаешь? – выпаливаю я, слабея. – Ты правда обещаешь, что не причинишь мне боли? Потому что клянусь, если ты сделаешь это, я никогда больше не буду с тобой разговаривать.

Сухая усмешка пробегает по его взгляду.

– Ты пытаешься убедить меня или напугать?

Прежде чем я успеваю ответить, он обходит машину к двери водителя и наклоняет голову, чтобы поговорить с кем–то через окно. Я настораживаюсь; очевидно, он должен был приехать сюда на своем мотоцикле, но я не подумала о том, что кто–то другой должен был пригнать машину. Даже когда я вглядываюсь, я не могу разглядеть, кто это.

Он возвращается всего через секунды, держа в руке связку ключей.

– Держи, – говорит он, подбрасывая их мне. – Подержи их.

Я смотрю вниз на серебро в своей ладони. Не будучи полностью убежденной, что это не обман, я нажимаю на брелок, и задние фары мигают дважды.

– Довольна?

– Нет.

Я все равно засовываю ключи во внутренний карман куртки.

– Хорошо. Если тебя похищают, ты не должна быть довольна.

Он стучит кулаком по крышке багажника.

– Теперь поторопись. Мне еще щенков резать.

Вздыхая, я делаю шаг к нему и, вопреки тому, что каждая клеточка моего существа кричит в протесте, влезаю внутрь.

– Ложись.

Я лучше сама себе челку подстригу, чем лягу в этот багажник, но, увы, я уже прошла через врата ада, так что могу и устроиться поудобнее.

Повернувшись на бок, я подгибаю колени и опускаюсь на пол, затем роняю голову с успокаивающим выдохом. Меня тошнит, и затхлый запах ковра вперемешку с легким духом бензина не помогает.

Машина скрипнула под весом Габриэля, когда он опустился на корточки и сел на задний бампер.

– Хорошая девочка.

Что?

Я расцветаю, когда меня называют хорошей, но эти слова неожиданны, исходящие от Габриэля Висконти; реакция моего тела – и того более. Мое дыхание становится поверхностным, и легчайший жар шипит в моем нутре. Я всегда старалась угождать людям, но его похвала ощущается приятнее, чем должна.