Искупленные грешники (ЛП). Страница 35

Пауза Рори коротка, но она трещит у меня на затылке. Она опускает взгляд и проводит пальцем вдоль текстуры дерева.

– Я не знаю.

Моя невестка – психопатка. Она улыбнется и поклянется, что не царапала твою машину ключом, или подаст тебе кофе и даже не моргнет, пока смотрит, как ты пьешь ее слюну.

Она безупречная лгунья. До тех пор, пока не проколется.

– Рори, – предупреждаю я.

– Я не знаю! – говорит она с нетерпеливым вздохом, и ее щеки краснеют. – Один день она водила, а на следующий уже нет, ясно?

Холод расползается по моим венам. Я сглатываю и выдавливаю свой следующий вопрос так спокойно, как только могу.

Хотя у меня есть пробирающее подозрение, что я уже знаю ответ.

– И когда это было?

Она поднимает глаза, чтобы встретиться с моими, и вина кружится в ее карих глазах.

– Как раз после ее восемнадцатого дня рождения.

Ее слова проползают через стол, впиваются в мою грудь и вбивают кусочки головоломки на свои места.

Она перестала водить как раз перед тем, как встретила меня.

Как раз перед тем, как ее блестящие губы коснулись моих, а дыхание стало теплее ветра.

Могу я рассказать тебе секрет?

Хотя я всегда был одержим ее секретом, это всегда было ради удовлетворения моей собственной ебаной зависимости, а не потому, что я думал, что там может быть что–то стоящее раскрытия. Я всегда был уверен, что это будет что–то пустяковое. Кража лака для ногтей в торговом центре или что–то настолько же глупое.

Но внезапно перестать водить?

Я уже бросил притворяться, что полирую. Сердце колотится, уши горят, я смотрю на Рори и жду, когда она продолжит.

– Это было довольно странно. Она уехала из города, чтобы отпраздновать день рождения с друзьями из Сиэтла, а когда вернулась через несколько дней, у нее больше не было машины.

– Значит, она попала в аварию.

– Она клялась и божилась, что нет, и она не выглядела раненой или типа того. – Она смотрит на меня с виноватой улыбкой. – Я не поверила ей, но погуглила аварии по всему Тихоокеанскому Северо–Западу, и ничего не нашлось.

Я провожу костяшкой по челюсти, разум лихорадочно работает.

– И теперь она вообще не садится в машины.

– Нет. Иногда она ездит на автобусе, но чаще всего она ходит пешком. Но это еще не все. Когда она вернулась, она была… другой. Не в плохом смысле, – поспешно добавляет она. – Просто добрее.

Я провожу языком по зубам.

– В смысле?

– Она начала волонтерить в Бухте, затем в больнице. Сначала я подумала, что это просто для того, чтобы было что написать в заявлении в колледж, но место она уже себе обеспечила. А потом я подумала, может, она нашла Бога или что–то в этом роде. – Она издает короткий смешок. – Но это не объясняет, почему она вдруг начала носить так много розового.

Моя кожа, блять, трещит. Машины, волонтерство, внезапная доброта. Здесь прослеживается линейная история, секрет, более порочный, чем мелкая кража, и я так близок к его разгадке, что чувствую его вкус на ее клубничном блеске для губ.

– В любом случае, разве ты не должен уже все это знать? Денис нашел для меня логин Рафа к банковскому аккаунту за десять секунд.

Я щурюсь.

– Зачем тебе это понадобилось?

– Он продолжает обыгрывать меня в блэкджек, так что я пожертвовала миллион долларов в заповедник птиц Вашингтона от его имени, – радостно говорит она, вытаскивая ключи из кармана и побрякивая ими на вытянутой руке. – И смотри, они прислали мне этот милый брелок в знак благодарности!

Но я едва могу разобрать ее раздражающе большую сороку–брелок. Едва могу, блять, думать.

Она права. Я мог бы узнать ее секрет годы назад, и за считанные минуты. И если бы это был кто–то другой, я бы вскрыл его, как ребенок вскрывает подарки в рождественское утро.

Но это Ангел в розовом.

Я дал себе зарок, ради собственного здравомыслия, что не буду.

Самоотвращение горячей волной разливается под моей рубашкой. Зачем я, блять, спросил?

Рори кивает на ружье–Франкенштейн между нами.

– Что ты делаешь?

Я хватаюсь за смену темы и двигаю его по столу к ней.

– То, о чем ты просила.

Ее настроение разворачивается на сто восемьдесят градусов, и она загорается детским восторгом.

– О, мой Гусь, – выдыхает она, поднимая его к свету на сложенных ладонях, словно я вручил ей Святой Грааль. – Оно работает?

– Есть только один способ это проверить.

Ее глаза встречаются с моими с искоркой озорства, и, несмотря на напряжение у основания моего черепа, во мне просачивается неохотная потеха.

Эта девчонка, честное слово… Во мне не так много мягкости, но есть крошечная частица, где–то между верхним и нижним ребром, которая немного смягчается ради жены Порочного.

Я знал о ней задолго до того, как она вцепилась когтями в моего брата. Даже задолго до того, как дядя Альберто вцепился в нее. Она годами звонила на горячую линию, признаваясь в самых пустяковых грехах с тяжестью вины всего мира в голосе.

Если звонки Милдред Блэк были моим наркотиком выбора, то звонки Рори были ситкомами, которые я смотрел, чтобы смягчить удар отходняка. Я находил забаву в ее мелких актах мести – подмешивании в виски Альберто, перерезании тормозных шлангов у машины Данте. Затем, когда ее свадьба с Альберто приблизилась, ее звонки сменили жанр, и внезапно я смотрел остросюжетный мини–сериал, который не мог выключить.

Я слушал каждый звонок, как серию. Шоу начиналось медленно, набирало темп в середине и заканчивалось идеальным поворотом сюжета: она собиралась столкнуть Большого Ала с утеса, прежде чем он сможет заставить ее выйти за него замуж.

Анджело, конечно, пошел и испортил ебучий финал. Всадил пулю в его голову и уничтожил любые шансы на второй сезон.

Но теперь, когда она моя невестка, она развлекает меня другими способами. Например, приносит мудборды со своими последними изобретениями, а я в свободное время вдыхаю в них жизнь.

– Это так круто, – восклицает она, направляя ружье в потолок и принимая позу, словно она одна из Ангелов Чарли. – Это как русская рулетка, только милее, да? Вместо холостых выстрелов оно стреляет конфетти?

Я набрасываюсь и вырываю его у нее, когда она поворачивает его и заглядывает в дуло. Боже. Я перепроверяю, что предохранитель включен, и мысленно отмечаю, что нужно еще раз пройти с ней основы обращения с оружием, прежде чем мы отправимся на стрельбище.

– Мы поедем на Харлее? – Она подбегает к стене и снимает свой мотошлем с крючка.

Не успеваю я ответить, как Эмиль входит, толкая дверь плечом. Он улыбается Рори и бросает взгляд на меня, прежде чем направиться к раковине.

Я провожу передними зубами по нижней губе, чувствуя, как воздух сгущается.

– Да. Встретимся у выхода.

– Ладно, но поторопись, нам нужно вернуться, пока Анджело не задумался, где я.

Она разворачивается на каблуках и, подпрыгивая и перескакивая, минует разрушения, которые ранее устроила. Словно лужа масла и перевернутое ведро вдруг напомнили ей, зачем она вообще ворвалась сюда, она замирает у двери и оборачивается, уставившись на меня серьезным выражением.

– Я поговорю с Рен, но ты должен пообещать мне, что оставишь ее в покое, – говорит она, с трудом сглатывая. – Она невинна. На самом деле, она единственный чистый человек, который у меня остался. Она не знает о… нас.

Я поднимаю бровь.

– Нас?

– Семье. Она не знает, чем вы, ребята, занимаетесь, и мне нужно, чтобы так и оставалось. Так что никакого преследования, никаких проверок. И уж точно – никакого запихивания ее в машины. Просто притворись, что ее не существует, ладно?

Проходит мгновение, прежде чем до меня доходит. Она хочет сказать, что ее подружка понятия не имеет, что она живет, дышит и перемещается по территории Коза Ностры.

Жар поднимается по моему позвоночнику. Боже, эта девчонка, должно быть, еще более наивна, чем я думал. Не нужно быть гением, чтобы увидеть затемненные машины и мужчин в костюмах и понять, что они, вероятно, и есть причина, по которой это крошечное Побережье в заднице мира истекает богатством.