Искупленные грешники (ЛП). Страница 34

Так что же такого в том, что я запихнул ее в свой багажник, заставило ее визжать, как поросенок?

Конечно, это могло быть накопительным эффектом. Что–то вроде «три шанса, и ты выбываешь». Но затем я вспоминаю ее реакцию на последний раз, когда я поднял ее и направился к ожидающей машине. Как она боролась, умоляла и прикасалась ко мне, и я не могу не думать, что так или иначе, все это ведет обратно к ее секрету.

– Но зачем? – Рори опрокидывает коробку с шурупами, проходя мимо. – Зачем Рен? Это же Рен, ради всего святого.

Темная волна раздражения опаляет мою кожу, и не потому, что она топает к моему шкафу с инструментами.

Я сделал это, потому что она не могла сказать мне, что бы она сделала, если бы кто–то попытался причинить ей вред.

Потому что звук этого гребаного свистка сорвал мой единственный и последний нерв.

Потому что я не засунул ее в свой багажник после взрыва, и мне нужно было доказать себе, что я могу.

– Я же выпустил ее, разве нет?

– Да, ну… – Рори фыркает, протягивая руку к молотку. – Ты заставил ее плакать, так что теперь я заставлю плакать тебя. – Она вкладывает в удар столько энергии, но так мало силы, что столкновение даже не треснуло кирпичи.

Я бы рассмеялся, если бы Она не вывела меня из себя так сильно.

Прошлой ночью был редкий момент слабости.

Тишина была слишком громкой. Ее голос – еще громче. Ни один грех, доносившийся по горячей линии, не был достаточно плох, чтобы заглушить ощущение ее веса на моих руках или вид ее платья, задиравшегося по бедру.

Так что я сделал то, чему сопротивлялся все эти чертовы три года: я погуглил ее.

Провожу зубами по нижней губе, и в груди закипает горечь.

Оказывается, неведение и вправду блаженство. Единственное, что хуже, чем найти что–то, – это не найти ничего.

Никаких новостных статей. Никакого генеалогического древа, по которому можно было бы полазить.

Никакого секрета.

В интернете о ней почти не осталось следов. На самом деле, ввод ее имени выдает лишь один результат: ее профиль в Инстаграме.

Ей повезло, что прошлой ночью я был не в своем уме. Пока я увеличивал глупые селфи, читал каждую подпись, набитую каламбурами, и закатывал глаза на фотографии каждой еды, кофе и коктейля, которые эта девчонка когда–либо запихивала в свой ебучий рот, она выложила новый пост.

Это была еще одна ее фотография. В публичном профиле Инстаграма. И если этого было недостаточно для глупости, она отметила свое местоположение.

И ясно, что я был не единственным мужчиной с дурными намерениями, кто воспользовался этим.

Мои мысли чернеют при воспоминании. Стоя под разбитым фонарем в переулке между баром «Мудис» и ирландским пабом, я наблюдал, как он втюхивал ей представление, которое и пятилетний ребенок раскусил бы. Затем я с неверием смотрел, как он повел ее к телефонной будке и проскользнул внутрь следом.

Я скрежещу зубами и тянусь к коробку спичек на боковой полке, чтобы прикурить сигарету. Затем Рори сдается в попытках разбить замок на оружейном шкафу и вместо этого переворачивает канистру, так что я передумываю.

– Ой, воробушек, – бормочет она, когда масло брызгает на манжеты ее спортивных штанов. Она поднимает взгляд на меня и тяжело вздыхает.

– Закончила?

– Нет, я делаю перерыв. – Она проводит рукой по лбу и снова смотрит на меня с упреком. – Ты извинишься.

Я смеюсь. Раньше, чем ад замерзнет, из моих уст сорвется какое–либо извинение.

– Я совершенно серьезна. Ты же знаешь, что она боится машин, да?

Знакомый зуд ползет по мне. Свежий струп, который я ковырял прошлой ночью, начинает трескаться. Он покрывает рану трехлетней глубины, которая просто не хочет заживать.

Поиск в Гугле не излечил ее. Нахождение ее аккаунта в Инстаграме лишь рассекло ее шире.

Нет. Не могу. Не должен.

– Почему?

Черт побери. Я поворачиваюсь и настраиваю сверлильный станок, чтобы Рори не заметила, как самоотвращение сжимает мою челюсть.

– Я не уверена – она не говорит нам. Она просто везде ходит пешком.

– Я в курсе, – сквозь зубы говорю я. – Она сама напрашивается на похищение.

– Габ. Это Рен.

Вот опять, она снова произносит ее чертово имя. И в одном предложении с моим. Она говорит это так, словно одно ее имя – объяснение. Идеальная причина, по которой она может одна ходить по улицам без последствий.

Позади меня что–то металлическое и тяжелое с глухим стуком падает на пол.

– Эта девчонка – обуза, – сквозь зубы говорю я, сжимая в руке старую тряпку.

– Нет. Она, типа, самый добрый человек на планете. Это как негласное правило здесь, все оставляют Рен в покое.

– Кроме того мужчины, который последовал за ней в телефонную будку.

Рори замирает на мгновение дольше положенного. Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как удивление мелькает на ее лице.

Интересно. Маленький ангел забыла упомянуть эту часть, когда ябедничала.

– О, – бормочет Рори, роняя молоток на пол. – Она не рассказала мне эту часть. Ну, и кто это был?

Какой–то неудачник, приехавший в Бухту в командировку. Чистая биография. Это все, что я знаю, потому что ударить его слишком сильно и слишком быстро было второй ошибкой, которую я совершил прошлой ночью. Его голова отскочила от тротуара, как теннисный мяч, и он отправился к праотцам, прежде чем я успел затащить его в пещеру, подвесить и немного позабавиться с ним.

Пользуясь ее замешательством, я упираюсь ладонями в верстак и смотрю на нее ровно.

– У нас, блять, война, Рори. Твоя подружка – слабое звено. Если Данте или любой другой, на кого мы наехали, захочет добраться до тебя, он сделает это через нее.

Она кусает губу.

– Справедливо. Ладно, я скажу ей быть осторожнее.

– Нет, ты скажешь ей перестать ходить домой поздно ночью. Ты скажешь ей перестать заниматься волонтерством в Бухте. – Я впиваюсь пальцами в столешницу. – Ты скажешь ей перестать выкладывать свое ебучее местоположение в Инстаграме.

Рори смотрит на меня, ее брови сходятся.

– Ты следишь за ее Инстаграмои? Как? Ты едва умеешь пользоваться телефоном.

Игнорируя жар, разгорающийся у меня под воротником от слова «следишь», я настаиваю.

– Я слежу за всеми вашими аккаунтами в Инстаграме. Я проверяю всех в нашем внешнем круге, и она – слабое звено.

Затем, не успев себя остановить, добавляю:

– Расскажи мне все, что знаешь о ней.

Требование срывается с моих губ с привкусом сожаления, но чем дольше оно висит в воздухе, тем легче его оправдать.

Я, блять, Консильери. Я был помещен на эту грешную землю по одной причине – чтобы охранять свою семью. Узнать о ней больше – это не то, чего я могу избежать, это требование работы.

– Э–э. – Рори в задумчивости почесывает нос. – Она переехала сюда из Сиэтла в шестом классе. Живет на Клубничной ферме со своим дядей Финном, который раньше был адвокатом. Она тоже собирается стать адвокатом – в конце концов. – Она смотрит на меня. – Она уже дважды откладывала поступление в колледж, но больше откладывать нельзя, так что ей придется поступить в следующем сентябре.

Ничего из того, что она сама не рассказала мне в ночь взрыва, кроме части с откладыванием колледжа.

Я беру полировщик и принимаюсь наводить лоск на свое последнее изобретение.

– А ее родители?

– Она никогда не знала отца, но ее мама мертва.

Мои плечи напрягаются.

– Как?

– Это все, что она когда–либо говорила, и я не давила. – Она поджимает губы. – Я не такая любопытная, как ты.

Я игнорирую ее не слишком тонкий укол, потому что теперь мой мозг заработал. Мертвая мать. С этим можно работать.

– Как звали ее мать?

Рори качает головой.

– Фамилия? Работа? Гребанная дата рождения?

Она пожимает плечами.

– Почему она не пьет? – сквозь зубы говорю я.

Она закатывает глаза и проходит к верстаку.

– Я не знаю, но я никогда не видела, чтобы она пила.

– А почему она не водит?